***

Друг мой, друг мой,
я спешу написать тебе Утро!
Хватает Огня сказать,
что я снова больна Кама Сутрой,
но пытаюсь себя связать.
Я больна желанием жить,
как бы ни было холодно около.
Винограду бурому выть
на заборе, а зеркалу с цоколя

разбиваться, вбивать сердца
в тот асфальт, что давно из дырок.
Чёрным дырам не будет конца.
Там живут доживая вампиры.
Углубляем Искусство в себя,
достаём в темноте основы.
И с желанием Света, гнобя
всё, что было. По-прежнемиу ново

то забытое старое. Глянь,
ждёт Восход твоего взгляда.
Этот сонный в мир переход,
всё по рельсам холодным ада.
Начинаю Утро с того,
что легко разжигаю Огонь.
Свою келью согреть легко,
и теплеют картины. Тронь

свой портрет, загляни же внутрь!
Наступи на свой шлейф виноградный.
С воробьями в горсти Сутр,
ты поймёшь, что давно всеядный.
Бормотанием жизнь прильнёт
словно мысли и планы Лета.
И идёт человек-снегоход,
останавливается не где-то...

Только там, где коробят сны,
неразгаданность смысла душит.
Там где не было вдруг войны,-
всё, что можно цунами крушит.
Снег до дбявола чист и хлад.
Наполнения ждёт экрана
белизна! Мозг проснулся и рад
распластать по Земле туманы.

В сентябре в той стране Весна
и зелёных метелей блуды.
Только в красках и есть война.
Только в мыслях: не есть фастфуды!
По утрам я — авантюрист,
и надеюсь, что будет счастье.
Так во мне умирает артист,
я в его владениях власти!

Я изящна как никогда.
Есть в шкафах, что надеть на выход.
Только каждый мой выход — мзда
за всё, что не случилось. Ида
в повороте своём головы
и тяжёлых волос из плена
всех гаремов мира. Волхвы
не мечтали о тех гаремах!

Самой лучшей и высшей марки
все оазисы воспоминаний,
что живут во мне Жанной-д-Аркой,
жарко пышащих пяток ланей.
Как поэт и БальмОнт хитра
моя прыть по чужим дорогам
рифм, вершин и еt cetera.
По утрам я слагаю много!

Нарисую замки, мосты,
и прогулку в предместьях Лондона.
И расставлю свои посты,
и отмечу бикфордом с понтами.
Как противно они орут,
иностранцы, обпившись пивом.
Чтоб дешевле... Вецрига — спрут!
Им и пиво давно продают
в придорожье в тридорога. Чтиво

для меня — том Есенинский есть.
Но орут и уж некуда сесть
даме с сумочкой как болонка,
что давно не смеётс я звонко.
Спрос на тальмы. Шляпки вразнос.
А ещё... мне чадру подайте!
Буду видеть вас всех всерьёз,
а меня — никто! Разбивайте

ту бутыль на чужих гловах,
что ещё недопил Есенин.
И пунктир в журавлиных углах
в Повороте мелькает тенью.
Дам бальзаковских возрастов,
слишком знающих толк в любви, и
изысканный их альков,
где они наслаждались Вием.

Абервалгом прядёт Метель,
что из пушкинских прямо выйдя,
крошит град на мою постель,
где недавно сидел Овидий.
Счастье — только лишь ловкость рук
и ума для неловких душ, и
всем известный оргазма звук
и того, кто всем телом душит.

И суровый тест для Невесты,
если в тесте попался клад.
Много мук и изломанных жестов,
лживой мести, где "сам дурак".
И грозы с бурелом "гарь"
очистительна до обнуления.
Утро. Кофе. И киноварь
перезагрузки цветной для гения.

Цвета Радуги вектор, спектр.
Счастье можно тронуть руками.
Я как Фауста, метром в метр
километры кладу местами.
Я — живу! Понимание есть!
И души водоём Патриарших
не прудами отдаст мне месть,
а живыми воспоминаниями.

Я — творец! И я тем живу
в бурях, грозах и грёзах с Именем,
что сама для себя НЕ УМРУ.
И не вами буду покинута.
Я сама выбираю дверь
и Врата, за которыми буду!
Я ем мясо как страстный зверь
и добра Человеком. Чудо

лишь одно: вспоминая — творю!
И пространстве живу и вижу,
что утраты даже угрю
обогнуть своим телом ближе
на прямую, пробив строй стен,
что без плача, но всё же плачут
от неверия в Перемен
"золотые оргазмы" мачо!

Есть житейская стынь и тля
как улыбчивость препрозрачная,
когда есть на шее петля,-
ты мечтаешь, улыбки скачивая.
Грусть тобой не рулит уже,
ты скрывать её так научился,
что и Осени неглиже
поспособствует, чтоб напился!

Я улыбчива и проста,
когда еду домой из Риги.
Фестивально впишу "с листа"
замечания к фильму. Фига
не рояль под кустом, не страх,
что из газовых камер дышит.
По-латышски общаются в фас,
а по-русски в профили дышат.

Не согнись под элит каблучком,
не страдай лизоблюдством власти.
Перед Выборами — все ничком,
ну, а после — ждите напасти.
Мира несовершенность гнобит
всех и каждого, кроме Молодости.
Этих глупеньких Эвридик
ждут Орфеи, глодая кости их.

Но в мечтах, обаяв впотьмах,
и не зная изнанки жизни,
кто-то впишет в своих томах,
что узнает потом... близ тризны.
Ты ж пока гни свои бока,
когда утром встаёшь тяжеле,
чем безвыходная рука
и строка, со своей постели.

Бледный Йорик Восхода с искрой
"поэтессы скандальной" жизни,
что глядит на меня в упор,
затемняя интим-разговор
человека Чёрного... Двор.
Зданий двор, где творится Главное:
жизнь привносит с собой раздор;
смерть приносит оград забор.
А Искусство даёт Заглавное:
счастье быть и творить! Раззор
между жизнью и смертью: державное!

Хоть продай меня с молотка,-
ты не смеешь мне Счастье разрушить.
Не дано изменять витка
никому у спиральной туши
на пути к Совершенству дня,
мироздания, душ и взгляда
на Рождение из Огня
"Утра — Плюс" с позитивом Сада!

25 сентября 2022 года

«Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».

Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой.
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

Ночь морозная…
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.

Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.

«Слушай, слушай! —
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится. —
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.

Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет «она»,
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?

Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую,
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.

Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами…

И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».

«Черный человек!
Ты прескверный гость!
Это слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…

…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И — разбитое зеркало…

1923 г.

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный…

«Слушай, слушай, —
Бормочет он мне, —
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.

В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.

Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».

«Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.

В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».

Другие статьи в литературном дневнике:

• 28.09.2022. ***
• 26.09.2022. ***
• 25.09.2022. ***
• 24.09.2022. ***
• 18.09.2022. ***
• 17.09.2022. ***
• 13.09.2022. ***
• 12.09.2022. ***
• 10.09.2022. ***
• 04.09.2022. ***
• 03.09.2022. ***
• 02.09.2022. ***