Праздник ценой в 2 миллиона жизней.

Андрей Ганюшкин: литературный дневник

На дерзкий вызов Австрии по адресу Сербии и всего славянства Россия спешно стала мобилизоваться. Энтузиазму русского народа не было конца. Как будто наступил великий светлый праздник. Вся Русь от края до края жила теперь одними мыслями и чувствами. Ни днем ни ночью не прекращались восторженные манифестации по всей России. Священные для каждого из нас звуки «Боже, Царя Храни» чередовались с гимнами союзных и дружеских нам государств — Сербии, Черногории, Англии и Франции.


Русские, поляки, латыши, евреи, армяне, калмыки – все народности России вышли на улицу, и каждый на своем языке несли «славу» Белому Русскому Царю за его «правду» и изливали заслуженный гнев по адресу насильников славян – Германии и Австрии.


Еще сильнее проявились священные чувства Русских людей и их иноплеменных собратьев к Обожаемому Царю и горячо любимой родине с того момента, когда Германия объявила 19 июля России войну. В разных местах столицы коленопреклоненное население пело слова молитв и Отечественный гимн. Многие со слезами, как священную реликвию, целовали слова Высочайшего манифеста о Второй Отечественной войне.


«Летопись войны», август 1914 года



Павел Милюков, лидер фракции Констутиционно-демократической партии в Государственной Думе
Павел Милюков
Как принята была вообще в России война 1914 г.? Сказать просто, что она была "популярна", было бы недостаточно... Конечно, в проявлениях энтузиазма — и не только казенного — не было недостатка, в особенности вначале. Даже наши эмигранты, такие, как Бурцев, Кропоткин, Плеханов, отнеслись к оборонительной войне положительно. Рабочие стачки — на время — прекратились. Не говорю об уличных и публичных демонстрациях.


Морис Палеолог, посол Франции в России
Морис Палеолог
Война внезапно положила конец всем нашим внутренним раздорам. Во всех думских партиях помышляют только о войне с Германией.


Алексей Игнатьев, военный атташе России во Франции, полковник русской армии
Алексей Игнатьев
Кроме дипломатической работы с первого же дня мобилизации я должен был заботиться о судьбе русских военнообязанных во Франции. Двор посольства неожиданно наполнился толпой соотечественников, настойчиво требовавших оформления их отношений к военной службе... Принимая в свое ведение во дворе посольства неорганизованную и возмущенную толпу, я не предполагал встретить в ней столь разнообразные и даже враждебные друг к другу элементы <...> «Я эмигрант, враг царского режима,— заявляет другой .— Никаких документов у меня нет, но я желаю защищать свою родину от проклятых немцев». Таких приходится уговаривать не возвращаться в Россию. Некоторые из эмигрантов-патриотов не послушали моего совета и были арестованы русскими жандармами при переезде через финляндскую границу.


Валерий Брюсов, поэт, (из статьи в газете «Голос Москвы»)
Валерий Брюсов
Будем верить в победу над германским кулаком. Славянство призвано ныне отстаивать гуманные начала, культуру, право, свободу народов...


Роберт Музиль, австрийский писатель, (из Эссе «Европейство, война, германство»)
Роберт Музиль
Верность, мужество, дисциплина, чувство долга, простота,— этот круг добродетелей позволяет нам сегодня пойти в бой по первому сигналу. Мы не хотим отрицать, что эти добродетели описывают то понятие героизма, которое в нашем искусстве и в наших представлениях играло роль незначительную. Отчасти не по нашей вине, ибо мы не знали, как прекрасна братская война, но отчасти и по нашему намерению, ибо перед нашим мысленным взором был идеал человека-европейца, не связанного с народом и государством и нынешними формами жизни, в которых ему было тесно. <...> Дух был делом оппозиционного европейского меньшинства, а не делом народа, возглавляемого вождем, ободряемого в своем движении вперед волею тех, кто за ним следует.<...>


Когда над нашей страной с каждым часом сгущалась тьма, и мы, народ в самом сердце Европы и народ самого сердца Европы, вынуждены были осознать, что во всех концах континента собирается заговор с целью нашего истребления,— тогда-то и родилось новое чувство. Общие основы, которых мы в обычной жизни не ощущали, оказались под угрозой, мир раскололся на немецкий и противонемецкий, и оглушительное чувство общности вырвало сердце из наших рук, которые, возможно, хотели удержать его еще на мгновение размышления.


Как реагировала публика в россии



«Передовые газет были ужасны — лживые, кровожадные, заносчивые. Весь мир за пределами Германии изображался дегенеративным, глупым, коварным. Выходило, что миру ничего другого не остается, как быть завоеванным Германией. Обе газеты, что я купил, были когда-то уважаемыми изданиями с хорошей репутацией. Теперь изменилось не только содержание. Изменился и стиль. Он стал совершенно невозможным.


Я принялся наблюдать за человеком, сидящим рядом со мной. Он ел, пил и с удовольствием поглощал содержание газет. Многие в пивной тоже читали газеты, и никто не проявлял ни малейших признаков отвращения. Это была их ежедневная духовная пища, привычная, как пиво.


... Они вовсе не были перекроены все на один лад, как я представлял раньше. В купе входили, выходили и снова заходили люди. Чиновников было мало. Все больше простой люд — с обычными разговорами, которые я слышал и во Франции, и в Швейцарии, — о погоде, об урожае, о повседневных делах, о страхе перед войной.


Они все боялись ее, но в то время как в других странах знали, что воины хочет Германия, здесь говорили о том, что войну навязывают Германии другие. Как всегда перед катастрофой, все желали мира и говорили только об этом...


Он стоял перед толпой и орал о праве на завоевание всех немецких земель, о великой Германии, о мщении, о том, что мир на земле может быть сохранен только в том случае, если остальные страны выполнят требования Германии и что именно это и есть справедливость».


Эрих Мария Ремарк. «Ночь в Лиссабоне»



Другие статьи в литературном дневнике: