Исчезновенье - родина моя...
Юрий Казарин
К.
Тарелочка ягодной юшкой умыта,
где губы клубники и с кровью следы.
На тысячу ласточек сердце разбито,
как зеркало в доме, как небо беды,
когда вырывается с мясом звезды
в отпрянувший ветер оконная рама –
в глубокие и золотые сады,
где ловят в подолы господни плоды
и бабка, и мама…
* * *
С холодной стороны холма
себе в глаза глядит зима
и стережёт звезду над бездной,
и сводит путника с ума,
как снегопад, пустой и тесный,
как некрещёный мир окрестный –
сума, тюрьма и кутерьма…
Но тело – кровь и боль, и тьма,
всё остальное – свет отвесный.
* * *
Чайник шуршит на чугунной плите,
светится шум в темноте.
Прямо в глаза, как в два горла, течёт
сумрачный нечет и чёт.
Словно кулак, разжимается печь –
видно огромную красную речь:
можно окно почесать и залечь,
небом зевнув, как подкова,
и, засыпая, в гортани запечь
слёзы в последнее слово.
* * *
Исчезновенье – родина моя,
где ширится высокая чужбина,
где вещество плотнее бытия
и нежно обнимает пальцы глина.
И горло пустоты иных глубин
потянется из свежего кувшина,
и восстаёт оглаженный кувшин,
когда вот-вот вином пропахнет глина
и отпотеет только половина,
и под ладонью холода лавина
теплом вина дойдёт до белых глин –
и покачнётся звёздная вершина.
* * *
Хрустит звезда – и ёлка высока,
и бездна движется в себя по вертикали
начальным тяготением печали,
конечным ускореньем языка.
Нежнее наждака шипение ангины –
шершавая малиновая плоть,
и дерево из обожжённой глины
застольным чоканьем не расколоть.
Ты слушаешь толчки незримой крови –
в деревне окна, свечи, образа.
И ёлочка несёт живые брови
туда, где начинаются глаза.
(Источник: Просодия)
Другие статьи в литературном дневнике:
