Паунд Мелрин

Мелрин стоя у входа народ потешал, пока не вошли все гости к Господу Богу в дом. И вышел ангел к нему и спросил: «Мелрин, почему замешкался ты?»

А Мелрин в ответ: «Не приступают к кормленью скота, пока последняя овца в загон не войдёт. Потому-то я и порол увальней чушью, ибо слабым нетрудно помочь».

Ангел молвил: «Господь, прогневается на тебя, Мелрин, за то, что ты последним придёшь».

«Нет, сир,   Мелрин хмыкнул в ответ,   я Господа знал ещё до того, как ты вместе с крылышками вылупился из яйца».

Молвил Ангел: «Успокойся и поспеши, не то не останется хлеба, трещотка, тебе».

«Ха,   сказал Мелрин,   так ли ты знаешь Господа моего? Отнюдь! Я его шут и отведал его плетей, но сдается мне, что глупость мою ты невежеством лечишь, сказав: «Поспеши, не то не останется хлеба его».

И разгневанно ангел последовал в дом. А Мелрин, медленно повернувшись, созерцал последнюю синь сумерек и россыпи звёздного серебра. И пролились солнца, как золото в тигли, чтобы остыть, и шепот раздался за лазурной завесой, и дальние трубы из цитадели небес, и вскричал Муэдзин: «Аллах акбар, Аллах иль Аллах!» свершилось сие».

И Мелрин созерцал, как ветер выткал из звёздных кружев ковры с виденьями древних войн. И память старинных песен, как сон, в котором облаченный в мантии сонм проплывал – Одиссей и Тристрам, и бледные боги бурь, и закованный в латы Campeador, и Роланд, и дамы Вийона, и те, из Валгаллы – словно каскад тусклых сапфиров пролился из мглы и исчез. И громче над ним зов трубы прозвучал и вновь Муэдзин вскричал: «Аллах акбар, Аллах иль Аллах!» свершилось сие».

И снова Мелрин, пьян, словно испил росу волхвований древних, погрузился в виденья. А третий сон его был сновиденьем о семи, но ни одному смертному не ведом сей сон.

И в третий раз зов трубы прозвучал, и Господь позвал Мелрина ласково: «Сын, отчего замешкался ты? Не свершилось ли разве твоё и моё сновиденье?»

И Мелрин молвил: «Господь, я твой шут, и любовь твоя была для меня карой и чудом, вином и восторгом. Но некто был на меня во гневе и так прошествовал к столу твоему. Я медлил, дабы гнев его вышел».

«О Господь, за свершенье нашего сновиденья целую тебя.  Ибо гнев того остался с именами Изольды и Дейдры. А наш сон закончен, Padre».

Ян Пробштейн