Морис Роллина. Ужас

Жюлю Барбе д'Оревильи

Приходит время тьмы кромешной,
И ночь - усидчивый портной -
Сидит и штопает неспешно
Хитон свой ниткой сурьмяной.

Тут шалым принцем зла и порчи
Я прихожу издалека,
И смертного кидает в корчи
Моя незримая рука.

Лишь сон смежит бедняге веки,
Я жабой прыгаю на грудь,
Несу кошмар, внушаю жуть,
Дарую гнет своей опеки.

Я по ступеням, как паук,
Ползу над лестничным проемом;
И в дверь негромкое "тук-тук"
В ушах его отдастся громом.

Отрезанная голова
Безумно скалится с камина -
Она заведомо мертва,
Но корчит дьявольские мины.

И не спеша вступает в дом
Фигурка бледная девичья,
Чьи волоса - гадючий ком,
А лик - мертвецкое обличье.

Гашу вечернюю свечу,
Сажусь на край его постели,
И дрожь гуляет в спящем теле,
Когда я пятки щекочу.

Вот из злокозненной трясины
Несутся, полные тоски,
К нему чужие шепотки,
В мозгу сливаясь воедино.

Покойник, чей холодный взгляд
Наполнен гнилостною тиной,
За ним следит, как автомат,
Ведомый скрытою пружиной.

Потом зажгу в глазах его
Огни заброшенного дома,
Где в старом парке все мертво,
Царенье мха и бурелома.

Он встанет, с ужасом борясь,
Над той кровавою рекою,
Где водопряхи, громко воя,
Белье обмакивают в грязь.

И древний крест, изогнут в муке,
Манит его, как западня,
И к небу простирает руки,
Потомка подлого кляня.

В степи пустынной, где уныло
Царят крапива и пырей,
Ему безуздая кобыла
Проржет: "Седлай меня скорей!"

Он одинок среди бурьяна,
Среди кустарников и рощ,
Где скверной дышит тощий хвощ
Под хрип зловещего орлана.

А если бурей ночь полна
И ветры бесятся над чащей,
Пришлет потемки Сатана
И шорох, в кроне шелестящий.

И люди в этой темноте
Кружатся вихрем, словно атом,
В своей убогой слепоте
Ушибшись о жестокий фатум.

И нет дороги им иной -
Лишь в недра адского колодца;
Но люд назад не обернется,
Мой призрак чуя за спиной;

Я потреплю их по плечу,
Потом ожгу кнута больнее,
Поворожу и пошепчу,
Безгубой пастью багрянея.

Я Норму с пьедестала скину,
И мне до одури смешно,
Когда Безумья домино
Я надеваю на Причину.

Я невозможное творю,
Пространство с числами мешая,
Жару внушая декабрю
И тени к жизни воскрешая.

Переставляю свет и мглу,
Низины с пиками нагорий,
Святошам подаю метлу,
Греху - церковный остенсорий.

Я в детских душах сею мрак;
Во взор старинного портрета
Вселяю ужас, что зевак
Разит убийственней стилета.

Люблю сумятицу молвы,
Где суть сжирают разговоры,
И обращаю я во рвы
Поднявшиеся к небу горы.

Левшою делаю правшу,
Потешным мявом - рев тигриный;
Я меру точности лишу -
Вершина станет серединой.

Давлю я воду из камней,
Меняю сон и явь местами,
Мир полню вечными жидами,
Отъяв деревья от корней.

Взлетают хищные сипухи,
Чей зрак дурен, а облик дик;
Они парят, как злые духи,
И страшен их полночный крик;

Разрушив разума созданья,
Пути к надежде заплету
И верещать велю я рту,
Назначенному для молчанья.

Зигзагом молний, наугад,
Пишу на туче чернокрылой
Все, что обещано могилой:
Уход, чистилище и ад.

Отправлю, словно часовых,
Присев смиренно на кладбище,
Тех, кто червям служили пищей,
Обратно в скудный мир живых.

Невозмутима и слепа,
То по болоту, то по глине,
Как будто странники к святыне,
Пойдет покойников толпа.

А днем настанет час досуга:
Я спать улягусь до поры
Близ кума моего Недуга
И Скорби, названной сестры.

Оригинал:
http://fr.wikisource.org/wiki/La_Peur_(Rollinat)