Из книги Инверсии

Инверсии

1.

Лишь только свет неясный тронет
твою прозрачную ладонь,
как в мир тебя от света гонит
всепожирающий огонь.

Не разбиваются оковы
о камни праздных мостовых 
не ради них же мы готовы
оставить близких и родных?

Нo ты увидишь на закате
еще непонятого дня,
как размыкаются объятья
ночного мира и огня.

2.

Лишь застынет мир завороженный,
удивившись праздной тишине,
станет слышно, как бормочут кроны
в полночь. Об извечном. При луне.

Я миную город раздраженный,
русла истомленных мостовых,
чтоб завороженность небосклона
пить за здравье близких и родных.

3.

Моих коньячных бормотаний
медлительность, как бы разбежка
созвучий, ищущих за гранью
понятий, словарей – усмешка
небес над трезвостью всегдашней,
когда я небо пью из чаши
и на закате с океаном
беседую - таким же пьяным,
и не разъять моих объятий
с притихшим миром на закате.

 
4.
А невесомость – это страх,
разрыв привычных уз, иллюзий,
и веской тяжестью в руках
не стать обыденной обузе.

Истончена моя печаль
до искры золотой в глазах,
до искрометного луча,
мечтающего о кострах,

но ткань реальности размокла –
неотличимы от пустот
заброшенные эмпиреи:
припоминая Эмпедокла,
 
по краю кратера ползет,
в пустынное жерло глазея,
завороженный светом крот.

5.
Все, что было, и все, чего не было,
вспоминаю, измаянный маем:
что писалось вчерне, вышло набело,
и наитием обуреваем,
каждый день дохожу до предела я
светотьмы, родины одиночества   
там, где пена вздымается белая,
океан мне рокочет пророчества
на границе суши и тверди,
где непомнящий имени-отчества,
вспоминаю все свои смерти.

6.

Из причудливых владений ночи,
щурясь, выхожу на черно-белый
свет, где пресмыкаются пределы,
где окольный путь всегда короче.

Что я делал? Только обживал
равнодушное пространство, впрочем,
посвятил ему немало строчек
и над морем рифмы бормотал.

Океан мне в сумерках рокочет,
что я жил во времени всегда.
...Из клепсидры тихая вода
льется ручейками многоточий.
1992
7.

Рассвет выскребает остатки снов
или - снимает, как пенку с варенья.
Был вечер. И утро. И ты готов
переродиться в свете творенья.

Рассвет воскресает. Немного жаль
жизни ночной, праздной изнанки.
Но Творец восстает, подавляя печаль,
и бытия правит теплые гранки.

1991