Записки бомжа Оглянись на себяМы получаем от жизни то, во что верим! Я — человек, у которого за плечами 8 лет лагерей и 12 лет бродяжничества, этой статьей хотел бы начать цикл заметок об огромной и страшной проблеме, буквально разъедающей (без всяких преувеличений) наше государство и общество — проблеме бездомности и беспризорности. Я обращаюсь не столько к бездомным, сколько к тем, кто считает себя, стоящими «по другую сторону баррикад». О бездомных много говорят и пишут. О бездомных — но не бездомные. Стало уже непреложным законом, чем-то самим собой разумеющимся, что о бездомных можно говорить и писать все что угодно — не ожидая никакого, самого тихого, ответа. Так может, стоит нарушить эту нездоровую традицию? Закон цивилизованного общества — возможность сказать что-то в свою защиту, тому, кого в чем-то обвиняют. Ведь мы живем в цивилизованном обществе, правда? Так вот, дорогой читатель, я — бомж, знаю примерно, в чем среднестатистический российский обыватель обычно обвиняет таких как я, и что он, как правило, предлагает сделать с похожими на меня. И я готов ответить на эти обвинения, готов объяснить абсурдность (или разумность) тех или иных его предложений. Если уверен, то напрасно — потому что бомжом в нашей стране, может стать кто угодно, без каких-либо исключений. Повторюсь — кто угодно. И если ты думаешь, что тебе-то уж точно это не грозит — не исключено, что как раз ты уже на очереди. Ведь жизнь бьет с размаху — и сильнее всего тех, кто не готов к отражению удара. Если ты живешь в «престижном» районе — ты уже в опасности. Если у тебя нет родственников — одной ногой ты уже за бортом. Если твоя квартира приглянулась какому-нибудь мафиози — тебя спасет только чудо. И глупо думать, что подобное может произойти лишь с алкоголиком, или с наркоманом. Ты что — думаешь что твое горло крепче, чем горло алкоголика? Есть и другие способы превратить человека в бомжа (всех и не перечислить — привожу «навскидку»). Можно, например, устроить тебе «подставу на дороге» — это когда искусственно провоцируют небольшую аварию — и, в счет повреждений, нанесенных твоим «жигуленком» бандитскому «мерседесу», отнять у тебя квартиру. В свое время бандиты из Уссурийска сняли самый настоящий художественный фильм о «подставах на дорогах», в котором артистами и постановщиками, были они сами. Нечто подобное произошло (об этом была статья в одной из многотиражных газет, под названием: «Загнанная за Можай») с пожилой москвичкой, которая, пустив постояльцев, вскоре вдруг обнаружила, что уже не является хозяйкой своей квартиры. Впрочем, ей повезло — в одном из брошенных сел Можайского района, сохранилась избушка, принадлежавшая еще ее родителям (так сказать — родовое гнездо). Там она сейчас и живет. Но не всем так везет. В другой газете описывался случай, когда какая-то бабушка пришла пенсию получать — а ей говорят: иди отсюда старая, ты уже померла, так что не отнимай у нас наше драгоценное время. Как ни доказывала пенсионерка, что она не бесплотный дух, как ни ходила по разным инстанциям — никто ничего слушать не захотел. Потом догадалась кому-то взятку сунуть. Тут же признали — да, мол, видим, что живая, ошибочка значит вышла, сбой какой-то в компьютере. От всех этих треволнений бабулька вскоре и вправду скончалась… Я специально беру те случаи, о которых сообщали в СМИ. Сам-то я, с моим «стажем» скитаний, мог бы привести куда более чудовищные примеры, рассказанные людьми, честность которых не вызывает у меня не малейших сомнений… Конечно, человек далеко не сразу осознает себя бомжом, далеко не в один день признает свое поражение. Он, разумеется, протестует, возмущается, негодует. Что?! Это меня, что ли?!.. Да я!.. Да я!.. Я пойду вот туда-то и туда-то, а потом еще куда-то! Я обращусь по такому-то адресу, а потом — вот по такому-то! Если там не помогут — у меня еще куча адресов имеется, есть к кому обратиться! Вон, Иван Иваныч — ему палец в рот не клади, он все ходы и выходы знает. И Абрам Абрамыч — не лыком шит. И Спиридон Спиридоныч — тоже чего-то стоит. Я не какой-нибудь бомж — законы знаю. У меня — где залезешь, там и слезешь!.. И вот он стучится в одни двери, в другие, в третьи… И он ходит, ходит, ходит. Стоит в очередях, объясняет, умоляет, доказывает, носит всевозможные справки… Справки у него берут — и опять вежливо улыбаются. Что? Принес справку с круглой печатью? Молодец! Теперь тащи справку с квадратной печатью… Принес? Ай молодчина! Много кабинетов обошел? Устал небось? Ну, а теперь обойди их опять — и принеси справку с треугольной печатью… И вот, стиснув зубы и вежливо постучавшись, он входит в очередной кабинет. Зайдя, начинает говорить. Поначалу — не очень смело и не совсем складно, не подымая глаз. Но потом смелеет, повышает голос, пытается жестикулировать, поднимает глаза и… встречает оловянный, совершенно отмороженный взгляд очередного чиновника, на лбу которого бегущей строкой выписывается мысль: «Ты — неплатежеспособен. Когда ты уйдешь? Много вас таких…» Впрочем — чиновник тоже достаточно вежлив. Он советует заглянуть через пару неделек, а еще лучше — обратиться вот по таким-то адресам… А деньги-то у человека рано или поздно кончаются. Одежда ветшает и пачкается. А если на дворе зима, то и постираться-то негде. Милиция начинает с подозрением приглядываться. Скоро бить начнут. Вежливость чиновников быстро идет на убыль. Друзья — все эти Иван Иванычи и Абрам Абрамычи, вкупе со Спиридон Спиридонычами, — имеют свойство бесследно испаряться именно тогда, когда их помощь особенно необходима… И в конце концов, рано или поздно, побившись как рыба об лед, выдохшись, опустив руки от бессилья и пообщавшись с другими бездомными (а общаться придется — никуда не денешься), человек, попавший в переплет, вдруг начинает с ужасом осознавать, что он — среди города, среди миллионов соотечественников — одинок и бессилен, словно в пустыне. Или словно вокруг него — глухая стена. И если бомжи не ходят, не хлопочут по различным инстанциям, то нередко именно потому, что уже обошли их все — да не по одному кругу. Человек начинает понимать, что он обречен, что его смерть под забором от голода, холода, побоев и болезней — лишь вопрос времени. И в глазах окружающих (тоже, может быть — будущих бомжей), он — уже не человек. Ну, и как, в такой ситуации — многие ли не потянутся к бутылке? От безнадежности приходит апатия, полное равнодушие ко всему на свете. Так человек и опускается. Человек, который — так же как и ты, читатель — родился в обычном роддоме, плакал когда-то на руках у матери, учился в школе, мечтал кем-то стать, кого-то любил, где-то работал. И (вполне возможно) свысока смотрел на других бомжей — полагая, что он-то уж точно до такой жизни не докатится… Да, дорогой читатель, ты конечно хочешь указать мне на мое упущение — я не упомянул про большое количество бомжей, имеющих судимость за плечами, про людей, которые скитаются после освобождения из лагерей. Нет, я про них не забыл. О них пойдет речь в следующей моей статье… Олег БОРОВСКИХ Практически, это моя история, исключая судимость и пьянство. Но за то, что я посмела уехать из страны, плюнув на всё нажитое за 60 лет, отдельные соотечественники называют меня "предателем Родины"... © Copyright: Архив Тимофеевой, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
