Юрий Левитанский. Красный боярышник...
Красный боярышник, веточка, весть о пожаре, смятенье, гуденье набата.
Всё ты мне видишься где-то за снегом, за вьюгой, за пологом вьюги, среди снегопада.
В красных сапожках, в малиновой шубке, боярышня, девочка, ёлочный шарик малиновый
где-то за снегом, за вьюгой, за пологом белым бурана.
Что занесло тебя в это круженье январского снега –
тебе ещё время не вышло, тебе ещё рано!
Что тебе эти летящие косо тяжелые хлопья, кипящая эта лавина?
Что тебе вьюги мои и мои снегопады –
ты к ним непричастна и в них не повинна!
Что за привязанность, что за дурное пристрастье,
престранная склонность к бенгальскому зимнему свету, к поре снегопада!
Выбеги, выберись, выйди, покуда не поздно, из этого белого круга, из этого вихря кромешного, этого снежного ада!
Что за манера и что за уменье опасное слышать за каждой случайной метелью победные клики, победное пенье валькирий!
О, ты не знаешь, куда заведёт тебя завтра твоё сумасбродство, твой ангел-губитель, твой трижды безумный Вергилий!
Как ты решилась, зачем ты доверилась этому позднему зимнему свету, трескучим крещенским морозам, январским погодам?
Ты ещё после успеешь, успеешь когда-нибудь после,
когда-нибудь там, у себя, за двухтысячным годом.
Эти уроки тебе преждевременны,
о, умоляю тебя, преклонив пред тобою колена, –
Выбеги, выдерись, вырвись, покуда не поздно,
из этого белого круга, из этого зимнего плена!
Я отпускаю тебя – отпусти мне грехи мои –
я отпускаю тебя, я тебя отпускаю.
Медленно-медленно руки твои из моих коченеющих рук выпускаю.
Но ещё долго мне слышится отзвук набата,
и, словно лампада сквозь сон снегопада,
сквозь танец метели, томительно-однообразный, –
красное облачко, красный боярышник, шарик на ниточке красный.
Юрий Левитанский
Кто-то так уже писал
— Кто-то так уже писал.
Для чего ж ты пишешь, если
кто-то где-то, там ли, здесь ли,
точно так уже писал!
Кто-то так уже любил.
Так зачем тебе все это,
если кто-то уже где-то
так же в точности любил!
— Не желаю, не хочу
повторять и повторяться.
Как иголка,
затеряться
в этом мире не хочу.
Есть желанье у меня,
и других я не имею —
так любить, как я умею,
так писать, как я могу.
— Ах, ты глупая душа,
все любили,
все писали,
пили, ели, осязали
точно так же, как и ты.
Ну, пускай и не совсем,
не буквально и не точно,
не дословно, не построчно,
не совсем — а все же так.
Ты гордыней обуян,
но смотри, твоя гордыня —
ненадежная твердыня,
пропадешь в ней ни за грош.
Ты дождешься многих бед,
ты погибнешь в этих спорах —
ты не выдумаешь порох,
а создашь велосипед!..
— Ну, конечно, — говорю, —
это знают даже дети —
было все уже на свете,
все бывало, — говорю.
Но позвольте мне любить,
а писать еще тем паче,
так —
а все-таки иначе,
так —
а все же не совсем.
Пусть останутся при мне
эта мука и томленье,
это странное стремленье
быть всегда самим собой!..
И опять звучит в ушах
нескончаемое это —
было, было уже где-то,
кто-то так уже писал!
Другие статьи в литературном дневнике:
