Петер Пётр Лахманн. Гливицкий Гамлет

               
                Peterpiotrlachmann

Петер  Пётр Лахманн.

Гливицкий Гамлет.

Проба,
Или
прикосновение через
стекло.

( Biblioteka Zarysy, Messel , 2008)


Петер  Пётр Лахманн.

«Гливицкий Гамлет» мучает меня, или одну мою часть,  наиболее сопротивляющуюся изменению и «метаморфозе». Потому что  во мне осталось то, что в моём родном немецком языке носит название «harter Kern», или « твёрдое ядро», « твёрдая сердцевина». Это « твёрдое  ядро» - сознание того, что я немец. Немец, не прикидывающийся никаким  поляком или греком. И это « твёрдое ядро», «твёрдая сердцевина»  давит. Давила она сильней всего когда стыдно было быть немцем, когда ещё маячила на общеевропейском горизонте концепция « коллективной вины».
Тогда я написал небольшое немецкое стихотворение об урне в Аушвице в которую
меня туда unferseens  ( опрометчиво) занесло ветром. И эта урна всегда со мной. Теперь, когда новых немцев снова распирает от гордости только по той причине, что они немцы, я хотел бы добраться до того твёрдого ядра, чтобы его в самом себе выжечь. Потому что из-за такой « гордости» меня сжигает стыд.
        Первым шагом, или первой пробой такой « косметической процедуры» и стал « Гливицкий Гамлет», ещё излишне ироничный, недостаточно грубый и не столь жестокий по отношению к  ego автора. Я должен считаться с тем, что  происхожу из эпохи,  уже уходящей из поля зрения. А я  заключён в ней всем существом, и уж наверняка всем тем досаждающим « твёрдым ядром», которое мне необходимо  до конца уничтожить. Только после этого я смогу свободно дышать – и глубоко -  в Аушвице, в Варшаве, в местах сожжения людей, домов.
Потому что я дышу пока  осторожно, чтобы не задохнуться от пепла и пыли, которые всё ещё носятся в воздухе.



На экране Он и Она в гливицком Театре в Руинах, участвующие в пробе пьесы « Гливицкий Гамлет». Микшируется с живым планом : Она и Он выходят на сцену.

ОНА.        Ну что мы сейчас играем?
ОН.          Собирались сыграть « Гливицкого Гамлета»
ОНА.       А играем « прикосновение через стекло».
ОН.           Это не то же самое?
ОНА.        И да, и нет. Мы уже не в Гливицах. Но попробуем. Ты играешь Петра. Здесь. В его театре.
ОН.           Это его театр?
ОНА.         Тут был он  на « Принцессе на горошине». Перины до потолка. А потом театр сгорел, ты видел это своими глазами. В этом городке сгорело немногое, но театр сгорел. Это некий знак. Он всюду ищет знаки. Знакоман.

ОН.           « Огонь начал взвиваясь скручивать занавес, нарисованный лес и замки. Я схватил пылающую сцену. Хотел прижать к себе театрик, но лизнуло меня  пламенем жарким, и я отбросил ларец…»

ОНА.         Сейчас, сейчас. Перепутал текст. Это из Хельмута Кайзера.

ОН.             Тут дело не в авторе, речь о театре. Шекспиру тоже не было дела до этого. Поэтому  он и представлял  актёров  « трагической труппой из столицы!»

ОНА.           А в столице сгорел Народный Театр. Это было во время репетиции « Жизнь есть сон» Кальдерона. Внезапно актёры исчезли вместе со сценой, как в морских волнах. Будто их унесла невидимая рука.

ОН.             Невидимая рука рынка!

ОНА.           Да, это случилось в ходе нашей Великой Трансформации. Театр сгорел.
Но уже снова в нём играют.
Как ни в чём ни бывало.

Он.              Как ни в чём ни бывало. Мы тоже тут сыграем, как ни в чём ни бывало. Запоздалые сожаления.

ОНА.           Роль знаешь?

ОН.              Как мне играть немца?

ОНА.            Так, как он играет поляка. Каждый немец где-то внутри поляк. И наоборот.

ОН.               Как я смогу сыграть маленького Петра? Он меня высмеет.
И зрители меня высмеют.

ОНА.             Зрители? Пусть немного посмеются.

На экране снимок маленького Петра.

ОН  (с живого плана, микширован со снимком)
                Я был  чудо - ребёнком. Играл в четыре руки со своим учителем на фортепьяно. Помню его имя, Бернхард. Помню его пожелтевшие от курения сигар пальцы. Нянчился он со мной, хотел, чтобы я представлял его школу игры на фортепьяно в Haus Oberschlesien. На отчётном концерте. Рейх догорал, а он хотел утешить классической музыкой отчаявшихся сверхчеловеков. Die Uebermenschen.
 Я видел отлично, что я не чудо-ребёнок, и не дам сделать из себя коня. Играющего на фортепьяно. Он ничего не понимал, зубрил далее со мной сонаты, марши и вальсы.
Выхода у меня не было. Я должен был надавать ему пощёчин. OHRFEIGEN!

ОНА.               Своему учителю?!

ОН.                А что мне оставалось?  Я спас его от позора. Если бы я выступил с ним публично, то не шевельнул бы и пальцем ноги. Потом, когда  все сидели в подвале , пришли наши российские « освободители» и собирали  czasy – словно грибы после дождя, он ещё раз получил  пощёчину , но гораздо больнее, потому что я  ударил легонько, только чтобы показать своё отношение к классике. Он же вместо часиков  угостил офицера сигарой. И получил так крепко, что это отдалось эхом от стен подвала, в котором все как к материнской груди приникли к чёткам, «тайнам Святого Розария», называемым тогда  Розенкранцем.
О! мы дома, в Globe Theatre. Rosenkranz.  А где  Guildenstern ?  Где ты, Гильди ? Двойник?
Играл и я когда-то Гильденстерна..
А пану Бернхарду повезло. Другие русские может, и расстреляли.

ОНА.            Это уже другая история. Никого уже не тронет эта старая исто…истерия.

ОН.               Гамлет тоже был истериком. Как и наш автор.

На экране появляется Тадеуш Ружевич, входящий в зоомагазин в Гливицах.
               
                О! Ружевич! Блудный сын
                «Фрагмент стихотворения Ружевича « Блудный сын»)

                Я думал, что моё место
                здесь меня ожидало
                сейчас вижу
                нет места для меня
                я думал, что пустое место
                после меня тут осталось но жизнь
                как вода
                заполнила всё
                я словно камень
                брошенный в глубину
                я на дне
                и так
                будто бы меня и не было

ОНА.               Сладок сон
                сказал Микельанжело
                слаще всего
                пребывать камнем
                и так долго
                сколько будет длиться нужда
                и унижение

На экране стена гливицкогоТеатра в Руинах со старой ветхой надписью Eingang zur Kasse. ОН, как бы нечаянно, обнаруживает надпись.

ОН.                (исследует)

ОНА.               Что ищешь? Вынюхиваешь, как охотничий пёс.

ОН.                Wie  ein Jagdhund.

ОНА                Охотничий пёс на свалке истории…
                Тут смердят твои отбросы!

ОН.                Деньги не пахнут
                Тут закопано богатство
                Сберегательная книжечка
                Sparbuch der Dresdner Bank
                Всё наше имущество
                осталось тут
                и я должен его найти
                или с ума сойду
                это всё что
                мой отец
                заработал в  клубе
                это были нелегальные тайные деньги
                Geheimgeld
                он был футболистом любителем
                но ему платили
                за каждый гол
                и половину суммы
                за каждую подачу
                за которой следовал гол
                он оставил всё это матери
                и нам детям
                это единственное наследство
                она забыла
                забрать  в Рейх
                из-за спешки
                потому что она спешила
                к другой жизни
                и я должен это отыскать
                пусть даже это уже
                ничего не стоит
                это моя обязанность
                сына перед отцом
                которого загнал в могилу
                Fuerer
                тот чёрный типчик
                с усиками как у Чаплина
                это у него он научился
                играть диктатора

                О вот!
                Мама

ОНА.                Не верь сын обману

На экране ОН в костёле Всех Святых в Гливицах. Микширование планов.

ОН.                Что мне тут сыграть?

ОНА.                Сыграй как нашего истерика повторно окрестили.

ОН                Повторно?

ОНА                Пётр, который тогда звался Петером, сопротивлялся, но женщины проявили власть.

ОН                Мужчин уже не было?

ОНА                Мужчины ушли под землю. Женщины решили, что Петер станет новоиспечённым католиком..

ОН                Церемония прошла конспиративно, тут, в костёле Всех Святых
                ALLENHEILIGENKIRCHE
                Ксёндз был немцем, у него латынь была иной, чем у польских ксёндзов.
                Говорил: Zursum corda
                А не         Sursum corda
                Говорил : Dooooooominus voooobiscum
                А не        Dominus  vobisсum.
                Сразу было видно, что это немецкий ксёндз. Быстро исчез он из костёла.

ОНА.                Было ему 10 лет, но он притворился младенцем. Хотел упростить роль. Когда ксёндз дал ему знак подойти к нему, он изобразил малыша и на четвереньках взобрался на ступени алтаря.

ОН.                Ja, ja, ja, ich komme. Я был против всей этой комедии – знал ведь, что уже был крещён в костёле св. Барбары, тогда евагелическом. Doppelt haelt besser – говорили женщины. Всё это было смешно, но никто не смеялся. Потому что это была торжественная церемония. И тайная. Костёл был под наблюдением службы безопасности, которая расправлялась тогда с элементами народного подполья и…немецкими антифашистами. Это так, поверьте. Это было очень неприятное время.

ОНА.                Но Пётр уцелел.

ОН.                Потому что сбросил кожу Петера, вернее, спрятал Петера под кожей и под языком.

На экране деформированный снимок маленького Петера вместе с проекцией живого плана.   

ОНА.                В квартире на Вильгельмштрассе, которая  стала позже улицей Победы в спальне родителей стоял маленький туалетный столик в стиле ар деко с одним большим зеркалом и двумя меньшими по бокам. Когда Петер был один, он разглядывал себя в этом триптихе и не мог надивиться тому, что можно быть в трёх разных обликах. И  каждая сторона иная и значит  тождественность - проблема двузначная, и даже трёхзначная. Это его забавляло и он решил опробовать это в реальности.

ОН.                А вне реальности мы играли с маленькой Уши в крематорий и в изнасилование. VERGEWALTUNG.

ОНА.                И в крематорий.

ОН.                Зелёное мыло. Говорили, что в Аушвице есть такая большая секретная фабрика бледнозелёного жёсткого мыла 
KEINE SEIFENBLASEN.( без мыльных пузырей).

На экране  тот же самый кадр с маленьким Петером. Пауза.

ОНА.                Что  ты ещё помнишь?

ОН.                Замочную скважину двери в спальню родителей. Приходил  молодой пристойный офицер СС, грозил маме высылкой в Аушвиц. Учился я у него турецкому языку. Офицер СС был турком. Здоровался со мной салям алейкум.

ОНА.                А скважина?

ОН.                Была как раз на высоте моих глаз.

ОНА.                А когда явился тебе дух твоего отца?

ОН.                Ни разу. Дух исчез вместе с телом. Нет духа отца, значит, нет и                Гамлета.

ОНА.                Хочешь нам всё испортить?

ОН.                Это не моя вина.
                У духов отцов не были тогда никакого шанса показаться в Германиях. Ни в той, ни в этой. Это было общее твёрдое табу, крепче марки и стены.

ОНА.                А здесь? Здесь ведь не было Германии. Тут могли бы попытать счастья.

ОН.                Однако тоже ничего. Ни тени духа.

ОНА.                Печально. Ты вырастал без отца и даже без его духа. Бедняжка. Один среди женщин.

ОН.                Подсматривал,
                как женщины собирались
                за круглым столиком:
                «Столик, накройся духом»,
                и ничего,    
                ни в зуб ногой

ОНА.                Духа отца должен был напугать дух времени – ZEITGEIST!

ОН.                Женщины молились чтобы хоть раз
                ночью в часы духов
                захотел бы он появиться и
                поддержать своим духовным... давлением (sic!)

ОНА.                Женщины предоставленные самим себе
                были под чарами 
                которые исходили на них от Фюрера.

ОН.                Несчётны были их коричневые оргазмы
                А потом были красные!
                Riebiata не пренебрегали даже
                и пожилыми.
                Бабушки оказались в поле сражения
                и случалось,
                и даже нередко,
                что за лакомство сходило
                и холодное жаркое.

ОНА.                Дальше – молчание.
 

На экране фрагмент улицы Победы, видимый из окна номера отеля Диамент, подъезжает трамвай, потом у стойки  регистрации прибывшие в отель гости. ОНА  и ОН входят в одну из комнат, некогда часть жилища Лахманна.

ОН.                Это здесь.

ОНА.                Но ведь это отель.

ОН.                В этом отеле мы жили, когда он ещё не был отелем и пока нас оттуда…

ОНА.                Что оттуда?  Не решаешься вымолвить это поганое слово? Нас это не касается.

ОН.                Я его скажу, скажу! Ты мне не запретишь. Потому что это из-за тебя. Только из-за тебя. Говорил же тебе: уедем наконец. Все убегали, кто мог на это решиться. А мы не могли?

ОНА.                Ничего ты не знаешь. Был маленьким, несносным, самоуверенным, избалованным говнюком. Это так. Говнюком. Хотел заменить отца. Гамлет гливицкий!

ОН.                У тебя уже был свой опекун. И потому …и потому…нас оттуда..
                JAWOHL!  VERTRIEBEN!( выкинули)
                Жаль, что не  ABGETRIEBEN! (аборт)
                Не было бы меня. Был бы в той чёрной дыре времени, в которой и так скоро окажусь.

ОНА.                В той чёрной дыре что-то есть. Мы там будем, вся твоя семья ждёт возвращения блудного сына. Тебе есть чего бояться.

На экране телевизора в номере отеля появляется снимок родственников Петра.

ОН.                Я самого себя боюсь. Потому что вы все во мне, без разницы, живые или мёртвые. Вы моя клетка. Держите меня под ключом.

На экране : под окнами отеля проезжает тот самый трамвай в сторону вокзала.
Пауза.

ОНА.                Зачем ты приехал? Хочешь вернуться? Ждать, когда вызовешь духа и мы тебя сожжём    и поместим в серебряную урну?

ОН.                Почему в серебряную?

ОНА.                За заслуги перед городом.

ОН.                Помню я одного заслуженного. Президента города.
 Покойник лежал в чёрном правительственном ящике и через окошко
можно было на него в последний раз посмотреть. Посмотрел:
спал он уже сном вечным, но  лицо его выражало ещё
отеческую озабоченность о судьбе города, которым он руководил после войны.
Город – палимпсест.
Под каждым названием скрыто другое.
Гливице – Gleiwitz
Дантист –  Zahnarzt
Гроба –       Saerge
И так далее -  und so weiter.

Процессия тихо шла через весь город
до Центрального кладбища, Zentralfriedhof !
И кто, кто шёл во главе?
Кто определял темп?
Вернее, кто навязал шествию эту несносную медлительность?
Я. Маленький служка с крестом в руке.
Мне было дано поручение:

ОНА.                Иди, мальчик с крестом, медленно,
                так медленно как только получится 
                чтобы все жители смогли  воздать почести
                своему первому отцу города
                так что иди, иди, медленно
                потому что это полагается  Президенту
                моему мужу
          который осуществил болезненную, но необходимую метаморфозу города.

ОН.                Вот я и шёл медленно
не обращая внимания ни на  угрожающие взгляды чиновников магистрата,
ни на обжигающее мою шею дыхание коней
которые тоже спешили в ясли
поручение я выполнил с лихвой.
А после Salve Regina я подошёл к пани
будто бы  присоединиться к соболезнующим,
но на самом деле с единственной целью,
я ждал обещанную плату за этот неспортивный рекорд.

Я, спортсмен, который всегда боролся за хорошее время на стометровке
и на длинных дистанциях, который думал только о рывке на финише
когда бегал по той гитлеровской автостраде AUTOBAHN вдоль кладбища ночами
потому что тогда можно было без свидетелей тренировать мускулы и закалять
дух на всю
жизнь.

И хотя я справился и выполнил всё что следовало
для почёта президента но из полагающейся мне платы
не получил  ни гроша
и до сих пор мне  обидно.

На экране ОН спускающейся по лестнице, и двор дома по улице Ставовой.

ОНА.             Вернулся за своим гонораром? Хочешь возмещения за потраченное время?
                За свой дом?

                Эта недвижимость
                еврейская собственность
                немецкая
                посленемецкая
                народно – государственная
                свободно рыночная
                этот дом имеет душу
                и её не продаст
                даже тебе
                опоздавший
                наследник

                нет у тебя дома
                ничего у тебя нет

ОН.                Мой дом – Сеть.

ОНА.                Сеть – это новый искусственный бог. Истинного не найдёшь ни в сети, ни..               

ОН.                Но мы встретились благодаря сети. Без блогов, мэйла, чатов, сообществ,                без этих поисков партнёра для игры

ОНА.                среди    ячеек сети

ОН.                не было бы нашего союза.

ОНА.                Ты назвал  это союзом?

ОН.                На время

ОНА.                спектакля.

ОН.                Спектакль не кончается с его окончанием, он снится нам и дальше,  в нас остаются  занозы от сцены.

ОНА.                А роли словно отслужившие платья. Повешу в шкаф и забуду о них.

ОН.                Платья. Die Kleider.

ОНА.                Что ты знаешь о платьях? Что это значит для женщины? Берегись женщин.

ОН.                Мы боимся сильных женщин.

ОНА.                Но у них тоже бывают минуты слабости. И тогда они становятся

ОН.                земными ангелами.

ОНА.                Это Гейне.

ОН.                А некий  Willi Dehmel написал
                « In der Nacht ist
                Der Mensch  nicht gern alleine”
                Ночью человек не любит одиночества
                но любовь при лунном свете
                всего прекраснее , вы хорошо это знаете

ОНА и ОН.           А не знаете,  узнаете потом. А не знаете, узнаете потом.            
Совместное пение прерывает немецкий оригинал с плёнки, поёт Marika Roekk – на экране фрагмент документа с немецкими пленными после Сталинградской битвы.

ОНА и ОН. выходят маршируя перед экраном. На экране –ОН , его лицо  вписано в небо над Берлином с медленно проплывающими тучами.

ОН.                Ой, сколько было у меня
                отчимов
                разноэтничных
                сначала тот Турок
                потом рой россиян
                из разных родов войск
                пехота танкисты политруки
                рядовые сержанты офицеры
                польский подпоручик и вероятно ещё пара
                офицеров спецслужб
                одного хорошо помню
                Samyj nastojaszczyj sowetskij major
                всегда носил на боку

                такую жёсткую штабную карту
                под целлулоидовым покрытием
                с секретным маршрутом на Берлин

                как-то раз
                да
                как-то раз
                а может  и два или три раза
                тот майор засиделся
                на опустевшем троне моего отца
                или в постели моей матери
                распутницы поневоле
                и его оттуда спугнул  военный патруль
                и майор – отчим должен был спрятаться
                в моей кровати под одеялом.

                сдавила меня жёсткая штабная карта
                придавила маршрутом до Берлина
                и далее по Лабе до Гамбурга
                потому что планы гениального вождя «корифея человечества»
                были далеко идущими!
                отчим – майор дал мне подержать
                его большой фонарик
                и я смог  увидеть планы  покорения Европы и мира
                один  вождь великий наш Fuerer               
                был жив ещё хотя и
                при последних судорогах в своём бункере в Берлине
                а другой пробовал ту самую штучку
                «сарсаrар» мира.

                придавили меня карта и майор-отчим
                прицепленный к ней
                но нельзя было и пикнуть
                надо было переждать пока патруль управится с женщинами
                выпьет остаток водки поставленной отчимом-майором
                который едва дышал
                и я облегчал ему дыхание
                приподнимая одеяло


                Отчим – майор меня отблагодарил когда патруль  вышел
                подарил мне  фонарик
                такие фонари мог выдумать только
                несравненный мозг Сталина
                благодаря таким большим фонарям
                он победил великого Фюрера

                Глядя на облака на восходе и закате
                я вижу как там сменяются
                размытые лица
                тех величайших вождей к которым
                постоянно пристраиваются новые
                потому что каждый хочет властвовать над этим
                Globe  Theatre
                потому что весь мир театр
                Theatrum  Mundial

 На экране то же самое небо с тучами. Входят ОН и ОНА.

ОНА.                Не изображай Гамлета
                не гадай на небесной гуще:
                « отживших  образов никакое чудо
                не вернёт к жизни»

ОН.                Небытие страшит
                Гамлет прав
                Но знаешь тот из Шекспира говорил что есть
                в том культе кровавых
                вождей (ищет в в «Гамлете», цитирует):
                «нечто сверхъестественное»
                и добавил:
                « Если бы философия умела это объяснить»
                но не умеет. Потому что это выше философии.
                Это наши новые мифы.

ОНА.                Новые мифы это женщины
                А не типы без яиц
                Как твой  Fuerer

ОН.                Сталин был с яйцами!

ОНА.                Органы Сталина!

ОН.                ОргАны Сталина. Stalinorgel.

ОНА.                Катюши.

ОН.                Ката токката. Конкретная музыка. Помнишь Mutti как
                мы её слушали затаив дыхание целую ночь.

ОНА.                Ничего не помню. Память не в моём домене. Мой домен
                это три раза «К».

ОН.                Kinder – Kueche – Kirche.

ОНА.                Это и было моей судьбой, сынок.

ОН.                судьба – еда. Твой соус был моей судьбой. Твой густой
                жирный соус, от которого моё брюхо пучило.
                И теперь сама мысль о твоём австровенгерском соусе…
                позывает на рвоту. Ich koennte kotzen, Mutti!

ОНА.                Так воспользуйся этим. Здесь. Сделай это на сцене.
                Сейчас это тренд.

ОН.                Я сделаю  кое-что другое. Открою ящик Пандоры.
                О! Здесь! Есть!
                Флакончик с твоими духами
                капля осталась
                капелька
                всё наше прошлое сохранилось в этой единственной         
                капле.
                Флакон не открывается
                пробка приклеилась намертво
                прилипла к шейке мат.. - тьфу!-  массой жемчужной
                не даёт открыть
                но я чую сквозь стекло
                что это те самые духи
                помнишь, Mutti ?
                Это твои духи
                KRETA – ROSE/

ОН и ОНА                « Роза Крита».

ОН.                Когда парашютисты приземлялись в том пекле
                на самом юге Европы
                и с ними вместе Маааакс Шмеееелинг
                чемпион мира по боксу
                это был великий военный рекорд
                кровь лилась как в греческой трагедии
                большая бойня   парашюты становились красными
                а розы  чёрными.

                а один старик критянин
                забил молодого солдата
                своей палкой
                как нетопыря
                воздушную крысу.

На экране ОНА бродит в воде бассейна под сценой Театра в Руинах. Он стоит на берегу.
Приближение.

ОНА.                Я невиновна
                водка была виной
                не я распутничала
                распустил меня
                этот чужой незнакомый напиток
                который нас усыпил упоил
                мы знали только вина
                вина были  нам  приятны
                но тайным оружием тех чужих войск
                была водка
                и мы капитулировали
                прежде капитуляции Рейха
                как индейцы
                которые покорились огненной воде
                это был цивилизационный переворот в питье
                и в морали
                ты был только свидетелем
                я была его жертвой

ОН.                Но ты пила как за папу с мамой
                и я тоже отпивал
                потихоньку из рюмок
                а на утренней мессе
                служил  только после
                съедения целой горсти
                вишни из наливки
                понимаю тебя мама
                и знаю
                какое превращение ты пережила
                и ты и весь город
                был пьян
                сошёл с ума
                был под хмелем
                сорок лет
                и сейчас ещё не в себе

ОНА.                Почитай-ка «Гамлета». Может, протрезвеешь.

ОН.                (листает «Гамлета», читает пару срок)               
               
                «Порвалась цепь времён. Проклятою судьбой
                Мне звенья велено соединить собой!»
               
                «Королева с полотенцем на голове» - это хорошо.
               
 « Священного Писания не знаешь? Библия гласит: Адам возделывал землю. Возделывал, значит, копал, а поскольку копал, значит, лопатой. Иначе чем бы он копал?» Палкой?                ( тут игра слов, по-польски «pilka» имеет отношение и к футболу. Прим. перев.)

« Эта куча трупов свидетельствует о какой-то бойне»

« Есть логика в его безумии – память и мысль ходят парами»

« Война идёт за всю Польшу или за какой-нибудь участок её границы?»

« В расставленную на сцене сеть искусства
   Изловим королевскую совесть»

ОНА.  Входит  со стаканами чая.  Зелёный чай!
            
(Садятся, пьют чай.)

ОНА.                Какие жуткие длинноты!

ОН.                Ты так думаешь?

ОНА.                Я  так думаю.

ОН.                Полоний тоже сказал, что слишком длинно. Гамлет хотел остричь его бороду – потому что тоже слишком длинная.
Упрекнул Полония, что тому надоедает всё, что не комично или непристойно и скоро избавился от этого критика.

ОНА.                Однако не из-за этого.

ОН.                Конечно, не из-за этого. Угробить –  единственный способ избавиться от персонажа, который навязывает автору длинноты. « Гамлет» весь предсказуем, герой болтун, и автор об этом досконально знает, и Гамлет тоже знает, но если бы вроде Фортинбраса он был  молчуном, то и пьесы  бы не получилось. Даже дух Отца мелет будто нанятый, хотя и чертовски спешит, ведь через секунду петух запоёт и надо исчезать , а он выкладывает Гамлету всю историю с подробностями, а вдобавок ещё из- под земли взывает троекратно. Гамлет назвал его  « отличным шахтёром», можно бы называть его Винсентом Пстровским.

ОНА.                Кто-нибудь ещё помнит этого суперпередовика труда?

ОН.                Его тоже забили как крысу.

ОНА.                Неправда. Умер от белокровия. Но это давняя история.

ОН.                Но это было. То, что миновало, не перестаёт быть. Только где теперь оно? В какой затопленной шахте? На каком-нибудь твёрдом диске.Festplatte.

ОНА.                В твоей больной голове, сынок.  Мир существует так долго потому что быстро забывает.  Взорвался бы от избытка памяти, если бы всё сохранял.

ОН.                Но Сеть не взрывается! Megamemory!

ОНА.                Беспамятство спасает.
                Память это болезнь. А ты мнемопат, как Гамлет.

ОН.                Я мнемопат? Память – моя единственная мораль!

ОНА.                Ты болен памятью. Теперь XXI век. Все твои дилеммы остались там, в Двадцатом, который вместе с предыдущими утекает в какой-то тёмный канал, куда заглядывают только специалисты – историки.

ОН.                История. Нет уже истории. Но остались наши истории.

ОНА.                Твоя история. Твоя истерия, сынок.

На экране показывается полная луна. Загорается световод на полу.

ОН.                Полнолуние моё сердце заполонило.

Танцует по голубому световоду, напевая как ребёнок: In der Nacht ist der Mensch nicht gern alleine.

ОНА.                Ты веришь, что люди когда-нибудь высадятся на Луне?

ОН.                Уже побывали.

ОН  танцует по линии световода, на экране крупно   белые носки  светятся в ультрафиолете.
                Но вначале была другая посадка. В Гливиц приехали итальянские акробаты, которые на серебряных мотоциклах переехали с башни здания « красной химии» Maschinbauschule в сторону Краковской площади Krakauer Platz по такой тонкой серебряной стальной линии. И это – это было и вправду вживую!

ОНА.                По  телевидению тоже было вправду вживую!

ОН.                В телевизоре никогда не бывает по-настоящему вживую. Даже голы не столь уж «настоящие». Если кто-то наконец попадает в « просвет ворот»,  столько раз это повторяют, что время кувыркается и стираются границы между тем, что было, что есть, и что будет . Когда наступит конец света, все подумают, что это повтор!

В свете UV появляется мяч. Игра идёт между героем пьесы и режиссёром. На экране снимок отца Петра, Эвальда Лахманна с какого-то матча команды первой лиги
Vorwaerts Rasensport Gleiwitz.

                МОНОЛОГ  ГЛИВИЦКОЙ  КОРОВЫ.

На экране двор теперешнего отеля Диамант, ОНА, произносящая монолог.

ОНА.                Какое дивное ощущение  быть зарезанной
                эти парни красноармейцы такие молодые желторотые
                голодные хотели подкрепиться
                перед дальнейшим маршем на Берлин
                но почему они не сделали это в укрытии
                почему не провели меня до бойни
                ведь городок невелик и
                все дороги ведут к бойне
                или на кладбище
                городская бойня
                для нас место магическое
                где происходит
                отделение души от тела
                непостижимо что мы для того только  чтобы нас съедали
                никто не слушает
                нашего крика
                нашего плача
                ведь мы тоже плачем
                когда нас пластают
                на этом дворе устроили из этого представление
                как в греческом театре « на вольном воздухе»
                но для меня не было воли
                для меня воздухом была клетка
                из которой уже не могла бежать
                привязанная к столбу
                амфитеатр публика спрятана за занавесками
                но все жильцы пялились на меня
                героиню трагедии
                говорю это вам я гливицкая корова которую забили на
                глазах нашего героя не помню которого
                дня января моя кровь стекла ручейком в колодец
                сначала меня оглушили молотом
                этот глухой удар я сама ещё услышала своими ушами
                услышала как молот
                ударил в висок и упала как срубленное дерево
                а потом взялись за работу мастера и стали меня разбирать на
                части как  машину на
                фабрике
                и перенесли в кусках
                в кухню отеля
                мать героя  получила небольшую порцию   
                за любовные услуги оказанные без любви
                я отдавалась им
                пусть мною насытятся
                немцы штатские и в мундирах
                русские в мундирах
                и поляки в мундирах и штатском
                гордилась тем
                что могла послужить их желудкам    
                я сама во дворе на глазах зрителей.

                МОНОЛОГ  ГЛИВИЦКОГО  ГАМЛЕТА


ОН.                « О, это видимость» - то, что « кажется»
                можно изобразить, сыграть как актёр,
                это только костюмы и переодевания  скорби.
                Однако в себе, внутри у меня более, чем видимость.

ОНА.                Ты спятил? Ведь это Шекспир!


ОН.                Два раза не умирать.
                Sorry, я должен был это сказать.
                Без этого был бы аферистом. Положение обязывает.

                Быть или не быть
                немцем
                поляком
                греком
                толстым
                тощим
                или иначе
                быть или иметь

ОНА                или
                не иметь
                и не быть

ОН.                не иметь
                и быть
                либо только иметь
                или только быть
                быть это иметь
                не не имеет
                смысла
                и нет вопроса
                спрашиваю для успокоенияя духа
                моего отца
                который был сильным футболистом
                слабым поэтом
                и средним солдатом
                против воли
                а потом втянулся
                или дал себя втянуть
                в котёл      
                и в том котле
                сварился
                вместе со всей шестой армией
                превратился в санки               
                посмертная метаморфоза
                и русские дети
                катались на нём
                с криками
                Urra!  Urra!
                он это чувствовал и принимал
                что теперь
                когда закончился бой
                спорт снова в моде
                и радовался
                что может послужить детям
                так что отец
                уже останется спортсменом навсегда
                таким вошёл в пантеон Интернета
                его пережила  фотография
                я нашёл её в сети
                О просим
                даже погибшие
                найдутся под огромной горой
                под пирамидой трупов
                Второй войны
                снимок сохранился
                посмертный scan
                за два евро
                пятьдесят.
(Вынимает маленькое фото Эвальда Л. В клубной форме).

ОНА                Мой Гамлетик!
                жалуешься на мать хочешь донести
                на далёкий фронт что
                распутничала
                но это для тебя мой малыш
                только для тебя
                ты поймёшь это много позже
                а может быть и никогда
                в школу
                польскую послала тебя
                ты считаешь что в худшую
                проникнешься в ней её духом
                не узнаешь уже
                своего отца
                не явится
                тебе призрак
                весь в бинтах
                с содранной кожей
                зуд и грязь
                и трупный яд
                не читала тебе его писем не
                хотела 
                отравить твоё воображение
                пусть  любит ту свою
                глупенькую сладкую Офелию
                пусть проклинает мать
                охотно бы меня отдал
                Нюрнбергскому Трибуналу
                но ведь я тоже
                должна была
                пойти в печь
                как наши соседки под нами
                сёстры еврейки
                которые хотели спастись
                отравившись газом
                но не получилось.

(На экране снимки греческих надгробий) 

                Твой отчим
                в чёрном мундире
                научил меня
                любви по-турецки
                другие по-русски
                по- монгольски
                по- грузински
                а потом по-польски
                в каждом отчиме я любила  твоего отца
                закрывала глаза и видела его перед собой
                и слышала его голос
                достаточно было прочитать его письма
                написанные до самой капитуляции
                его тела
                не хотела будить тебя спи
                смотри сны о своём Отце Vati иногда
                слышала как говоришь сквозь сон
                Vati а потом всё чаще Тато
                солдату Wehrmachta
                говорил Тато и отсюда это раздвоение
                double bind

               

                ФИНАЛ 

ОНА на экране ОН вживую в потоке проекции.

ОНА.                Хотел бы ты оказаться на луне чем
                ходить по этой непристойной земле
                fucking earth
                но я говорю тебе твоя мать
                что это сладкая планета
                единственная в космосе
                на которой такие леса пригорки
                и оливковые рощи и море
                поэзия не умерла
                ибо я живу в тебе
                а мать всегда
                источник всякой поэзии
                мать и отец и их любовь
                до смерти пусть и израненная

ОН.                а меня до сих пор ранит

ОНА.                послала тебя в ту школу
                и ты за это на меня в обиде
               
 ОН.                заменили мне язык
                перестроили мозг
                на другое видение мира
                лишился в ней
                разума
                но не утратил
                den Verstand
                verstehst du mich nicht Mutti
                или ты не понимаешь меня?

ОНА.                перестань жаловаться
                уже немного тебе
                времени осталось
               

ОН.                Уже зовёшь меня?
                не боишься
                встречи?

ОНА.                Отца бойся.
                Он тут ждёт тебя.
                Обижен.
                Не сохранил ты его
                в памяти.

ОН.                Он же сам ушёл.
                Нужно ли было идти
                так далеко на фронт?

ОНА.                Не было у него
                выхода
                не был он хозяином своей судьбы.

ОН.                Всегда можно убежать.
                Почему он к нам не вернулся?

ОНА.                Не было на чём.

ОН.                А на руках?
                Он ведь учил меня
                этому и стоять на голове   
                я должен был тренироваться каждый день
                taeglich!!
               
ОНА.                Он мечтал пожить в покое.

ОН                Pax Germana!
                Он дал себя обмануть, мамо!

ОНА.                Будь со мной в контакте. Это наша незримая сеть, без компьютеров.
                Достаёт до самых дальних уголков космоса. « Деление на живых и
                умерших нелогично»,- ты сам это написал.

ОН.                Ты читала мои стихи? Но ведь тебе их не понять, ты не знаешь языка.

ОНА.                Здесь нет чужих языков и нет трудностей с пониманием . Здесь
                царит вечная ясность и прозрачность, сам убедишься.

ОН.                Не верю тебе, мамо.  Ты лишь обман зрения , чистое привидение.

ОНА.                Я привидение?
                Коснись меня.
                Прикоснись через стекло.

На экране встречаются руки «через стекло»  ( эффект). ОН, обнажённый до пояса, постепенно исчезает в волнах   моря на фоне острова Крит.


                Конец.