Москва, 1933

Ноябрь тридцать третьего года
звенит за окном, как трамвай,
ни стансы не льются, ни оды,
лишь черная желчь через край.

Ссутулены узкие плечи
и падают строки в тетрадь,
еще ты не знаешь, кузнечик,
куда доведется скакать.

Одуматься, право, не поздно -
тебе милосердьем властей
дарованы право на воздух
и пенсия в двести рублей.

Но этой повадкой упрямой
ты высвечен, словно лучом,
ударив вельможного хама,
назвав палача палачом.

Ты горькие строки хоронишь,
но все же не сходишь с ума,
и вороном черным Воронеж,
и колом в живот Колыма.

Архивные врут документы,
сосет самогон караул.
Ты станешь творимой легендой,
как вскорости станет Рауль.

И лагерник скажет устало,
что, кажется, позавчера
в колонии лесоповала
встречался с тобой у костра.

И длится немолкнущий гомон,
а ты обнажен, и распят,
и в мерзлую землю закопан,
как твой неизвестный солдат.

Но чаша еще не допита,
и прян ее вкус, и лукав,
а век не прощает обиду,
узнав, что он пес-волкодав.

Вино, каравай и солонка -
квартиры твоей сторожа.
А стены проклятые тонки,
и некуда вовсе бежать.

19 апреля 2006 г.