Из цикла Человеческое
Крупная рыхлая старуха, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, доковыляла до скамеечки в тени под клёном. Неспешно вытащила из пакета подстилочку, расправила. Долго усаживается, пыхтя и вздыхая. Потом достаёт очки, газету и внимательно читает. При этом смешно водит головой слева – направо. Словно зрительно отмеряет определённый отрезок, а потом вновь возвращается на исходную позицию.
Старуха напоминает черепаху. И платье у неё как черепаший панцирь. Серовато-коричневого цвета рисунок ромбами со срезанными углами.
Иногда задумчиво смотрит на мелюзгу, суетящуюся на детской площадке. Малыши то скатываются с горки, упрямо карабкаясь после очередного скольжения вниз и приземления попками на углубление у подножия горки. Другие деловито лепят куличи, порой пытаясь завладеть формочками или лопаткой другого малыша. Свои игрушки надоедают, хочется заполучить в собственность чужие. При этом чаще требовательно и агрессивно орут именно те, которые отнимают чужое имущество. Владельцы же лишь молча прижимают своё добро. Куда там! Игрушки будут вырваны из рук и тут уже ограбленный будет орать на всю площадку.
Молодые мамы стайками щебечут, обсуждая какие-то дела. Внимательно смотрят на своих чад. Иногда поднимают упавшего малыша, отряхивают, вытирают испачканные ручки и снова дают возможность общаться с ровесниками. Да и сами продолжают с подругами говорить о своём, о девичьем.
На скамейку к старухе подсел старик. Рисовал палкой у ног какие-то замысловатые фигуры, затушевывал, снова рисовал. Голуби с любопытством косились, рассчитывая на угощение. Настороженно отскакивали при каждом взмахе палки: мало ли что. Старику хотелось поговорить. Но соседка, судя по всему, была неразговорчива. Во всяком случае, не проявляла интереса.
Вроде бы просто сам себе стал говорить, но ясно же было, что пытается вовлечь в разговор молчаливую соседку по скамеечке.
- Во-во, куклёнка приобрела… Давай, няньчись теперь. Вон, какие теперь… В школе ещё училась, а уж забеременела. В институт поступала – пузо к носу подпирало. А теперь вон… - дед презрительно поджал губы. Видно, как брезгует легкомысленными девицами.
- А что вас-то так задевает? – неожиданно откликнулась толстая старуха. - Родила? Хорошо, что не сделала аборт девочка.
- Чё хорошего? Теперь по рукам пойдёт!
- Да с чего вы взяли?
- Знаю! – во взгляде у деда непоколебимость. Просто первоисточник. Знает, и всё тут!
- Что вы можете знать?
- Да она ж путалась с пятнадцати годов с моим внучком. Прям на шею ему вешалась.
- И что? Вы сами не были молоды? Не влюблялись?
- Я свою за руку взять не смел. Да она только посмотрит – бритва. В строгости себя соблюдала. А эта, порченая, кому теперь нужна с довеском?
- «Порченая, с довеском»… Слушать неприятно.
- А нам приятно было, когда эта шалава объявила, что от нашего беременна? Он чуть было не женился. Хорошо, хоть убедить удалось. Мало ли с кем она ещё таскалась.
- О, ужас. Как же вы можете так на девочку грязь лить? Я как раз в душе хвалю её, наблюдая, как заботливо относится к ребёнку. Молоденькая, но такая настоящая мамочка. Хлопотуньюшка. И ручки вытрет, и поцелует, и что-то там ласковое ему шепчет. Посмотрите, как они любят друг друга!
Старик перестала чертить палкой по земле. Внимательно посмотрел на юную мамочку.
- Знаете ли, я здесь живу недавно, - продолжала соседка, - раньше я в другом городе жила. Работала педиатром в детской поликлинике. Однажды ознакомили меня с распоряжением, что включена в комиссию по обследованию жилищных условий матери-одиночки. Жалоба на неё поступила в райком партии, в милицию и даже в ЖЭК. Похоже, лишать материнства придётся. Детей – в детский дом, а её нужно будет пропесочить так, чтобы на всю жизнь запомнила.
Собрались члены комиссии в назначенное время, идём по обозначенному адресу. А была это коммунальная квартира. Нас как ждали. Открыли дверь две шустренькие женщины. Показывают, куда нам надо пройти. Мы всей гурьбой к нарушительнице. Мы ж властью наделены! Мы ж справедливым гневом заранее наполнены.
На стук открыла дверь миловидная молодая женщина. Ей объяснили, кто мы такие. Мол, жалоба поступила на неё. Следует разобраться и жилищные условия обследовать.
Пригласила пройти в комнату. А комнатка такая чистая, уютная. На окне – белая пена тюлевая. Стол. За столом, на коленочках, сидит на стуле девочка. Миленькая такая! Ухоженная! Бантик в хорошо причёсанных волосах. Платье пышное, красивое. Малюет себе что-то. Губы испачканы оранжевым карандашом. Карандаш смочит языком и рисует. Повернулась к нам с любопытством: «Дласьте!» И погрузилась в свою работу.
Между столом и диваном кроватка. Там в чистых пелёночках, с соской во рту посапывает младенец.
Мамаша палец к губам приложила, чтобы мы потише разговаривали.
Будет она нам указывать! Мы ж комиссия! Но как-то само собой поубавилось начальственное настроение.
Мы пришли убедиться, что здесь живёт вертихвостка какая-то, а на деле не создаётся такое впечатление, вот хоть убейте. Детки хорошие, ухоженные, это ж сразу видно. Мама опрятная. Халат на ней ситцевый длинный, с оборочками по шее, карманам и краям рукавов. Талия пояском подчёркнута. Волосы заколоты аккуратно. Вроде бы, ничего особенного, но вот притягивает взгляд. Симпатичная! Симпатичная, и всё тут!
Но мы по делу пришли! Надо строго, без сюси-пуси. Только хотели высказать ей всё, о чём из документа узнали о её безнравственности, как младенец заскрипел своим голосочком, захныкал. Кинулась к нему мамаша. «Проснулся, мой сладенький! Проснулся, мой птенчик! Сейчас кушать будем! Ой, да мы мокренькие. И кто нас намочил? Дождик прошел?»
Ну, мы проявили деликатность, чтобы перепеленала и накормила. Сгрудились возле старшей девочки. Она продолжает рисовать. Солнце. Много лучиков. А один луч, больше на тоннель похожий, доходил до самого края листочка, сверху вниз.
Кто-то сделал замечание, мол, не может быть только один луч таким огромным.
А малышка, не поворачиваясь, ответила: «Это солнышкина лучка папу забилает!»
- Не лучка, а лучик?
- Нет, лучка! – упрямится девочка.
- Ручка! – пояснила мама, ловко перепеленав тем временем кроху. - Нашего папу солнышко забрало к себе. Протянуло огненную ручку и забрало. Теперь он к нам вместе с солнышком заглядывает, греет нас.
- Это что вы за бред несёте? Вы в своём уме? – строго спросил председательствующий. А как же, был у нас старший в комиссии.
Молодая женщина тем временем дала ребёнку грудь, прикрываясь тонкой пелёночкой от наших взглядов, невольно притягиваемых действительно прекрасной картиной. Самое трогательное в мире – мать, кормящая ребёнка грудью.
- Да нет, не бред, - спокойно возразила женщина, - наш папа был пожарным. Выполнял свой долг, - выразительно посмотрела на дочку. - Он хотел вернуться домой после работы, но солнышко протянуло руку и забрало нашего папу к себе на небо.
- А по нашим сведениям, вы не замужем. Ведёте аморальный образ жизни и вне брака вон детей наплодили.
Женщина горько усмехнулась:
- …«Детей наплодила». Да, мы жили нерасписанные. Наше заявление осталось в ЗАГСе. А муж погиб. Это его дети.
- Мало ли, что теперь вы можете сказать. Любых легенд понавыдумываете. Только сказки можете детям малым рассказывать. А мы фактам верим. А по факту никакого мужа у вас нет.
- Понятно, откуда ветер дует.
- Откуда же, позвольте поинтересоваться?
- Это на меня телегу написали вон те две кумушки, соседки по коммуналке, или несостоявшаяся свекровь?
- Значит, как говорится, у вас рыльце в пушку? Чем не угодили соседки?
- Да это я им не угодила. Сломалась грядушка кроватки. Позвала я соседа, чтобы починил. А его жена вместе с подругой такой скандал раздули! Мол, отбить хочешь мужика? Может, хочешь от него родить, да потом всех троих нагулянных детей ему на шею повесить?
Рассердилась я, да и брякни: «Только пальчиком поманю, за мной хоть с четырьмя детьми любой из ваших мужей на край света пойдёт!».
Они орут, почему я так уверена? Гадости мне разные оскорбительные выкрикивают. А я ответила, что они, женщины, своих детей от собственных мужей, на помойку выбрасывают, аборты делают, а я от их мужей буду рожать и воспитывать!
На самом деле, сказала так сгоряча, от обиды. Никто мне не нужен. Никого дороже моего нет!
Бросила взгляд на секретер, где на полочке стояла рамка с фотографией приятного мужчины в офицерской форме.
- Допустим. А его родители, получается, вас тоже не признают?
- Не признают. Они хотели на другой его женить. А он меня полюбил. Против идти не хотели. Когда родилась старшая дочка, мы думали, что его родные смягчатся. Но нет, даже смотреть на внучку не захотели. Потом мы ждали, пока подрастёт дочь. Да и я форму восстановлю после родов. А потом снова забеременела. Ну как это – в свадебном платье, с животом. Решили снова отложить женитьбу. Нам ведь хотелось красивую свадьбу сыграть. Белое платье с фатой, кольца. И всё ещё надеялись, что родители его поймут, что мы любим друг друга. Не случилось. Муж мой погиб, когда была я на восьмом месяце.
- Стоп, стоп! Положим, не муж, а сожитель.
- Это по-вашему сожитель. А для меня – муж. И отец моих детей.
- Ну и на что вы живёте с двумя детками?
- А живу я на то, что по ночам подрабатываю.
- Ну-ка, ну-ка! Это уже интересно! И как же подрабатываете?
Женщина презрительно посмотрела на представителя комиссии.
- А ничего интересного. Видите вон швейную машинку? Так вот могу сшить любое платье, любой костюм. Могу связать любой свитер. Так что стараемся не бедствовать. И плевать я хотела на любые сплетни. Детей я подниму! Мне не стыдно будет перед памятью отца моих детей.
Тут уж и я сказала своё слово. Мол, картина ясна. Как врач могу только констатировать, что с моей стороны нареканий нет. Дети здоровенькие. Развиты по возрасту. Ухожены. Чистенькие. Имеются игрушки. Кипячёная водичка в бутылочке. Чистые пелёнки. В комнате опрятно. Заботу со стороны мамы по отношению к детям видно. Правда, комнатка маленькая для троих. Но это уже другой вопрос. Да и представитель райкома партии поддержал меня. Строго сказал, что обследование жилищных условий и условий содержания детей произведено. Надо мать с детьми ставить на жилищный учёт и предоставить отдельную квартиру. А всякую грязь лить на женщину – подлость. И если ещё хоть раз клеветники попробуют сунуть нос в эту семью, то самым серьёзным образом ответят за свои слова. (При этом он брезгливо посмотрел в сторону входной двери, за которой периодически слышалась какая-то возня. Скорее всего, соседки-ревнивицы подслушивали.)
Другие члены комиссии, председательствующий в том числе, поддержали наше мнение.
Вот так! Позже я узнала, что тот представитель из райкома партии был вдовцом. Жена умерла во время родов. Ребёнка удалось спасти, а молодая женщина погибла. Как уж там сложилось, но сошлись они. Да! Та женщина и райкомовский работник. Поженились! Вырастили и его сынишку, и её деток. Да ведь и своих ещё двое родилось! А вы говорите, «шалавы».
Старик молча чертил какие-то загогулины. Потом внимательно посмотрел на соседку:
- Спасибо Вам за поучительный рассказ. Как ледяной водой окатили, пристыдили. Хотя я и сам не со всеми в нашей семье согласен. Потому и прихожу на площадку иногда, смотрю на правнука. И, если честно, согласен, девчонка она неплохая. Мои взъерепенились: рано жениться! Подумаешь, забеременела. Моя невестка сыну орёт: «Может, не только с тобой гуляла». Хотя, что говорить, знаем, что его это зёрнышко растёт. Эх, устрою я сегодня в семье переворот! Пусть внук женится, паскудник. И парнишка чтоб не рос без отца. Да и девочка – никакая не шалава. В институт поступила, тянется. Это наш как пират рыскает. А мы ему потакаем. Нет, не бывать такому! По любви ребёнка зачали, в любви пусть и растят!
Старик продолжал что-то чертить на земле. Но теперь движения были уверенны, линии прямые.
Всё ещё образуется!
Вера Редькина
Сказать, что наш районный врач Серафима Даниловна Фрактман была особой крайне шумной, значит не сказать ничего.
Серафима Даниловна была бестактна, бесцеремонна и криклива до невозможности.
Она могла вломиться к вам поздно вечером, чтоб проверить сделан ли пациенту укол, куплены ли лекарства, прописанные ею. И это притом, что с утра принимала больных в поликлинике № 5, потом шла по вызовам, а это не менее тридцати визитов, а потом… надзирала.
Диагност она была от Бога!
И грубиянка тоже от Бога. Ведь на нее никто не обижался, когда она, например, орала:
– Что-о! Вы не выпили антибиотик? Вам вредно? А жить вам не вредно? Вы что хотите прямо сейчас, на моих глазах умереть? Так знайте, что у меня из-за вас будут большие неприятности! Конечно, не такие, как у вас, но я все равно не хочу!
И все ее успокаивали, и обещали пить этот самый антибиотик…
Деньги у пациентов она не брала никогда!
И это притом, что к ней можно было обратиться в любое время.
Подарки она тоже не принимала!
– Не морочьте мне голову и уберите свои сюрпризы. Я же врач, а не именинница!
Зато соглашалась, иногда, выпить чашку чая, съесть бутерброд.
Садилась, широко расставив ноги, как-то обмякала, и видно было, что она устала, устала, устала…
Сплетница была жуткая. Она ведь знала всех и про всех. Но никогда и ни с кем не обсуждала болезни своих пациентов.
Среди «больных», а участок был огромный, имелись люди влиятельные, которые с удовольствием сделали бы что-то для нее. Но попросить о чем-то ей и в голову не приходило.
Большая, громогласная, толстая, рыжая… Как ее ждали!
Она врывалась в расстёгнутом пальто, кидала на стул сумку, на другой стул это пальто, шла мыть руки, а при этом кричала:
– Что? Опять? Ну, сколько можно? У меня, думаете, других дел нет, как ходить к вам каждую неделю. Поставьте мне тут койку, и это уже будет моя тюрьма!
– Дышите! Дышите, я вам говорю!
– Не дышите!
Чем хуже были дела у больного, тем громче она ругалась.
– Что вы себе позволяете? Зачем вам нужно было гулять с воспалением легких? С поносом вы же не гуляете!
Потом она успокаивалась и начинала выписывать рецепты. Тогда готовых лекарств было немного. Лекарства именно готовили в аптеках по рецептам врачей. Столько миллиграмм того-то, столько того-то…
Прописав дополнительно еще и уколы, доктор Фрактман из телефона-автомата звонила медсестре Жанне. И та покорно шла делать эти самые уколы.
Ее ругали все! За грубость, бесцеремонность. И все хотели лечиться только у нее.
Помню, как мужики со двора молча и умело били одного из соседей, обозвавшего ее жидовкой.
Они били и молчали.
И он молчал…
Когда умер папа, я пришел к ней за справкой.
– Ты что не знаешь, что справки выдаются на основании заключения скорой помощи? – заорала она на меня. А потом заплакала…
Я надеюсь, что она жива. Может, в другой стране, но жива! Доктор Фрактман заслужила и счастливую жизнь, и долголетие. Разве что, там, куда мы все когда-то придем, очень и очень понадобились хорошие, честные и сердобольные врачи."
Александр Бирштейн
Другие статьи в литературном дневнике:
