Как славно дышится-поётся!
Как поразителен закат!
Не увлекайся - жизни даётся
не навсегда, а на прокат.
То присмиреем, то заропщем,
запамятовав, что она
давно фальшивит в хоре общем
и, очевидно, не нужна
ни громоносному Зевесу,
ни Аполлону, ни зиме
хрустальноликой. Сквозь завесу
метели тлеет на корме
кораблика фонарь вечерний.
Тупится чёрный карандаш.
Сновидец светлый и плачевный,
что ты потомкам передашь,
когда плывёшь, плывёшь, гадая,
сквозь формалин и креозот
в края, где белка молодая
орех серебряный грызёт?
Бахыт Кенжеев
Всё - грязь да кровь, всё - слишком ясно,
но вот и проблеск, ибо свят
Господь, решивший, что напрасно
пять тысяч лет тому назад
копил на похороны Енох.
Туман сжимается плотней
на низменных и неизменных
равнинах родины моей,
ползёт лугами, бедолага,
молчит и глохнет, сам не свой,
по перелеску и оврагу
играет щучьей чешуёй -
и от Смоленска до Урала,
неслышный воздух серебря,
где грозовая твердь орала,
проходят дети сентября.
Мы всё им, сумрачным, прощали,
мы их учились пеленать.
" Люблю тебя ". " Петров, с вещами!"
" За сахаром не занимать!"
" Прошу считать меня..." " Удачи
тебе ". " Должно быть он в людской ".
Вступают в город, что охвачен
сухой тоскою городской -
той, о которой пел Арсений
Тарковский, хром и нездоров,
в глуши советских воскресений
без свечек и колоколов -
" Добавь копеечную марку ".
" Попей водички ". " Не отдам ".
По тупикам и тёмным паркам,
дворам, тоннелям, площадям
бредут, следов не оставляя,-
ни мокрой кисти, ни строки -
лишь небо дымное вбирая
в свои огромные зрачки...
