***

* * *

Скрипач – с руками белоснежными,
когда расселись птицы страшные
 на проводах, сыграл нам нежную
 музыку – только нас не спрашивал.
В каком-то сквере, в шляпе фетровой –
широкополой, с чёрной ниточкой.
Всё что-то капало – от ветра ли –
с его ресницы, по привычке ли? 

Пытались хлопать, но – туманныe –
от сердца рук не оторвали мы.
Разбитые – мы стали – странные,
а листья в сквере стали алыми.
Ах, если б звуки нас не тронули,
мы б – скрипачу – бумажки сунули.
- Едино – ноты ли, вороны ли,–
он повторял, – когда вы умерли. 

* * *

Мой друг, так умирают мотыльки —
на землю осыпаются, легки,
как будто снегопад в конце июля.
За горсточкою белой наклонись,
ладонь сожми, чтоб ветерком не сдуло
 обратно наземь, а, отнюдь, не ввысь.

Что держишь ты, живет не больше дня,
вернее — ночи, и тепло огня
 всегда воспринимает так буквально.
Ты разжимаешь теплую ладонь
 и говоришь с улыбкою прощальной:
«Кто был из вас в кого из вас влюблен».

И их уносит ветер, ветер прочь
 уносит их, и остается ночь
 в руке твоей, протянутой навстречу
 небытию. И я сжимаюсь весь —
что я скажу тебе и что отвечу
 и чем закончу этот стих — бог весть.

Что кажется, что так и мы умрем,
единственная разница лишь в том,
что человек над нами не склонится
 и, не полив слезами, как дождем,
не удостоит праздным любопытством —
кто был из нас в кого из нас влюблен.

* * *

                           Ни денег, ни вина...
 Г. Адамович

— Пойдёмте, друг, вдоль улицы пустой,
где фонари висят, как мандарины,
и снег лежит, январский снег простой,
и навсегда закрыты магазины.
Рекламный блеск, витрины, трубы, рвы.
— Так грустно, друг, так жутко,
так буквально.
А вы? Чего от жизни ждёте вы?
— Печаль, мой друг,
прекрасное — печально.
Всё так, и мы идём вдоль чёрных стен.
— Скажите мне,
что будет завтра с нами?
И безобразный вечный манекен
глядит нам вслед красивыми глазами.
Что знает он? Что этот мир жесток?
Что страшен?
 Что мертвы в витринах розы?
— Что счастье есть, но вам его, мой бог,
холодные — увы — затмили слёзы.

Музе

Напялим чёрный фрак
и тросточку возьмём —
постукивая так,
по городу пойдём.
Где нищие, жлобьё,
безумцы и рвачи —
сокровище моё,
стучи, стучи, стучи.
Стучи, моя тоска,
стучи, моя печаль,
у сердца, у виска
за всё, чего мне жаль.
За всех, кто умирал
в удушливой глуши,
за всех, кто не отдал
за эту жизнь души.
Среди фуфаек, роб
и всяческих спецух
стучи сильнее, чтоб
окреп великий слух.
…Заглянем на базар
и в ресторан зайдём —
сжирайте свой навар,
мы дар свой не сожрём.
Мы будем битый час
слоняться взад-вперёд.
…И бабочка у нас
на горле оживёт…

Трамвайный романс

В стране гуманных контролеров
 я жил — печальный безбилетник.
И, никого не покидая,
стихи Иванова любил.
Любил пустоты коридоров,
зимой ходил в ботинках летних.
В аду искал приметы рая
 и, веря, крестик не носил.

Я ездил на втором и пятом,
скажи — на первом и последнем,
глядел на траурных красоток,
выдумывая имена.
Когда меня ругали матом —
каким-нибудь нахалом вредным,
я был до омерзенья кроток,
и думал — благо, не война.

И, стоя над большой рекою
 в прожилках дегтя и мазута,
я видел только небо в звездах
 и, вероятно, умирал.

Со лба стирая пот рукою,
я век укладывал в минуту.
Родной страны вдыхая воздух,
стыдясь, я чувствовал — украл.

© Борис Рыжий

Другие статьи в литературном дневнике:

• 21.05.2022. ***
• 20.05.2022. ***
• 19.05.2022. ***
• 18.05.2022. ***
• 17.05.2022. ***
• 16.05.2022. ***
• 15.05.2022. ***