Андрей Тавров*** лоб мой как лопасть весла упирается в воздух Напомню, поэт и критик призвал не описывать эмоции и даже не называть их, а так строить повествование (и поэтическое, и прозаическое), чтобы в ходе его восприятия эмоции возникали у читателя в качестве побочного эффекта. Т. е. повествование не называет эмоции, оно делает возможным рождение этих эмоций наяву, в читателе. Я много читал литературы, описывающей события из жизни духа, изобилующей словами "Вечность", "Дух", "Бог", "Просветление" и т.д., я сам много написал такой литературы. Мне кажется, что она нужна и делает свое благородное дело, если только написана добросовестно, но сегодня мне представляется более интересным создание такого повествования, которое, не называя Бога, Духа, Сатори, Карму, Абсолют способно вызвать во внимательном читателе ощущение присутствия всех этих трудноуловимых в современном мире реальностей, больших, тем не менее, чем все остальные реальности этого современного мира. Такие удачные опыты уже были, начиная с древней китайской поэзии, японских миниатюр, некоторых страниц Хемингуэя (в «Трехдневной непогоде»), Толстого, Чехова, Уоллеса Стивенса, Ю. Казакова, Блока, Грэма Грина («Сила и Слава») и т.д. Я специально не включаю в этот список Ангелюса Силезиуса, Хуана де ла Крус, Сведенборга, Мильтона, Руми и даже Рильке, говоривших о неуловимых вещах почти напрямую, сделавших их центром своего художественного внимания. Я говорю о возможности применения «объективного коррелята» в сфере почти неуловимых степеней духовной реальности, чтобы она не описывалась , а рождалась сама в восприятии внимательного и открытого этому контакту читателя. Когда Басё пишет о том, что во время разлива «цапля стоит на коротких ножках» - ему не нужно слово «Вечность», а то, что стоит за этим словом уже само собой возникло во время чтения. Люди, объясняющиеся по поводу Евангелия или дзен словами - это одна языковая группа, наименее приближенная к реальности этих книг. И люди , объясняющиеся по поводу этих же книг делами или тишиной взаимопонимания - это другая языковая группа. Понять друг друга им трудно - это как китайцу жителя Мозамбика. Иногда кажется, что говорить вовсе не надо, однако вспоминаешь высказывание одного мудрого человека: на словах истину не донести, но говорить все равно надо. Думаю, стоит добавить - говорить из осознавания, по возможности. И не со всеми, а с тем, кто хочет пойти дальше "слов". Тут следует не торопиться соглашаться и постараться понять, о чем идет речь. А речь идет о том, что жизнь есть мастерская по изготовлению все более глубокой реальности, и, как следствие, по возможности - все более глубокой поэзии. И, прибавлю, по все более глубокому одухотворении материи словесной и житейской, телесной и речевой, когда «взамен турусов и колес» возникает страшная и блаженная глубина повседневной реальности, которая перестает быть повседневной в первоначальном, юношеском понимании, а зависает над бездной, что смотрит на тебя твоими же глазами, как Христос на Петра. Стихи это опыт. Именно из этого тигля вынимается потом тихо сияющий «философский камень», озаряющий поздние строки Гете, Пастернака, Тютчева. Даже ранний Мандельштам, это еще «слова», даже ранний Пушкин – «слова», которые еще не «убивают». И поэтому фантастический Рембо выцветает на фоне скромной «Разлуки» Пастернака, поэтому этот гениальный юноша недостаточно «крут» рядом с печалью и скромной историей русского стареющего поэта, ведь стихотворение-человек Рембо недостаточно человек рядом со стихотворением-человеком «Разлуки». А невероятен и скромно-невероятен здесь как раз старый поэт с его чудовищной простотой, от которой катится слеза по щеке. … Косноязычие - свойство драгоценное. Стиль Библии - самой знаменитой книги Западного мира вырос из косноязычия Моисея, выправляемого Аароном. Косноязычны такие различные поэты и писатели, как Достоевский, Платонов, Гоголь, Андрей Белый, Хлебников. В чем тут дело? Косноязычный поэт вынужден создавать каждый раз языковые средства словно бы заново, сталкиваясь с вечным "сейчас" затруднения языка на плане выражения. Осуществившаяся речь будет обязательно нести на себе присутствие силы преодоления, силы как таковой, физиологическое присутствие СДВИГА, а также печать находки, осуществления, запечатлев это в себе так же, как ствол дерева - годовые кольца внутри. Это всегда язык прорыва, становления на глазах, а потому язык свежести. Вот почему коммерческие вещи, ориентированные на "накатанность речи", никогда не отличаются ни свежестью, ни силой, зато воспринимаются легко и раскупаются успешно. Поэт, создавший свой стиль, кончается как поэт взрывной и сильный, потому что он вошел в свою "накатанность", которая некогда была косноязычием и его преодолением. Силен ли твой язык настолько, чтобы двигать им бревна? - вот вопрос, который стоит перед косноязычным поэтом, и он иногда отвечает так – «от слов таких срываются гроба», а иногда так: «стая чутких времирей», а иногда – «я такие… выстрою срубы...» Если стихотворение несет на себе следы рождения упорядоченности из Эмпедоклова хаоса, то оно живо. Но для этого надо этот хаос впустить в себя и, усилием вслушивания и организации выстроить из него речь. Все прочее - журналистика, все прочее - беллетристика. © Copyright: Николай Сыромятников, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|