Морис Роллина. Монолог Тропмана

Эмилю Губеру

I

Сынок с папашей в преисподней
Проснулись нынче поутру,
И остается мне сегодня
Прикончить мать и детвору.

Холодной ночью я в рыдване
Катил неспешно на вокзал;
Дымил сигарой, а в кармане
Рукою острый нож ласкал.

Мой план, продуманный и дерзкий,
Увлек меня в ночной вояж;
Я накануне для поездки
Закрытый нанял экипаж.

Я ехал в сторону вокзала
Под светом мертвенной луны,
И на губах моих блуждала
Во тьме ухмылка Сатаны!

Обмысливал свою затею
Я хладнокровно, по-мужски:
Сегодня я разбогатею,
А восемь трупов - пустяки!

И думал я: "На преступленье
Меня зовет моя звезда;
Лишенный сердца, без сомненья
На вызов отвечаю - да!

Ведом безжалостной судьбиной
И ярой алчностью томим,
Сейчас с таинственною миной
Отправлюсь я навстречу им:

Чтоб острием холодной стали
Пластать, рубить, терзать и рвать
Так, чтоб они концы отдали
И не успели заорать!"

Я прибыл вовремя. Повсюду
Тоска вокзальных мизансцен;
На спешку суетного люда
Косился я, как джентльмен.

Тут меж носильщиков настырных
Несутся крики: "Вот и он!",
И салом поцелуев жирных
Я был обильно умащен.

Ах, как они ко мне спешили -
Как окуньки на мотыля!
Семейка на пути к могиле!
Уже захлестнута петля!

II

Они расселись на сиденья,
И я, от радости хмельной,
Легко рассеял их сомненья
Своей беспечной болтовней.

Вот на моих коленях дети
Уснули. Едем! Цель близка!
Рука в замызганном манжете
Сжимала ручку тесака.

И, одержимый Сатаною,
Шептал я, ощущая дрожь,
Жене отравленного мною
Успокоительную ложь.

Фиакр с неспешною прохладцей
Качался на своих осях...
Могла ль она со мной тягаться -
Тупая баба на сносях?

По животу глазами шаря,
Я размышлял исподтишка:
"Ножом в лицо ее ударю,
Потом в утробу дам пинка!"

Передо мной, в мечтах маяча,
Плыл долгожданный пароход,
А между тем худые клячи
Вперед влачили нас, вперед!

III

Так мы катились еле-еле,
Париж покинув - ночь и мрак;
Лишь огоньки вдали горели
Под заунывный лай собак.

И в этой непроглядной дали
Уже ни люда, ни трущоб;
Лишь трубы фабрик восставали,
Вселяя ужас и озноб.

Над этой местностью унылой
Сиял единственный маяк -
Луна холодная светила,
Мерцаньем разгоняя мрак.

Вот эти каменные плиты
И тишь глухого пустыря
Навеки станут знамениты,
Меня за то благодаря!

Мы встали на краю дороги,
Ненужным жизням вышел срок;
Но опасений и тревоги
Я избежать никак не мог.

А вдруг семейство устрашится,
Почуяв мой зловещий план?
Или вмешается возница,
Который, правда, в стельку пьян?

Но нет: без всякого испуга,
Горя желанием обнять
Скорей любимого супруга,
Из экипажа вышла мать,

Она дождаться нас велела,
Двух младших на руки взяла,
И вслед за мной шагнула смело,
И тени поглотила мгла.

IV

Свою уснувшую дочурку
Она несла, любовно так...
Я в спину ей глядел вприщурку,
А после вынул свой тесак.

Кинжал голодный свистнул сухо,
Я резко преградил им путь,
И мигом распорол ей брюхо
И тут же нож направил в грудь;

Покуда кровь текла рекою,
Легко прикончил мелюзгу
Я заготовленной киркою.
Осталось трое! Я бегу!

И к экипажу с ребятнею
Я возвратился в тот же час:
"Идемте к матери со мною,
Она волнуется за вас."

От своего двуличья млея,
Душ человеческих знаток,
Я по-отечески на шее
Поправил каждому платок.

Едва уехал кучер пьяный,
Я, от неистовства дрожа,
Немедля в зарослях бурьяна
Напал на жертвы без ножа.

И в их ребяческие глотки
Вцепился я, что было сил;
И бились бедные сиротки,
Но я их всех передушил!

Потом я вырвал нож из тела,
Рука моя была тверда,
Я бил и бил остервенело,
Уже не думая - куда.

И весь в крови, забрызган грязью,
Рубил их, как мясник хмельной,
И мнил себя великой мразью,
Разящей плоть, плодящей гной!

Потом по остывавшим трупам
Моя тяжелая кирка
Ритмично ударяла с хрупом,
Чтоб всех убить наверняка.

И у безумия во власти,
В ночи, где не видать ни зги,
Я черепа разбил на части
И всем повышибал мозги!

Мне стало тошно: под ногами
Кровавый хлюпает рассол;
Тела стащил к огромной яме,
Скидал вповалку и ушел!

V

Я следовал своей системе -
И восемь трупов! Я сумел!
Я жил бы, уважаем всеми,
На барыши от мертвых тел.

Но нет! Лукавым Сатаною
Трусливо брошен я, и вот:
Весь мир лежал передо мною,
А я взойду на эшафот.

Я рассчитал, что буду скоро
Богат и хорошо одет!
Но завтра ждать от куафёра
Прически мне а-ля Рокет.

Рядился в тайну, как в сутану,
Но от суда уйти не смог -
И через сутки трупом стану
Я с головою между ног.

На завтрак пригласит злодея
Неумолимая вдова;
Рекою хлынет кровь из шеи,
И в чан скатится голова.

Ну что же, жди меня, вдовица!
К тебе отправлюсь, не ворча,
Но там успею я вцепиться
Зубами в руку палача!

Придите, вечные потемки!
Меня предсмертный душит смех:
Среди убийц, сочтут потомки,
Тропман был окаянней всех!

Жан-Баптист Тропман (1849-1870) - эльзасец по происхождению, механик по профессии, один из самых известных серийных убийц во Франции. В 1869 г. он вступил в сговор с неким Жаном Кенком для производства фальшивых денег. Однако, у Жана-Баптиста на уме был план быстрого обогащения. Когда они поехали в Эльзас, чтобы осмотреть участок для типографии, Тропман подмешал в вино своему партнеру смертельную дозу синильной кислоты. В плену у Тропмана остался Гюстав, старший сын Кенка. Как только Кинк умер, Тропман телеграфировал его жене, запросив у нее денег. Госпожа Кинк, веря, что тот действует от имени ее мужа, послал ему чек с аллонжем. Не сумев обменять чек на деньги, он назначил встречу с женой в Париже и, не нуждаясь больше в мальчике, разрубил его на части. В сентябре 1869 г. Гортензия Кинк встретилась с Тропманом в Париже и дала ему 55 000 франков, думая, что они для ее мужа. Как только деньги оказались в кармане Тропмана, он убил мать и ее оставшихся пятерых детей в удаленном месте, около парижского пригорода Пантен. Тропман нанес своим жертвам в общей сложности более 100 ран. Один из свидетелей, проходивших недалеко от места убийства, различил голос ребенка, кричавшего: "Ай, мама, мама!" На следующий день, 20 сентября, кровопролитие было раскрыто рабочим, который нашел искалеченные остатки Гортензии и ее детей. Позже были откопаны тела Гюстава и Жана Кенков.
23 сентября убийцу случайно арестовали при проверке документов в Гавре - он собирался уехать в Америку. Тропману было предъявлено обвинение в убийстве семьи Кинков - мужа, жены и пятерых детей в возрасте от 5 до 16 лет. Жена при этом была беременна на седьмом месяце. Жан-Баптист был 30 декабря приговорен к смерти и 19 января 1870 г. - в возрасте 22 лет - он был гильотинирован в парижской тюрьме Рокет.
И. С. Тургенев, непосредственный свидетель его смерти, написал о нем очерк "Казнь Тропмана". Имя Тропмана упоминали в своих стихах граф Лотреамон, Артюр Рембо и др.

Оригинал:
http://fr.wikisource.org/wiki/Le_Soliloque_de_Troppman