Стихи Елены Шварц 1948-2010

Елена Ительсон: литературный дневник

www.vavilon.ru/texts/shvarts3.html


* * *


Как стыдно стариться –
Не знаю почему,
Ведь я зарока не давала
Не уходить в ночную тьму,
Не ускользать во мрак подвала,
Себе сединами светя,
Я и себе не обещала,
Что буду вечное дитя.
Но все ж неловко мне невольно,
Всем увяданье очевидно.
Я знаю – почему так больно,
Но почему так стыдно, стыдно?


1994



БЛАГАЯ ВЕСТЬ ОТ ЧЕТЫРЕХ ЭЛЕМЕНТОВ


Как радуга мелькнет и верба расцветет
Трепещущей голодною весною –
Тогда состав мой понимает весь:
Что есть Евангелье иное.


Четыре древние Евангелья живут,
И ими сокровенно жизнь цела:
Вода, Огонь, и Воздух, и Земля
Несут Тельца, Ягненка и Орла.


Когда-то прошептала мне Пчела,
Что воздух жив, которым Бог дышал.
Подстрижен ветер, и еще он пьян
Вином, которое во тьме была вода.
Ночь горняя – не ночь, а Иоанн.


И влага шумная всё помнит Океан,
И капля хладная воды крещальной
Скользнула с плеч, упала в Иордан
И стала там жемчужиною тайной.


И, розовея там, на дне веков,
Она вдруг засветилась, загорелась,
И тут Вода с Огнем сплелись и спелись,
Огонь поплыл рекой среди песков.


Как будто бы Марк и Лука
Срослись спиной, а пересохшими губами
Шептали вместе, влажными глазами
Смотрели в небо, рыб держа в руках.


Когда-то две чудесных рыбы,
Собой пять тысяч накормив,
Жар крови в них собой затмив,
Вдруг в саламандры обратились.


Земля оседлая зашевелит плечом,
Она живет – по ней ступал Господь.
Она освящена – в ней спит Адам,
Как зерна в ней прозябнет плоть.


Огонь священный жив, он, под землей горя,
Как Лазарь заметался в пеленах,
И вместе сразу Пламя и Земля
На четырех бормочут языках.


Орел захлопал крыльями,
Заклекотал Матфей,
На землю кровь лилась из ран,
Земля мычала. Шел ангел средь мечей.
В одежде, сшитой из живых ночей,
Неумиравший вьется Иоанн...


Когда касался дождь его плечей,
То становился осиянным,
А Время все растет, а из него –
Четыре нераздельных неслиянных.


1994



ДЕВОЧКА И КРЫСА


Девочка шла с крысой на плече,
Крыса распласталась, как погон.
Этому никто не удивлялся,
Потому что это – древний сон.
Крыса живо-живо посмотрела,
Гладит девочка ей корнеплодный хвост,
А сама – серее, чем картошка,
Не пошла еще ни в цвет, ни в рост.
Снег их кроет сереньким пушком,
Удивляясь древности союза,
Крыса дышит в тонкое ушко –
(Но напрасно) – как немая Муза.


1994



КОЛОДЕЦ-ДУБ


Пробился ключик посреди
Пустого дуба,
Он поднимается весной
До среза, где была вершина,
Да молния ее сожгла.


В колодец этот возвышенный
Посмотрит птица, пролетая,
И забывает – где юг, север,
Да и зачем сей глаз мерцает.


И говорят – в году раз ночью
Там что-то будто вдруг вскипает,
Оттуда с шумом, плеском, пеньем
Всплывает лешая русалка,
На мир посмотрит – и обратно
Несется вниз в жерло глухое.


И я кругами там ходила,
Как кот прозрачный и ученый,
И думала: сей дуб есть образ
Безумца, пифии, пророка.


декабрь 1994



ТОРГОВКА


У ног Обводного канала
Она баранкой торговала.


В ее лице (их было целых три) –
Одно белело круглое, как рама,
Другое из него одутло выступало,
А третье – просто пятачок,
Бутон или густой цветок.


Который не приманит никогда
Пылящих мимо насекомых,
И полувдвинутой трубой
Смотрела в окна незнакомых,
В закатное нагое солнце,
Пот утирая полотенцем.


1994



ЗАРУБЛЕННЫЙ СВЯЩЕННИК


В церковь старушка спешит
(Непременно надо согбенную),
Ворона кричит через размокший снег,
Со слезой радуется
Здешний навек человек.
Тает в углу мертвец
С молитвой, ко лбу прилипшей,
Может, впечатается в кость
И отпрянут духи под крышкой.
Священник, погибший при начале конца,
Похожий на Люцифера и Отца,
Немного светский и слишком деятельный,
Но избранный в жертву (назло чертям?),
Может, кровью своею – верите ли? –
Пропитает ворону, старушку и храм.
Снег не просыплется больше в юдоль,
Разве снизу пойдет – от земли – в январе?
Наша скоро утихнет боль,
Но выступит соль на топоре.


1992



ЗАБРОШЕННАЯ ИЗБУШКА


Печален старичок, допив настой на травке,
И думает коту, лежащему на лавке:


Ты знаешь, деточка, зверек пушистый,
Что вечер настает февральский, скорый, мглистый?


Что все давно недвижны, кто помнили о нас,
Забудем же и мы их в ночной и снежный час. –


Последняя чекушка допита, и теперь
Заклеена морозом, насмерть зальдела дверь,


И в окна льется синева, вразмешку с пеной.
Мы будем так лежать – и разомкнутся стены,


Покуда потолок не отворит нам путь,
По льдистой колее куда-нибудь,


Промерзлый домовой нас поцелует в лоб.
И сыплет снег не в гроб и не в сугроб.


1994



СОН МЕДВЕДЯ


Я не хочу, чтоб мной играли силы,
Как на трубе.
Не буду я подсвистывать унылой
И мизерной судьбе.


С блаженной радостью встречаю
Я новый день,
Сладка, сладка мне чашка чаю,
Утешна лень.


Какое счастье – что тебя
Никто не любит,
Твоих родимых во гробах
Засохли губы.


И вот летим – круглы и остры,
Дробь из ружья,
Все растворились братья, сестры,
Ушли мужья.


И всё – от шляпы до ботинок –
Внутри пальто,
Переходя в раствор пылинок,
Благою стало пустотой.


Но что, на плечи налегая,
На лапах привстает?
Во мне, в берлоге одичалой,
Медведь живет.


Вся жизнь – зима, и он зимой
Все плачет, уменьшаясь в росте,
Но миг настал – и он тобой
Выходит в мир, ломая кости.


И вот весной – ay – весной,
Как время петь,
Глаза вращая – он со мной
Давай реветь.


осень 1994



* * *


Кошка прижалась – будто спит –
И тихо в усы поет,
И слышит, как сердце мое спешит,
Как время мое идет.
Привычно земля, как грузовик,
Вошла в лихой разворот,
Травы очнулись под твердой корой,
Спи – еще солнцеворот,
Спи еще – сколько крови шуметь
В домашних своих родных конусах,
Знает дыханье и сонный медведь –
Сколько снегу скользить в часах.


1994



GENIUS LOCI*
(Росица)


Белоруссия. Пустошь. Недалеко от границы.
Здесь было когда-то местечко,
Но оно улетело, как птица,
Все в нем шило, шипело, болело,
Но... немцы, время и ветер.
Ивы, полынь, ковыль.
Жила здесь бедная мышь
В развалинах нищего дома.
Она была здесь тогда,
Когда два старика умирали,
А в углу белела девчонка –
Отпрыск их ветхого лона.
Мышь белела в другом углу
И смотрела в дитя из-под век,
Девчонка шептала, молчала,
А потом убежала навек.
В солому закутав голову,
Как в молитвенной шали,
Мышь у камня сидит и ждет холодов
И сводит на груди концы печали.
Луна ей жует затылок,
Жжет проплешину лунный взгляд –
Вставай же, мышь, подымайся
И встраивайся в парад,
В котором идут, приплясывая,
До края земли – и раз...
А пустошь – она останется,
И золоченый глаз,
А мышке везде достанется
Черствая корка и лаз.


1992


* Гений места (местности).



МЫШЬ


Мир кончился: всхлип, вздох,
Тишь –
Но еще после всего
Пробегает мышь.
Гул отдаленных труб,
Вой уже близок,
По Невскому мышь бежит –
Нет, уже ее призрак.



ПРЕДВЕЩАНИЕ ЛЮЦИФЕРУ


Господине Люцифере, если бы я вам гадала,
то вот ваша судьба – до времени и когда времени уже не будет.


В тулове темной бездны
Кружился Крест ледяной,
Грубый, глухой, зеленый,
Как рубленый топором.


В пронзенное перекрестье,
В разверзнувшуюся рану,
Влетали светлые птицы,
А выпорхнули – мухи,


Сдирая на лету
Белейшие одежды,
В черном гнусном теле
Навзрыд они летели,


А главный их водитель,
Архистратиг и мститель,
Косил во гневе – вверх.


Он знал – начнется Время,
Подымется Земля.
Потом придет Спаситель,
Оплачет Он ее,


Потом свернется Время,
И молот-крест расколет
Земли гнилой орех.


Он знал – и до паденья
Он – злейшее из злейших,
Седой отец греха,
Что ледяное солнце
На плечи упадет
И станет, расколовшись,
Крестом промерзлым грубым,
Пригнет его к себе.


Пронижет его ужас,
И ледяную душу
Прожжет чужой мороз.


И с головой висящей
Из снежного Креста
Он понесется бездной
К источнику Огня.


Чрез Крест он продерется
В игольное ушко
И, ободравши плечи,
Смиренно упадет


Перед престолом Божьим.
И черный Огнь на белом
Начертит приговор.


1995



ПЕСНЯ ПТИЦЫ НА ДНЕ МОРСКОМ


Мне нынче очень грустно,
Мне грустно до зевоты –
До утопанья в сон.
Плавны водовороты,
О, не противься морю,
Луне, воде и горю,
Кружась, я упадаю
В заросший тиной склон,
В замшелых колоколен
Глухой немирный звон.


Птица скользит под волнами,
Гнет их с усильем крылами.


Среди камней лощеных
Ушные завитки
Ракушек навощенных,
И водоросль змеится,
Тритон плывет над ними,
С трудом крадется птица,
Толкаясь в дно крылами,
Не вить гнездо на камне,
Не, рыбы, жить меж вами,


А петь глубинам, глыбам
В морской ночной содом
Глухим придонным рыбам
О звездах над прудом,
О древней коже дуба
И об огне свечном,


И о пещных огнях,
Негаснущих лампадках,
О пыли мотыльков,
Об их тревоге краткой,
О выжженных костях.


Птица скользит под водами,
Гнет их с усильем крылами.


Выест зрачок твой синяя соль,
Боль тебе клюв грызет,
Спой, вцепясь в костяное плечо,
Утопленнику про юдоль,
Где он зажигал свечу.


Птица скользит под водами,
Гнет их с усильем крылами.


Поет, как с ветки на рассвете,
О солнце и сиянье сада,
Но вести о жаре и свете
Прохладные не верят гады.
Поверит сумрачный конек –
Когда потонет в круглой шлюпке,
В ореховой сухой скорлупке
Пещерный тихий огонек –
Тогда поверит морской конек.


Стоит ли петь, где не слышит никто,
Трель выводить на дне?
С лодки свесясь, я жду тебя,
Птица, взлетай в глубине.


24 декабря 1994


http://www.vavilon.ru/texts/shvarts3.html



Другие статьи в литературном дневнике: