Русская исконная закваска
Удивительно созвучны сегодняшнему дню стихотворения Олега Шестинского (1929-2009):
ПОЛУКРОВКИ
Живем, как божии коровки,
беззвучные в своей стране...
Да мы ведь сами полукровки,
не нужно их искать извне!
Мы сами, не моргнув и оком,
смирясь с народною бедой,
кровь, нам дарованную Богом,
кривясь, разжидили водой, —
водой бесстыдных умалений
на евро-западном крыльце,
никчемных ссор да словопрений
с брезгливой метой на лице.
Мы так тихи в рассудке квелом,
что нас князья под знамена
не кликнули б на рать с монголом
или на брань Бородина.
А урки вьют из нас веревки,
как бы исподтишка, спроста,
а урки-то не полукрови,
в них кровь кипуча и густа;
они не с бухты — не с барахты
Русь разоряя до сумы,
высвистывают дев и шахты,
порты и юные умы...
Пора уж нам понять, разиням,
что эти самые враги
страну обмерили аршином
и выбросили на торги!
РУССКИЙ
Свел меня случай с Русским Бойцом —
в черной рубашке с бледным лицом.
Юноша глянул, красив и высок,
был его голос тих и жесток:
— Шел с княжьим войском воин-монах,
благословенный в горних мирах...
Черной одеждой чтим память его,
не устрашимся, как он, ничего.
Если Россию спасти не суметь,
мы предпочтем унижению — смерть...
— Мальчик, — сказал я, — в жизни своей
ты никаких-то не видел смертей.
Я же в блокадном аду голодал,
ну а что выжил, — совсем не гадал.
И до сих пор наяву, не во сне
мертвые дети мерещатся мне...
Юноша глянул, красив и высок,
был его голос тих и жесток:
— Там-то от голода — в снег головой,
здесь-то за золото — кровь и разбой...
Там — омертвение в тусклых домах,
здесь — онемение в русских умах.
Разве не стыдно, в блокаду спасясь,
с новой блокадой не чувствовать связь?
Он удалился, красив и высок...
Честно пытался я жить, — видит Бог!
Сколько же можно обиды копить
да скулежем поднебесье коптить?
К Богу ли, к Князю ли или в твой Строй, —
только б не тлеть в этой гнили сырой!
“ПРОСНИСЬ!..”
Как сладострастно унижать
нас, русских, стали напоказ,
сочтя, что будем скрежетать
зубами лишь
в который раз!..
Как откровенна сволота,
облив помоями Христа!
Не автомат, а Крест беру,
как никогда, служа Добру,
и отправляюсь на войну,
религиозную войну.
Давно Россия за Христа
не шла в Москве на правый бой...
И вновь растрепанной толпой
мы месим грязь, сомкнув уста.
Проснись, страна кукушек,
кряхтя от колотушек!
ПРОСНИСЬ!..
* * *
А зачем нам плакать о России,
причитать,
если мы у Бога не спросили —
кто же тать?
Если Крест лишь на словах нам дорог,
как и честь,
то, быть может, самый страшный ворог —
я и есть?
Память
1
Я себя не перепеваю,
Хоть опять о том же пою...
Я иду по блокадному краю,
Через душу иду свою.
Там ходить мне до смерти самой –
Так дружками велено мне...
Там ведь жил я когда-то с мамой,
На опасной жил стороне.
Эту жизнь среди гула и гуда
Всю метелью заволокло...
Всё, что добро во мне, - оттуда;
Всё, что честно, - тогда пришло.
2
Я вспоминаю Колпинскую улицу
С домами деревянными, сараями,
С объезженной булыжной мостовой,
С её травой, совсем провинциальной,
И с голубятнями до облаков...
Я вспоминаю Колпинскую улицу
За то, что жили там три мушкетёра,
На ней дружили, пели и дрались...
В испанке с алой кистью – это Васька;
Исаак – чудак с миндальными глазами;
А я – в бушлате, с духовым ружьём.
Исаак погиб в блокаду в сорок первом;
На Ладоге ушёл под воду Васька,
Переправляясь на барже военной;
На Колпинской я прожил много лет.
Меня любили там и обижали.
Меня ласкали там и презирали.
Я зло сносил там и ценил любовь...
В дни горестей моих и неурядиц
Я словно видел вас, Исаак и Васька,
Вы говорили: «Брось ты, не горюй!
Ты чаще вспоминай, как мы дружили,
Как мёрзли мы, как непреклонно жили, -
Ведь ты живёшь за нас и за себя...»
Я знаю это – жить не просто мне.
3
Мы жестокость видели, -
наверно, потому мы не жестоки.
Жили мы в кольце, в блокаде –
до сих пор нам снятся лишь дороги.
(Добрые, пустынные и шквальные –
Пусть любые, только были б дальние!)
Жалких слов друг другу не бубнили.
Хоронили мы друг друга, хоронили...
Ну, а если разобраться в сути –
Мы ведь удивительные люди:
Нам за тридцать ныне, а ведь до сих пор
Мы всё те же мальчики блокады,
Нежны, неподкупны угловаты...
Вечны предо мной, как кинокадры, -
Детство... дым... в огне Печатный двор...
* * *
За цельность
Убеждённо я стою:
Коль яблоко –
Так только налитое;
Коль чувства –
Так все сразу, по шестое,
А коли смерть –
Так жизнь прожив свою.
Я, было, жил, играя и двоясь,
Одно не съев, уже другим давясь,
И тропами петлял, презрев дорогу...
И в этом оказалось мало проку.
А пращур завещал мне
Широту;
Его супруга, женщина седая,
Порой от этой широты страдая,
Мне завещала добрую мечту.
Всё это так –
Не притча и не сказка;
Дед не солгал,
И бабка не лгала –
И русская исконная закваска
В характер современника легла.
А ведь не будь характера такого –
Не знаю,
Плыть ли в дали заревой
Хоругвям над полынью Куликова,
Знамёнам над берлинской мостовой?
Русские матери
Бегали купаться в барский пруд
Мальчики крестьянские босые...
До сих пор по деревням России
Старые их матери живут.
Выросли ребята в год удалый
И ушли из деревень своих
Со звездою алой пятипалой
На солдатских шапках боевых.
Шли они, костисты и кудрявы,
С царской трёхлинейкой, без креста.
Смерть есть смерть. Она всегда проста.
Где-то возле смерти ходит слава.
Пали за Коммуну на войне
Рядовые с ясными глазами
И застыли в рамках на стене
В русских избах рядом с образами.
Мир гордится жизнью тех ребят, -
Красные солдаты и матросы...
Но доныне матери скорбят,
Все ещё не выплаканы слёзы.
Шестинский Олег Николаевич, родился 28 января 1929 г. в Баку. В младенчестве вместе с родителями переехал в Ленинград и считает себя ленинградцем. 900 дней блокады провёл в осаждённом городе. Имеет медаль «Житель блокадного Ленинграда».
Окончил Ленинградский университет по специальности филолог-болгарист, учился в Софийском университете. В течение 15 лет был первым секретарём Ленинградской писательской организации; позже, переехав в Москву, являлся секретарём Союза писателей СССР.
Лауреат Международных премий им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия; им. Николы Вапцарова (Болгария); им. Андрея Платонова. Лауреат премий им И.И. Дмитриева и им. Ленинского комсомола.
Кавалер ордена Кирилла и Мефодия I степени (Болгария) и ряда высших отечественных орденов за литературно-общественную деятельность. Начиная с 1955 г. выпустил более 50 книг поэзии, прозы и переводов. Его собственные книги – поэзия и проза – также переведены на многие языки.
Умер 6 июля 2009 г. в Москве. Похоронен на Троекуровском кладбище.
Другие статьи в литературном дневнике:
