разрешите вам представить
Как же мне хочется разделить с этим миром счастье знакомства с талантливыми людьми, чтобы все-все видели разницу между графоманией и творчеством, пожалуйста, прочтите то, что я для вас нашла, и пусть ваш день будет освещён и освящён талантом этих авторов и дай бог вам всем, моим любимым читателям, здоровья и вдохновения.
Кто не разделит мой восторг - ну, и не нужно,
А кто разделит - вы мои родные души,
Нам дан язык - великий, русский, что там Ленин,
На нём сам Пушкин говорил и сам Тургенев.
Я так хочу вам показать, кем восхищаюсь,
Калейдоскоп страстей, и смеха, и печалей,
Кто не разделит мой восторг - ну, и не нужно
А кто разделит - вы мои родные души.
.................Ну что, поехали на поезде жизни в поиске талантов)
Это авторы не нашего сайта, по крайней мере,на стхи. ру я их не видела.
Автор Скачко (Полеви) Елена
Украина. Киев
Лида и Альцгеймер
Лида носила пальто на вырост и полустёртые сапоги. Мама, конечно, бы возмутилась: «Лидка, - спросила б, – ты из тайги?» Мама в...
Лида носила пальто на вырост и полустёртые сапоги.
Мама, конечно, бы возмутилась:
«Лидка, - спросила б, – ты из тайги?»
Мама в любой разбиралась теме: в покере, в моде, в любви – гуру!
Только несносный старик Альцгеймер спутал все карты, сломав игру…
Мама врастала в постель и кресло. Путала даты и города.
То представляла себя невестой, то удивлялась: «Стара я, да?»
Плакала от напускной обиды и хохотала порой до слез.
Как-то с утра не узнала Лиду – тускло смотрела как будто сквозь…
Лида проплакала две недели, выслушав молча вердикт врача.
Ныл позвоночник, пальцы немели…
Тяжко ведь землю одной вращать.
Каша овсяная, сок морковный, капли, массажи, обход аптек…
Как-то заметила, что любовник не приходил уже целый век.
В комнате мятно пахло больницей. Кто это выдержит?
Не боец –
Был этот вёрткий сторонник блица, тонкий и звонкий, как ля диез…
Лида привыкла. Читала Гейне, Пушкина, Бёрнса, Толстого вслух -
Слушали мама и друг Альцгеймер, вот и компания больше двух…
Было на вырост – теперь болталось – старое, выцветшее пальто.
Взгляды соседей – сплошная жалость:
«Может, зайдешь к нам? – Да нет, потом…»
«Маму в приют бы – ей все равно ведь.
Вышла бы замуж, ты молода…»
Лида молчала, сводила брови.
И не здоровалась больше. Да.
Мама вернулась в утробный возраст, словно взбесившийся циферблат
Перемотал всё.
На дыры мозга мир не придумал пока заплат.
…Лиду сломала тоска, не бремя.
Похоронили в медовый Спас.
Мама не выла.
Старик Альцгеймер не отпустил и на этот раз…
------------------
Слышишь, мама?
Я сломалась, мам, так уж вышло...
Ты учила меня иначе:
Там, где низко, - взметнуться выше,
Там, где серо, - покрасить ярче.
Если грустно - держать улыбку,
Если радостно - веселиться...
Иногда промолчать как рыбка,
А порой заклевать орлицей...
Не служить никогда в придворных,
Даже если за это платят...
На войну выходить не в форме -
Только в модном нарядном платье....
Ты учила меня быть гибкой,
Словно ивовый тонкий прутик -
В ураганах они не гибнут,
На дрова их никто не рубит...
Я сломалась, мам, как игрушка,
Запаршивела, как дворняга...
Продырявилась, словно кружка,
Побывавшая в передрягах....
Вагонеткой слетела с рельсов,
А до станции верст под триста...
И с безумием погорельца
Я качусь по прямой без смысла...
Разболелось, мам, что-то горло
От несказанных слов, наверно...
Может, зря я молчала гордо,
И узлом заплетала нервы?
Я сломалась, мам, это правда,
Вместо мыслей - сплошная ересь...
Только это сегодня.
Завтра
Я взлечу еще выше. Веришь?
Пахнет воском. Фитиль горящий
Разрезает прохладу храма...
Ты хотя бы во снах почаще
Приходи ко мне, слышишь, мама...
.................
Эпилог
У Бога нет для тебя ответа.
У Бога только один вопрос.
Зачем ты яблоко то отведал?
Зачем вцепился в него, как пёс
В баранью кость с лоскутами мяса,
Сменив соблазн на тугой хомут?
Теперь стоишь у иконостаса
И повторяешь: ну, почему?
Ну, почему ты тогда смирился,
Надежды втиснув в панельный рай?
Надел мещанский костюм из флиса,
Залёг с газетой под пыльным бра…
Хотел ретривера.
Той-терьера
Принёс ребенку на новый год.
Терпел герань и алоэ вера
На подоконнике.
Огород
Завел на даче. Купил Pajero –
Погряз в кредитах по самый лоб.
Луну сменил на плафон торшера,
Беляш столовский на эскалоп…
А был ведь юн, одинок, неласков,
Циничен, вреден.
Неуязвим.
Но разомлел и поверил в сказку,
Что в гору лучше идти двоим.
Теперь стоишь перед аналоем,
И повторяешь: «Не может быть…»
И чахнешь брошено, как алоэ
На подоконнике.
Если бы
Вернуть всё вспять –
Пусть бы ветер шпарил
в грудную клетку, в кадык, в лицо,
но ты не знал бы, что каждой твари
уютней в паре.
И подлецом
Ты предпочёл бы остаться в прошлом,
Ведь память – ластик. Она сотрёт,
Отмоет, вытравит, отполощет
И поглотит, как бездонный грот.
Глоток вонючего кальвадоса
Смакуешь горечью сигарет…
У Бога нет для тебя вопросов.
У Бога есть для тебя ответ.
Ты жил за пазухой. Но не верил,
Что счастье – это как дважды два.
Герань на кухне, кудрявый клевер
На дачной сотке.
Ренклод. Айва…
Капуста в бочке, варенье в банках,
Грибы в сметане, томатный сок,
Дрова в камине, гитара, банька,
Котенок рыжий – смешной клубок…
И к чёрту кегли, призы, Сорбонна,
Медали, космос и Эверест,
Дипломы, тендеры, феи…
Больно
Висок упёрся в дубовый крест.
Неловко крестишься – скупо, рвано,
Ведь никогда не умел всерьез.
Ну, почему…
Почему так рано?
Ты слишком поздно задал вопрос…
Прости, что молчу...
Н.П.
Прости, что молчу уже год.
Или два. Я не помню…
Делиться-то нечем, заела сует суета.
А время бежит, как утративший веру паломник,
И ползать не стыдно (легко ли рожденным летать?)
Не скроешь, наверно, –
Старею, я просто старею.
Не внешне: с генетикой всё у меня тьфу-тьфу-тьфу…
Но чаще одышка, а боль в подреберье острее,
И громко вздыхают скелеты в закрытом шкафу…
Пастельная нежность давно укротила безбрежность
Неистовых чувств, откровений и ярких обид…
Вот так повседневно справляется с гневом подснежник,
Когда терпеливо пласты ледяные дробит…
Тебе ли не знать? Сколько пролито было эмоций
На шёлковый холст из палитры вчерашних страстей...
Мы долго бежали за самым пронзительным солнцем,
Мы всех обогнали.
Но снова плетемся в хвосте.
Другие созрели – кому этот мир, как татами,
А первые к солнцу – по правилу силы плеча…
А нам остается закат, воспаленный цветами,
И слёзы-дождинки, упавшие в утренний чай…
Мы шли босиком по протоптанной к морю дорожке,
Дрожа от предчувствий, как два уцелевших листка
На голой осине, страдалице дней заполошных…
И больше нам нечего было хотеть и искать.
Прости, что молчу.
Я и это письмо не отправлю.
Сейчас допишу и привычно нажму на delеte.
Мы живы. Спокойны. Мы счастливы.
Старые грабли
Ржавеют в сарае.
Уже не болит.
Не болит…
Подушка в горошек
Подушка в горошек
Скатерть белая.
Или в клетку?
Золотистый омлет и гренки,
Накрахмаленная салфетка,
Ты напротив: «Послушай, Ленка…»
За отельным окном Варшава.
Суетливый обычный вторник,
Вот не помню, ты пьешь какао
Или кофе чернично-чёрный?
Руки сомкнуты, держишь спину,
Безупречная гладь сорочки…
В чашке кофе (какао?) стынет,
Ну, а дальше – пробел.
И прочерк.
Вроде кофе…
Крутой. По-венски.
В тонкой вазе мимозы ветка.
Улыбаешься: «Слушай, Ленка…»
Знаешь, вспомнила: скатерть в клетку!
За дорогой – в костеле месса,
Вдоль дороги забег трамваев…
Оживает раскладка прессы –
Мир не создал еще вай-фая…
На экране смурной Валенса,
А газета – еще нетленка…
Может, все-таки был эспрессо?
Помню только: «Послушай, Ленка…»
Плошка с мёдом, имбирный коржик,
Перекрестный огонь из взглядов,
Может, раньше, а, может, позже,
Может, порознь, а, может, рядом…
Ближе к вечеру - парк Лазенки.
Покормили синиц и кошек…
И сакральное: «Слушай, Ленка…»
…А подушка была в горошек.
Собачья жизнь
Собачья жизнь - она такая разная. Кому-то век в подушках коротать, Кому судьба - петлять дворами грязными. У гастрономов рыск...
Собачья жизнь - она такая разная.
Кому-то век в подушках коротать,
Кому судьба - петлять дворами грязными.
У гастрономов рыскать.
Города
Безжалостны к безродному сообществу:
Не вышел мордой, если не бульдог.
Плевать прохожим, как дворняге хочется,
Чтоб кто-то взял ее на поводок...
Кому щенков рожать под старой лестницей
И прятать от назойливых людей,
А то потопят всех /не перекрестятся/
В пропахшей хлоркой муторной воде...
Иным круги наматывать на выставках,
Поддерживая статус: высший сорт!
За дичью плыть, едва дождавшись выстрела,
И гнать за палкой, коль кричат "апорт!"
Кому-то блох ловить, зубами клацая,
Лечить коросту ржавым языком..
Стеречь сады, бахчи или плантации -
Таков удел собачий и закон.
Собачья жизнь - она такая разная.
Всё по-людски: и в сложном и в простом.
Да только люди любят быть несчастными
И не владеют собственным хвостом...
Не знает человек /хоть покусай его!/,
Что счастье - это досыта еды.
Подстилка.
Крыша.
Добрые хозяева.
И если ты кому-то поводырь...
Что счастье - это маленькие радости:
Цветок понюхать, косточку разгрызть.
И до конца - до самой-самой радуги* -
Кому-то посвящать собачью жизнь...
*Существует поверье, что собаки не умирают, а уходят за радугу...
Автор Зимняя Стася. Россия. Санкт-Петербург
Музыкальная шкатулка
На стихийной барахолке, что в Никольском переулке,
Между горнов пионерских и состаренных икон
Продавец завел со скрипом музыкальную шкатулку,
И поплыл над ветхим хламом прихотливый перезвон.
Балерина на пружине под мотив из оперетты
Покупателей прельщала фееричным фуэте,
И как будто оживали бесполезные предметы,
Призывая скучных граждан не сдаваться суете.
Звуки будто превращали в вещи, сердцу дорогие,
Самовары и подносы, потускневшие в пыли.
И роднее становились, пробуждая ностальгию,
Ангелочки из фарфора и советские рубли.
Раздраженная старушка у шкатулки музыкальной
Встала с видом, будто хочет дать кому-то по лицу,
Но послушав, сообщила: «Это мой любимый Кальман!»,
И лукаво усмехнувшись, подмигнула продавцу.
Тот ответил, что товары отдает почти бесплатно,
А старушка улыбалась, вспоминая ерунду –
Как среди пустого зала с симпатичным лейтенантом
Танцевала вальс из «Сильвы» в пятьдесят восьмом году.
Ей товары ширпотреба из латуни и пластмассы
Ни за тысячу целковых, ни задаром не нужны,
Но дурацкая шкатулка может сделать день прекрасным,
Если сердце затрепещет наподобие струны.
Зимняя Стася
Пальцы
Мы сидим в его машине. Летний дождь стучит по крыше.
Он в бумажке что-то пишет, скучный текст под нос бубня.
У него красивый профиль. Только слов его не слышу –
Жду, когда он бросит ручку и посмотрит на меня.
У него такие пальцы – просто как у пианиста!
Он же ими может делать что-то нужное весьма!
Например, на фортепьяно исполнять этюды Листа.
Или на сиденьях задних страстных дам сводить с ума…
Но, похоже, не на счастье на моём пути попался
Этот рыцарь на железном государственном коне.
Говорю: «Сержант Степанов! У тебя ж такие пальцы!
Что ж ты ими, волк позорный, штраф выписываешь мне?».
Знак
Держит левая рука дольку мандарина,
Держит правая рука рюмку с коньяком.
Загрустила у окна девочка Марина.
Кто ей скажет, отчего в жизни нелегко?
Непонятно, почему за окошком вьюга,
Если солнечный апрель – время для тепла.
И неясно, как могла лучшая подруга
Целовать ее Илью. Как она могла?
Нет теперь пути назад – даже не маните.
Смотрит девочка в стекло сквозь ночную муть,
Молит: «Где ты, ангел мой, верный мой хранитель?
Дай мне знак из темноты хоть какой-нибудь!».
Так Марина у окна долго простояла,
А когда, не в силах ждать, отошла ко сну,
Ангел плечи ей накрыл теплым одеялом,
Потушил на кухне свет и включил весну.
Мурашки
Ей сказали, что он бессердечный, холодный демон,
Что за ним череда исковерканных женских судеб,
Что бороться с его обаяньем – пустое дело,
Что чертовски хорош, но циничная тварь по сути.
Только ей не в новинку в мужской разбираться фальши.
Сколько было таких – уличенных на первой встрече…
Это проще простого – подонка послать подальше.
Но пока вечеринка в разгаре, пускай щебечет.
И она на его «бла-бла-бла» отвечала сухо,
Чтобы он понимал: перед ним нетипичный случай.
А потом он собрался ей что-то сказать на ухо
И коснулся плеча подбородком своим колючим.
И теперь у нее в голове беспорядок полный,
И никак не узнать, что же ей прошептать хотел он,
Потому что она вечеринку почти не помнит,
Только помнит одно – как мурашки бегут по телу.
Мрак на сердце. Ни сна, ни покоя вторые сутки.
Сколько можно страдать, позабыв обо всем на свете?
И она нажимает на «вызов» в своем «Самсунге»,
От души проклиная себя за мурашки эти.
Мартовский Василий
Не дай, хозяйка, грех принять на душу…
Открой входную дверь – не кличь беду…
Я даже перед веником не струшу!
Я через вентиляцию уйду!
О, жаркие, больные ночи марта…
Я их вдыхаю, будто анашу!
Мне не заснуть от страсти и азарта!
Открой скорей, иначе укушу!
Я прошлый год напомню вам, сатрапам…
Меня держали десять мужиков!
Но я поганцам рожи исцарапал,
Прорвался на балкон – и был таков!
Ваш пошлый мир – мир половых бессилий!
А я – Любовь! Я – Похоть и Порок!
Я – гиперсексуальный кот Василий!
А ну, пусти, хозяйка, за порог!
ТАНЯ И САТАНА
В темноте полупустого ресторана
Таня, выпив полграфина коньяка,
Изрекла: «Сергей Геннадьич, как ни странно,
Жду от вас любви – вот вам моя рука».
Он сконфузился: «Татьяна Николавна,
Не прельщайтесь цветом глаз моих стальных.
Извините – умолчал о самом главном…
Я – другой… Я не похож на остальных…».
Николавна испугалась не на шутку,
От догадки поперхнувшись коньяком.
Вдруг глаза его таинственно и жутко
Засияли инфернальным огоньком.
Громко звякнула на столиках посуда,
Потолок и стены мелко затряслись,
А потом в одно мгновенье отовсюду
Потекла отвратно пахнущая слизь…
Замелькали стулья, вилки, рюмки, лица,
Двери ветром были сорваны с петель,
Пол, качнувшись под ногами, провалился,
И Татьяна очутилась в пустоте.
Он предстал пред ней, великий и ужасный –
Смуглокожий, мускулистый, весь в огне.
Николавне наконец-то стало ясно,
Что назначила свиданье Сатане…
Таня в голос закричала: «Как я рада!
Напугал меня до смерти… Тьфу ты, черт!
Натуральный дьявол – это то, что надо!
Нынче каждый натурал наперечет!».
…А потом они проснулись утром рано
И смотрели на сияющий рассвет…
Что касается развалин ресторана,
От хозяев и ментов претензий нет.
..................
Автор Part1sanka Россия. Самара
Избавление от стыда
За окном прорезает молния
Неприкаянных туч стада.
В тесной комнате - церемония
Избавления от стыда.
Ни сюсюканья, ни тетёшканья.
Мёртв - воскресни. Слепец - прозрей.
Пальцы справились бы с застёжками
Без волнения чуть быстрей.
Их неправильными глаголами
Не унять, не предостеречь.
Двое видят друг друга голыми.
Возникает иная речь,
Им понятная лишь, наверное,
Ночь скользит по бедру бедром,
Подступает проникновение,
Как ушей достигает гром.
Сжался стыд до размеров атома,
Тело к телу, глаза в глаза...
...Поздней карой невиноватому
В заоконье грозит гроза.
Автор Игорь Филатов РОссия. Москва
СВИДАНИЕ
Вот и снова весна — мы дождались с тобой!
Сколько их за плечами, не будем считать.
Там, где надо, сочтут и напишут «Любовь»,
И два имени рядом, а сверху — печать.
Мы, обнявшись, по узкой тропинке идём,
Лес проснулся, он светом пронизан насквозь,
Миллионы сверкающих зайчиков в нём,
И подвешено небо на солнечный гвоздь.
За орешником — помнишь? — свернуть не забыть,
Там осинки-девчонки ведут хоровод,
Ещё пара шагов — и закончится нить,
В этом месте глухом наша тайна живёт.
Здесь, под старой берёзой, в прозрачной тени,
Всю неделю незримо колдует апрель,
И сегодня должны появиться ОНИ,
Раздвигая собой прошлогоднюю прель;
Те, с которыми нынче свиданье у нас,
Без которых уже и весна не весна —
Чуть испуганный взгляд фиолетовых глаз,
Чуть помятый наряд после зимнего сна.
Пусть нарушен «дресс-код» — это всё пустяки!
Им бы только расцвесть, нам бы только прийти
Помечтать (мы судьбу не гневим — не с руки),
Чтоб сюда никогда не забыть нам пути.
Сядем рядом и просто на них поглядим,
Может, нежно листочков коснёмся… Ах, да!
Не склониться нельзя — этот запах храним
С нашей первой весны, и уже навсегда.
Мы подарим друг другу сегодняшний день,
Он стократ нам дороже, чем праздник любой,
Не расскажем о нём никому и нигде,
Пусть потом там, где надо, запишут: «Любовь».
Влад Сколов Одесса
Пообщались
Вот и всё. Поговорили.
Растворили в кислоте,
Навсегда похоронили,
Как и должно у людей
Годы дружеской приязни.
Бесконфликтности наркоз,
Баламуты и паяцы,
Кинули коту под хвост.
Потоптались джентльмены.
Петушиные бои…
На мои неаргументы
Контрдоводы твои.
Отравили, отравились.
Ты баклан и я баклан!
Бальзамический графинчик
Самодельного бухла…
Мерзопакостной отравы
Налакались от души.
Ни примочки, ни отвары
Не помогут, алкаши.
Разольётся желчь в утробе.
Разгуляется хандра.
Наследили остолопы.
Доигрались фраера.
от себя
Спасибо авторам за эти стихи, буду потихонечку показывать новые их работы. Читаю и думаю, какое это богатство - русский язык, какие же мы счастливые, что говорим, думаем и живём на этой великой основе. Самая сильная и лучшая нация на земле - Русскоязычные. Я ей поклоняюсь и принадлежу. И другой не нужно. Вот такая я нацистка. Признаюсь.
И вам спасибо, мои хорошие, что прочли, подарили своё время и внимание, это огромная честь для меня, служить русскому языку и нашей "нации", Ордену Поклонения Таланту.
пс Господи, если позволите, ещё одно стихотворение, простите, что так много, невозможно выбрать и остановиться, мне так никогда не написать, но оно как будто обо мне, хотя герой мужчина... А вот судьба - моя. Это безумно талантливая женщина, киевлянка, так писать, на разрыв аорты, боже мой, сколько же на земле чудесных поэтов. Так рада, что нашла её для нас, это гордость нашей планеты, достояние, клад.
Автор Скачко (Полеви) Елена
СУДЬБА ЭМИГРАНТА. Я женщину любил…
Строптивую, как море,
Внезапную, как шторм, шальную, как гроза...
Я выпал из орбит всех практик и теорий
И просто потонул в фиалковых глазах…
Я в памяти хранил причуды и капризы,
Клубничный аромат и всполохи огня…
Я кожей ощущал порыв хмельного бриза,
Когда она порой голубила меня…
Вершины покорял, болтался в поднебесье,
Пил водку до чертей, текилу и саке…
Влюблялся на полдня в принцесс и сущих бестий,
И девок покупал в прибрежном кабаке…
Я даже на войну отправился за славой,
Но вовремя свернул – стрелять мне не дано…
Я так хотел в Москву и в Киев златоглавый,
Но снова попадал в Варшаву или Брно…
Я женщину любил…
Бескрайнюю, как поле,
Бездонную, как высь,
Кристальную, как снег…
На рабство был готов, на муки, на неволю,
На драку до крови, на ломку, на побег…
Молился за нее на праведном Синае,
И к старцам приставал, таскаясь на Афон…
Надеялся - она однажды осознает,
Что я ей Богом дан, судьбою наделён…
Валил унылый лес, спускался вниз – в забои,
На прииски ходил в убогие края…
Я чах и леденел.
Болезнь считал любовью…
Ведь я ее любил за то, что не моя…
Когда же удалось распутать узел корды,
И я, как резвый конь, рванул в седую степь,
Расслабившись, сдалась уставшая аорта,
Затих безумный пульс –
И «скорой» не успеть…
Я женщину любил… Горячую, как солнце,
Ее тревожный взгляд – осколчатый, как взрыв…
Был шрамами покрыт, ожогами искромсан –
Спасался от любви.
Ушёл, недолюбив…
Вернуться я хотел…
Но сорный ветер жизни
Погнал меня в обход – дорогою другой…
Я женщину любил… По имени Отчизна.
Но предал я ее.
И умер, как изгой…
Другие статьи в литературном дневнике:
