Отброшенность

                * * *

Стучу, но вновь не достучаться.
Кричу, но голосу сорваться
опять на хрип или на храп.
Так некогда последний  раб,
лоб разбивая, тщился лбом
до Бога достучать. Вверх дном
уже весь мир и мест свободных
под солнцем нет.
                Ударом в поддых
нокаутируют до комы.
                Не встал – свободен.
И вдогонку, бросая даром глину комом,
туда, где каждому своя
отдельно взятая дыра,
                зароют.
Теперь стучи свой лоб о гроб,
                дурак,
        и, может быть, откроют.

         * * *
Отчего в этом стылом краю
так душа предается печали,
словно день пребывала в раю,
а под вечер из рая изгнали.
И не зная, куда ей держать,
поздний путь, озираясь в испуге,
замерла, чтобы дух отдышать,
да нечаянно вскинулись руки
в жалкой просьбе, хоть путь указать.
Долгим эхом над ней хохотали
закатившиеся небеса.
И от павшей на сердце печали
прошептала зачем-то: «Прости…» –
не докончив и плечи вжимая,
побрела, лишь бы только брести,
лишь бы только подальше от рая.

           * * *
Гнала в дорогу ненависть, а страх,
сбивал шаги и бездорожьем путал,
и поцелуй, впечатанный иудой,
смердил и разлагался на губах.

Сжигала сердце ненависть, а страх
мутил и выворачивал рассудок,
и каждый встречный бредился иудой
с готовым поцелуем на губах.

Перемешались ненависть и страх,
и свет померк, и захлестнула смута
петлей на горле. И себя иудой
почуяла по желчи на губах
растекшейся.
                Разверзлась бездна,
когтями растопырившихся бесов
пытаясь уловить. Но Божий Страх
испепелит и на руках, подобный солнцу,
ступая осторожно по гольцам,
к подножию небес положит и глаза
откроет у закрытого лица.