Меня назвали в честь деда.Этот текст написан Владимиром Яковлевым – журналистом, основателем и первым главным редактором ИД «Коммерсант», сыном известного советского журналиста Егора Яковлева. Мой дед, Владимир Яковлев, был убийца, кровавый палач, чекист. Среди многих его жертв были и его собственные родители. Мои самые счастливые детские воспоминания связаны со старой, просторной квартирой на Новокузнецкой, которой в нашей семье очень гордились. Эта квартира, как я узнал позже, была не куплена и не построена, а реквизирована — то есть силой отобрана — у богатой замоскворецкой купеческой семьи. Я помню старый резной буфет, в который я лазал за вареньем. И большой уютный диван, на котором мы с бабушкой по вечерам, укутавшись пледом, читали сказки. И два огромных кожаных кресла, которыми, по семейной традиции, пользовались только для самых важных разговоров. Проектная декларация на рекламируемом сайте Да что я, один такой? Даже не сомневайтесь! Оценивая масштаб трагедий российского прошлого, мы обычно считаем погибших. Но ведь для того, чтобы оценить масштаб влияния этих трагедий на психику будущих поколений, считать нужно не погибших, а — выживших. Погибшие — погибли. Выжившие — стали нашими родителями и родителями наших родителей. Выжившие — это овдовевшие, осиротевшие, потерявшие любимых, сосланные, раскулаченные, изгнанные из страны, убивавшие ради собственного спасения, ради идеи или ради побед, преданные и предавшие, разоренные, продавшие совесть, превращенных в палачей, пытанные и пытавшие, изнасилованные, изувеченные, ограбленные, вынужденные доносить, спившиеся от беспросветного горя, чувства вины или потерянной веры, униженные, прошедшие смертный голод, плен, оккупацию, лагеря. Погибших — десятки миллионов. Выживших — сотни миллионов. Сотни миллионов тех, кто передал свой страх, свою боль, свое ощущение постоянной угрозы, исходящей от внешнего мира — детям, которые, в свою очередь, добавив к этой боли собственные страдания, передали этот страх нам. Просто статистически сегодня в России — нет ни одной семьи, которая так или иначе не несла бы на себе тяжелейших последствий беспрецедентых по своим масштабам зверств, продолжавшийся в стране в течение столетия. Задумывались ли вы когда-нибудь о том, до какой степени этот жизненый опыт трех подряд поколений ваших ПРЯМЫХ предков влияет на ваше личное, сегодняшнее восприятие мира? Вашу жену? Ваших детей? Мне потребовались годы, на то, чтобы понять историю моей семьи. Но зато теперь я лучше знаю, откуда взялся мой извечный беспричинный страх. Или преувеличенная скрытность. Или абсолютная неспособность доверять и создавать близкие отношения. Или постоянное чувство вины, которое преследует меня с детства, столько, сколько помню себя. В школе нам рассказывали о зверствах немецких фашистов. В институте — о бесчинствах китайских хунвейбинов или камбоджийских красных кхмеров. Нам только забыли сказать, что зоной самого страшного в истории человечества, беспрецедентного по масштабам и продолжительности геноцидана была не Германия, не Китай и не Комбоджа, а наша собственная страна. И пережили этот ужас не далекие китайцы или корейцы, а три подряд поколения ЛИЧНО ВАШЕЙ семьи. Нам часто кажется, что лучший способ защититься от прошлого, это не тревожить его, не копаться в истории семьи, не докапываться до ужасов, случившихся с нашими родными. Нам кажется, что лучше не знать. На самом деле — хуже. Намного. Неважно, что именно для каждого из нас сегодня является олицетворением этого страха, кого именно каждый из нас сегодня видит в качестве угрозы — Америку, Кремль, Украину, гомосексуалистов или турков, «развратную» Европу, пятую колонну или просто начальника на работе или полицейского у входа в метро. Означает ли это, что я своей жизнью обязан Дзержинскому? © Copyright: Архив Тимофеевой, 2020.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
