О свободном стихе - 1

ПРЕДПОСЫЛКИ И ПЕРСПЕКТИВЫ

 Отрадно, что дискуссия протекает благоприятно для свободного стиха, даже поэты, не пишущие им, допускают возможность его существования. И вместе с Б. Слуцким я бы с удовольствием прочитал стихи В. Бурича, а не только его таблицу. Можно согласиться с С. Наровчатовым и с другими поэтами, утверждающими, что русская рифма себя еще не исчерпала, но следует заметить, что развитие поэзии заключается не только в стремлении исчерпать какие бы то ни было формальные элементы речи. Рифма скрывалась в самом существе многих языков и стала доминирующей в поэзии вовсе не потому, что дорифменная поэзия себя исчерпала. В рифме в период перехода к ней и в свободном стихе в период перехода к нему (а эти периоды не единичны в истории) есть нечто, позволяющее проиллюстрировать ситуацию подобного перехода стихами поэта из ГДР Хайнца Калау:
 
 Не было так никогда,
 чтобы творец дизеля
 был заподозрен
 творцом паровой машины
 в стремлении восстановить
 царство извозчиков.

 Кстати, если Маяковский в зрелые годы стал приближаться к ямбической речи, как упоминает А. Тарковский, то есть к пушкинским истокам, то зрелый Пушкин в 30-х годах пишет: «Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в русском языке слишком мало». Свои «маленькие трагедии», наполненные глубоким этическим содержанием, он пишет белым стихом, так же как и «Бориса Годунова», а в поздних «Песнях западных славян» вовсе уходит от ямбов.
 Об «убаюкивающей» роли ритма и рифмы писал в 1938 году Брехт, а задолго до него Шопенгауэр – в 1844 году («Мир, как воля и представление»), а до Шопенгауэра о неуместности рифмы в сложных логаэдических формах писал Гегель в «Эстетике».
 Опыт многих литератур говорит о том, что время от времени происходит кризис «рифменного мышления» и свободный стих приходит на смену конвенциональному (термин, который употребил здесь В. Бурич). Вспомним Гёльдерлина, который около двухсот лет назад молил время заставить многочисленных стихотворцев отказаться от рифмы, чтобы обнажилось их суесловие. В то же самое время никогда не было всеобщего отхода от конвенциональных форм: видимо, задачи свободного стиха yже и труднее задач конвенционального стиха настолько, насколько этические задачи в искусстве определеннее и серьезнее эстетических.
 Сами литераторы по-разному осознают возможность перехода от рифмованного (фонетического) стиха к свободному («вербальному»). «Ну вас к черту, надоело в рифму!» (Р.Рождественский). «Я думаю не о рифмовке – с ума бы не сойти!» (А.Вознесенский). После этих слов не последовало никакого перехода. В первом примере, таким образом, выражено лишь определенное отношение к читателю («надоел!»), во втором же случае автор думает именно о «рифмовке». «Надоело мне думать о рифмах, я устроил смотр своей совести» (Мирослав Валек). «Смотр совести», пересмотр поэтом этической ситуации – вот один из возможных переходов к свободному стиху…
 Если таблица В. Бурича показывает место свободного стиха с точки зрения ритмологии, то можно найти его место и с точки зрения общего принципа построения стихового текста в любом языке. Этот общий принцип – повтор на любом уровне языка.
 Назовем стиховой такую речевую конструкцию, в которой графически выделены элементы повтора (строки), разделенные неповторяющимися либо другими повторяющимися элементами. Таких стиховых (рамочных) конструкций может быть 10: 1) фонетическая (рифма, метр и т. д.); 2) грамматическая на уровне слова (морфологическая); 3) синтаксическая (грамматическая на уровне предложения); 4) семантическая («смысловая рифма» и т. п.); 5) фоно-грамматическая; 6) фоно-синтаксическая; 7) фоно-семантическая; 8) морфо-синтаксическая; 9) морфо-семантическая; 10) синтактико-семантическая. Тип 1 – чистый конвенциональный, тип 4 – чистый свободный стих, остальные типы – смешанные, но и наиболее распространенные на практике.
 Естественно, что семантические «рамки» присутствуют и в конвенциональных стихах. Силлогизм: «тезис – антитезис – синтез», – является семантической страховой конструкцией, присущей, например, сонету. Но известно, что если не так уж трудно составить рифменную «рамку» сонета, то нелегко соблюсти условия семантической «рамки». Потому «правильных» сонетов единицы. Освобождение от рифменной «рамки» необходимо для усиления семантической. Видимо, в таком освобождении причина успеха новой книги латышской поэтессы Монты Кромы, о чем здесь сказал Ояр Вациетис.
 Одним из видов свободного стиха будет такой, в котором рифменный повтор заменен синтаксическим, крайний его случай – изосинтаксизм, «наполнителя» нет, так как нет «разрыва», налицо возврат к синтаксическому повтору древней литературы, однако, образы, ассоциации – современны. Беру в качестве примера стихотворение В. Бурича:

 Лицо девочки – луг
 лицо девушки – сад
 лицо женщины – дом
 дом – полный забот.

 Это стихотворение можно отнести к типу 10 приведенной выше типологической классификации.
 В сюжетной разновидности свободного стиха (притче) изосинтаксизм менее выражен, а элементами повтора в стиховой конструкции становятся не только отдельные слова («смысловые рифмы»), но и «микроситуации», фразеологические обороты, языковые клише (пословицы, поговорки). Отношения внутри стиха таковы, что смысловая «рамка» входит одна в другую подобно наиболее распространенной схеме фонетической рамки: рифмовки а-б-а-б. Такая конструкция является наиболее ускользающей от читательского ожидания, а смена повторяющихся элементов создает особый, семантический ритм стихотворения. Привожу пример «сюжетного» свободного стиха с общей «опоясывающей» рамочной конструкцией и семантическими повторами («рамками») внутри общей «рамки»:

 Мы будем играть в войну –
 дети сказали, – и ты
 будешь фашистом.
 – Нет, я не буду фашистом! – Но это –
 дети сказали, – совсем понарошке…
 – Нет, если уж понарошке,
 пусть я буду лучше
 Эйнштейном,
 таким рассеянным,
 что, увлеченный чисткой картошки,
 я позабуду
 принять участие
 в создании атомной бомбы. Или,
 пусть я буду Пушкиным, и понарошке
 убью на дуэли Дантеса, и буду потом
 одиноко страдать
 среди монументов Дантесу. Или,
 пусть я буду Бетховеном, но
 понарошке я не оглохну
 и услышу…– Дети кричали
 – Мы умеем
 только
 в войну.

 Элементами повтора, замыкающими семантические «рамки», будут слова: «игра», «играть», «понарошке» и прочие слова с оттенком условности происходящего, до снятия этой условности; слова с отрицательными характеристиками: «война», «фашистом», «атомная бомба», «убить на дуэли», «страдать», «оглохну» и т. д. Принципиальной стиховой конструкцией здесь является 4, но есть еще и 3, 10 и даже 1 (Эйнштейном – рассеянным, понарошке – картошки). Микроситуации, связанные друг с другом проблемой выбора, тоже представляют собой рамочные конструкции. «Рамка» замыкается («и услышу… – Дети кричали») переходом от игры вымышленной к игре настоящей, которая, пройдя стадии тезиса, антитезиса и синтеза, получает свою этическую и поэтическую оценку.
 Ясно, что элементы повтора в любом типе стиховой конструкции должны быть выделены, так как восприятие этой конструкции предполагает возвращение назад, к первому элементу «рамки» с одной стороны, и, с другой стороны, организует читательское ожидание. Поэтому свободный стих, как и рифмованный, располагается таким образом, что на каждую его строку приходится минимум один элемент семантического повтора. Нелепо требование непосвященных располагать свободный стих как прозу. Не оправдано также и требование «ломки» семантической рамки ради навязывания стиху рифмованной рамки: если текст уже построен по законам ассоциативного мышления, то незачем монтировать в нем «рычаги», которыми не пользуются.
 Пунктуация в свободных стихах изменяется или снимается вообще, так как концестрочная пауза в них более весома – граница семантической рамки должна быть более резкой, чем граница фонологической рамки, никакие знаки, кроме обрыва текста, не должны отвлекать внимание. С другой стороны, внутри строки (или «рамки») свободного стиха связь слов более тесная (это как бы одно слово, сравнимое со словом-предложением в инкорпорирующих языках), так что здесь знаки препинания излишни. Эти соображения снимают различия между строчными и прописными буквами.
 Что происходит со стиховыми текстами, если снять стиховую конструкцию? Если снять рифменную «рамку», то остается белый стих. Его существование, как правило, оправдывается сюжетом, презумпцией музыкальности (метр). Белый стих – это сих драмы, трагедии. Если же снять (или не увидеть) семантическую «рамку» свободного стиха, то получится белый свободный стих, оправданный презумпцией осмысленности. Вообще говоря, любое слово в контексте стиховой речи можно рассматривать как находящееся в «рамке», а вертикальная (строчная) запись текста помещает слово в строки как бы в удвоенный контекст. И все-таки текст без смысловой и без какой бы то ни было стиховой конструкции является наиболее уязвимым. Образцы такого белого свободного стиха так же нередки, как и образцы конвенциональных стихов с беспомощной рифмовкой. Если такие стихи написаны «прозовиком» в ритмологической характеристике таблицы В. Бурича, то они почти сливаются с «дурной» прозой.
 Вообще мне кажется важным, что существуют конструкции, от которых а принципе не свободен никакой стих. Здесь одна из предпосылок установления конвенции свободного стиха.
 Свободный стих расширяет возможности русской поэтической речи за счет того, что он органически принимает в себя противопоказанный конвенциональным стихам словарь современной науки и ее логику, тогда как конвенциональный все более наполняется лексиконом массовой коммуникации и ее логикой (язык газет, радио, кино, телевидения). И если в большинстве своем конвенциональный стих ориентирует читателя на сигнальное восприятие, то свободный стих создает предпосылки для знакового восприятия (продумано – воспринято – прочувствовано, то есть читатель ориентирован на мыслительную деятельность). В этом вторая предпосылка конвенции свободного стиха.
 «Скрытая гармония лучше явной», – утверждал Гераклит, но в «скрытости гармонии» одна из причин неприятия свободного стиха: ищут в нем явного благозвучия и, не находя, не хотят искать уже смысла. Предсказывал такое положение еще в 1790 году Радищев в своем «Путешествии» (глава «Тверь»): «Долго благой перемене в стихосложении препятствовать будет привыкшее ухо ко краесловию. Слышав долгое время единогласное в стихах окончание, безрифмие покажется грубо, негладко и нестройно».
 Третья предпосылка конвенции свободного стиха в его отношении к прозе. Стиховые конструкции есть и в ней, однако не выделены графически. Прозу можно разбить на стоки так, что текст найдет свое место в таблице В. Бурича, но от произвола нашей разбивки будет зависеть, попадет ли текст, скажем, в «сбойники» или в «прозовики».
 В свободном стихе автор дает единственную возможность графического построения, так что свободный стих как бы соблюдает внешнюю конвенциональность поэзии, но ориентируется на внутреннюю содержательную конвенциональность прозы. Свободный стих близок прозе философской, параболической, литературной сентенции и народной сказке. Через эту близость возможно предположить влияние свободного стиха на современную прозу.
 А пока мы видим, как в поисках гармонии этического и эстетического, духовного и осязаемого, национального и общекультурного, современный свободный стих возникает

 на грани
 прозы
 и
 стиха
 на грани
 розы
 и
 шипа.
 
 
«Вопросы литературы» № 2, 1972
В дискуссии «От чего не свободен свободный стих» - за: Арво Метс, В.Бурич, В.Куприянов, О.Вациетис, Р.Рза; против – Б.Слуцкий, А.Тарковский, Д.Самойлов, С.Наровчатов ()