Автора не знаюПервый день в Макаровке Как водится, это был 1 сентября. День обещал быть ласковым. С утра ярко светило солнце. Всю ночь до восхода Бык спал каким-то зыбким, тревожным сном. Как будто и не спал вовсе. Во-первых, он боялся проспать – а вдруг отчислят, ещё не приступив к собственно учёбе?.. Во-вторых, крепкому здоровому сну мешало одно обстоятельство. Дело в том, что ночевать приходилось в комнате общежития у рабочих девчонок. И вот практически всю ночь, как казалось слегка обозлённому Быку, от соседней койки всверливался в измученный мозг сладкий приглушённый стон… То его корешок по комнате Митя Масловский, укрывшись с головой тонким одеялом, как Мите казалось, тайно и неслышно пежил Маринку, которая про себя как-то обронила бессмертную фразу: «Ножки тоненькие, а жить-то хочется…» Конечно, в углу возле окна на такой же пружинной солдатской коечке так же беспокойно ворочалась Ольга Умбская, которая была возможно не прочь слегка постонать в крепких объятиях Быка, но, к ее немалому сожалению, свежеиспечённого курсанта не волновала Умбская… «Наверное, в этом есть сермяжная правда?.. Данная сцена есть предупреждение мне, чтобы я не расслаблялся? – обречённо думал Бык, ворочаясь на узкой койке. – Кто знает, может, примерно так – упоённо, пугающе неутомимо, и, что больше всего пугает – напоказ, не скрываясь под тонким одеяльцем, - будут, прошу пардона, в фигуральном смысле пежить меня?.. По крайней мере, в первый год учебы?.. Ведь дембеля чего только не рассказывают… Вопрос: готов ли я сам вот так же сладко и приглушенно стонать?..». Но прошла ночь и настало утро. В путь, товарищ курсант. Сборы были недолги. Болт да клещи – вот и все вещи. И если есть в кармане пачка сигарет – всё не так плохо на сегодняшний день… До корпусов Общеинженерного факультета ЛВИМУ, расположенного в Стрельне, можно было добираться двояко. Либо электричкой с Балтийского вокзала до остановки «Володарская», а далее – пять минут на петергофском автобусе. Либо же на трамвае 37-го маршрута до упора (кольца). И вот трамваи №37 пухли с утра от первокурсников ЛВИМУ в мешковатой морской форме... В глазах их тлел огонек неясной тревоги, смешанной с любопытством. Курсанты с интервалом в двадцать секунд тревожно поглядывали на часы. У них, фигурально выражаясь, очко было жим-жим... Требовалось непременно поспеть к 09.00... Вдруг опоздаешь – и отчислят??? В макаровскую неизвестность попасть было легко. Стоило лишь шагнуть с подножки трамвая на стрельнинскую землю и увязаться за длинной вереницей взволнованных юношей всех размеров и дарований, как жизнь стремительно упрощалась. Главное – затесаться в толпу и не выпирать. Все идут – и ты идёшь… Первый день в системе получился суматошным, до отказа наполненным всякого рода действием, в большей части механическим и бестолковым. Никто из первокурсников не знал, что будет с ним. Более того, эти ребята, собранные со всей страны – от Калининграда и Западной Белоруссии и до Северного Казахстана и Красноярска – не знали, что отныне они уже не абитуриенты, и даже не курсанты первого курса престижного ленинградского вуза, а просто КАРАСИ. Это прозвище плавно перекочевало в «Макаровку» из доблестного Военно-морского флота, где оно означает матросов до отметки в полтора года службы. Караси с удивлением начинали осознавать, что их одинокая лычка-уголок на левом рукаве под флажком и надписью «ЛВИМУ», в просторечье называемая «сопля», чем они так небрежно гордились ещё вчера перед друзьями и подружками, здесь, в Стрельне, обозначает лишь самую угнетаемую и презираемую касту. И ничего больше… Каждому из них (кто сможет добраться до финиша) предстояло бесплатно съесть несколько тонн хлеба, макарон, сыра «Костромской», манной каши, варёной колбасы. Кроме того, придётся сдать 43 экзамена, 45 зачётов, написать и защитить 12 курсовых проектов, написать и защитить 1 дипломный проект…. А пока они всего лишь караси... Предстояло узнать много интересных вещей. В частности, что Тальман — это не фамилия еврея, а одна из портовых специальностей... Теоретически у каждого карася было большое будущее, но время уже пошло. В своей тарелке чувствовал себя, пожалуй, лишь небольшого роста курсант с роскошными, чёрными как смоль, усами и ухватистыми ладонями-клешнями, загодя назначенный на должность старшины роты ротным командиром Голубовым. Старшина сразу же объявил, что по правилам хорошего флотского тона к нему следует обращаться «товарищ старшина роты», либо «Пётр Михайлович». Он был собран и натянут как струна, и еле успевал отдавать распоряжения. «Наряд», «Оргпериод», «Приборочка», «Мица», «Проверка», «Гюйс», «Самоподготовка», «Шкентель» - эти туманные слова словно из рога изобилия сыпались из-под его великолепных усов. Юмор у товарища старшины Петра Михайловича был специфическим. Так, во время одного из первых строевых осмотров старшина ткнул пальцем под нос курсанта Фазера: - Это что такое, старичок? - Это усы, - оторопело ответил Фазер. - Усы у меня, - снисходительно пояснил Петр Михайлович. – А у тебя, старичок, – трамплин для мандавошек... Сбрить сегодня же... Либо же, заметив, что некоторые караси в строю стоят, засунув руки в карманы брюк робы, он тут же выдавал следующий пассаж: - Эй, на шкентеле, ну-ка, достали руки из карманов! Хорош там в биллиард играть!.. - Хи-хи-хи, - угодливо вторили ему некоторые караси. С большим шумом и скандалом, но все же в районе 9.00 объявили построение роты. Первым делом на построении произошла разбивка первокурсников по двум группам: Сэ-181 и Сэ-182. Оказывается, будущие заправилы торгового флота были прикомандированы к судоводительскому факультету – «11-й Б» роте. Для того, чтобы все же можно было их различать, роте УМТ был присвоили свой индекс «11 Э», впоследствии вводивший в заблуждение непосвящённых людей. После общего построения, чтобы караси не болтались без дела, Пётр Михайлович велел им переодеться в повседневную форму одежды (робу) и приступить к уборке территории, прилегающей к жилым корпусам. На территории живописно валялись обрывки газет, целлофановых пакетов, бычки, обгоревшие спички, всевозможные резиновые изделия завода «Красный треугольник» и прочие сопутствующие службе вещи. Караси постепенно стали присматриваться друг к другу. Карасям было несколько не по себе в обстановке постепенно накатывающейся армейской муштры. Однако сыскать родственную душу, чтобы слегка поплакаться ей в жилетку, было чрезвычайно трудно. Известное дело - военная форма обладает удивительной способностью сообщать всякой неповторимой личности человека некую одинаковость. Словом, как говорил Станислав Ежи Лец: «Государственные харчи человека унифицируют, но государственная водка выявляет немало его индивидуальных черт». Водки в первый день, естественно, не было. Водка появится попозже... В изрядном количестве... Когда ты юн и неопытен, курение кажется тебе верным способом резко повзрослеть. Когда тебя слегка потреплет жизнь по загривку, хочется бросить курить, но не у всех это получается... Но, следует признать, во многих случаях завязать разговор проще всего во время перекура. Так вот карась Бык, решив, что пришло время покурить, достал помятую пачку болгарских сигарет и, поразмыслив, подошел к неторопливому и обстоятельному в движениях кудрявому карасю, чья кряжистая фигура будто состояла из углов. - «Стюардессу» будешь? - дружелюбно предложил карась Бык. - У меня «Опал», - солидно ответствовал квадратный незнакомец. - Отчего же не покурить?.. Когда во время перекура выяснилось, что оба имели за плечами учебу в ПТУ, которое умудрились окончить с «красным» дипломом, то, можно сказать, первый шаг к налаживанию дружественных отношений был уже сделан. Искали родственных душ и некурящие. Вот курсант Зиновий, например, изливал душу курсанту Сэму, горько сетуя на то, что, оказывается, в ЛВИМУ не предусмотрена такая важная часть одежды как кальсоны. - Как же без кальсон? - вопрошал Зиновий. – Ведь в этом холодном климате можно запросто бубенчики отморозить!.. В общем, первый день промчался стремительно. «Как хорошо, день позади – а я ещё не отчислен…» - благодушно думал курсант УМТ, засыпая после первого в своей жизни пронзительного крика дневального: «Рота – отбой!..» Анекдотик в тему: «Как любил повторять наш ротный старшина Старичок: у настоящего мужчины волосы на голове должны быть не длиннее, чем на груди».
Банан Банан– это «двойка», неудовлетворительная оценка на экзамене. Банан во время зимней сессии – это «предтеча» дурбата. Банан ввергает курсанта в хандру и запой… По идее, банан должен получать какой-нибудь отъявленный олух либо лентяй. Однако банан можно было запросто схлопотать по какому-либо заковыристому предмету - та же начертательная геометрия, сопромат, математический анализ в управлении. Да и электротехника – тоже не мёд для мозга курсанта УМТ… А курсант Бык получил банан за то, что, будучи старшиной, не обеспечил должный порядок перед экзаменом по военно-морской подготовке (ВМП). Вследствие этого, он, обозлившись, демонстративно подал в отставку с ответственного поста старшины группы. В общем, от банана практически никто из курсантов УМТ застрахован не был. Можно сказать даже – кто не получал банана, то не совсем полноценный курсант. Для оживления темы – анекдотик: «- На экзамене по математике в ЛВИМУ абитуриенту Быку попалось задание: 0,5 + ;. Абитуриент, весь красный, сидит, потеет. Профессор подходит, спрашивает: - Ну что, товарищ абитуриент, сколько будет? - Нутром чувствую, что литр, а доказать не могу…»
Бардак Теоретик определяет бардак как привычное состояние для ЛВИМУ. Нет, теоретически, кстати, в Макаровке должна была присутствовать железная флотская дисциплина – «порядочек», как повторял Старичок. Но, поскольку уму-разуму вместе со строевыми офицерами курсантов также учили и сугубо штатские преподаватели, некоторые из которых являли собой живописный портрет постаревшего раздолбая, то железная дисциплина относилась к фантастике. Что-то из области научного коммунизма. Если переходить на личности, то, глядя на воплощение дисциплины кап-три Ходю и забавных Гаськова и Лимонова, курсант УМТ заражался ядом сомнения – является ли дисциплина главным условием жизненного успеха?.. «Армейская дисциплина тяжела, но это тяжесть щита, а не ярма», - утверждал французский писатель Антуан Ривароль. Возможно, что и курсанты Макаровки почувствовали на себе тяжесть этого щита… Решающей в Макаровке была не дисциплина, а Шара, о которой необходим отдельный подробный разговор. Впрочем, в ЛВИМУ была видимость дисциплины, умело прикрывающая наш излюбленный российский бардак. Даже это странное сожительство курсантов всё же дисциплинировало. Для того чтобы учиться в Макаровке, требовалось формально соблюдать эту видимость дисциплины, и непременно уметь обходить возможные ловушки (жопы – Авт.). И традиционно – анекдотик в тему: «- Курсанты УМТ славятся своим умением находить выход из трудных ситуаций. Но еще лучше они умеют находить туда вход».
ЗАПИСКИ НА ГЮЙСАХ К ВОПРОСУ КЛАССИФИКАЦИИ КУРСАНТСКОГО МАТЕРИАЛА Подготовлено Теоретиком). При желании можно классифицировать все. Талейран, например, полагал, что все люди делятся на две категории: те, которые стригут, и те, которых стригут. Теоретик уверен, что людей уместно разделить на китайцев, индусов и прочих. Что же касательно курсантов УМТ набора 1981 года, то они так же не были каким-то однородным месивом. В классификации Теоретика отсутствует деление по таким категориям, как «сука», «мудак», «дебил», «пидорас». В сущности, всё так относительно… Теоретик предлагает следующие разделительные критерии: наличие ленинградской прописки, отношение к блату, прохождение армейской службы. ПИТЕРЦЫ, ИНОГОРОДНИЕ 11-э (65-я на выпуске) рота делилась естественным образом на две равновеликие во многих смыслах категории – иногородние и питерцы. Среди иногородних также имелись люди со скрытыми питерскими корнями – наличием родственников в городе. Взять хотя бы к примеру Крепкого с его тётушкой. Питерцам, конечно же, на первых порах было легче. Ещё бы, случись чего, свистни – и примчатся родители, тёти, дяди, девери, золовки, и прочие заинтересованные лица… Бык, хоть и являлся инородным телом в Северной Пальмире, тем не менее, располагал двумя рабочими общежитиями на Охте, куда мог при желании свинтить, чтобы, к примеру, крепко заложить за гюйс… Полных «сироток» в смысле родственных корней с Ленинградом, видимо, в 65-й роте было мало. Может быть, Зёма, Старичок да Колян… Кстати, никакого противостояния между питерцами и иногородними не было. Самое принципиальное – легендарный футбольный матч. Но об этом речь позже. БЛАТНИКИ Самая многочисленная социальная прослойка– это «блатники». Ничего оскорбительного в этом слове нет. Блат, как известно, означает присутствие в пространстве более-менее влиятельного покровителя. Это как бронежилет, предохраняющий от всяческих больших и маленьких неприятностей «Блатники» - это наиболее осведомлённая группа вследствие осведомлённости своего родственного окружения. Они в большинстве своём знали, куда идут, чему их будут учить в УМТ, и, самое главное – что их ждёт после выпуска. В свою очередь блатники подразделялись на явных и тайных. В частности, никогда не скрывал своей принадлежности к «блатникам» и даже частенько бравировал этим Паштет. Явным блатником был и Нык, поскольку все знали, что папа у него является заместителем начальника училища по хозчасти. Однако, надо отметить, что бронежилет сей оказался дырявым, поскольку Нык-старший не смог спасти сына от отчисления. Тайные блатники стремились всячески утаить факт наличия какой-либо влиятельной «волосатой» лапы. К тайным блатникам относились, например, Мурло, Горбатый Молчун (Конферансье), и даже Арнольдыч. В общем, как говорил ещё великий и мудрый рабочий философ-самоучка, ученик самого Энгельса Иосиф Дицген: «И блатник может быть приличным человеком…» Курсанты, лишённые блата, этот своеобразный люмпен-пролетариат факультета УМТ, напротив, попадали сюда, в основном слабо представляя себе суть их будущей профессии. Бык, для примера, как вполне сформировавшаяся сволочь, поступал, руководствуясь двумя обстоятельствами – полное государственное обеспечение и отчасти морская романтика… Кстати, для понимания возможностей блатников здесь будет уместен пример, как однажды из Архангельска возвращался с зимних каникул один карась-курсант УМТ. Был он не один, а вместе с приятелем-люмпеном. В аэропорту не оказалось билетов на ленинградский рейс. Положение было аховое - не улетят сегодня, стало быть, опоздают из отпуска, что влечёт за собой как минимум выговор, приправленный нарядами вне очереди… Блатной курсант звонит домой папе. Кто у нас папа?.. А папа у нас – обыкновенный капитан первого ранга, почему-то тянущий нелёгкую лямку службы в любимом Голливудом учреждении со скромным названьицем КГБ… Примчавшийся на такси папа стремительно идёт в ВИП-зал, и, распахнув куртку-аляску, из-под которой сверкнули три большие звезды, велит, чтобы тотчас перед его очами предстал дежурный офицер линейного отделения милиции архангельского аэропорта. - Значит так, - прихлёбывая растворимый кофе, небрежно говорит он бледному и потному милицейскому старлею, - есть информация, что на борту ТУ-134, летящего в Ленинград, каким-то образом находятся двое пьянчуг… Это возмутительно!.. Итак, этих алкашей снять с рейса, билеты аннулировать, деньги вернуть… Выполнять. Нетрудно догадаться, что на освободившиеся места преспокойно сели блатной карась со своим приятелем-люмпеном. Анекдотик в тему: «Учиться, учиться, учиться…» Так завещал дедушка Ленин. Этот завет очень подходит для курсантов УМТ, лишённых блата. Потому что хорошей работы вы все равно не найдете…» ДЕМБЕЛЯ Разумеется, что это – курсанты, отслужившие срочную службу. Собственно, таковых в роте УМТ-81 было немного: Бич, Старичок, Баран (Каракуль), Колян, Белый. Курьёзно, но иногда в роте дембелей не оказывалось, как это случилось в «карасиной» роте – набора УМТ-82. Замыкавший эту великолепную пятёрку Белый в смысле службы имел запутанную биографию, в которой были два года учёбы в петродворцовой «Поповке» (ВВМУРЭ имени А.С. Попова), из которой его за разгильдяйство отчислили, естественным образом направив дослуживать на ВМФ. Белый попал в какие-то береговые части Северного Флота, где и дотерпел 10 месяцев до ближайшего приказа министра обороны об увольнении военнослужащих срочной службы в запас. Дембеля во многом справедливо считали себя бывалыми, повидавшими жизнь, часто приговаривая, что учёба в макаровке – лажа, а вот служба – это другое дело… Может быть… Однако же и служба всякой бывает. А в Макаровке к тому полубардаку-полудисциплине был внушительный довесок – учёба. Вот взять для примера Бича, который срочную службу отбухал как положено, а учёбу в Макаровке не одолел… Дембеля практически автоматически становились старшинами – этакими дядьками-воспитателями при желторотых карасях. Ибо, как любил повторять кап-три Ходя: «Курсант – это тот же пионер, только с большим половым органом…» Но не все справлялись с этой работой. Вот взять для примера Бича… Поскольку этот курсант стал мелькать словно биржевая сводка о росте курса доллара, нужно представить его отдельно.
Форма — это всё!.. Данный категоричный афоризм родился в недрах пытливого ума курсанта Сильвера. Ни одна, пожалуй, одежда, придуманная человечеством, не вызывает столько вопросов у непосвященного человека как морская форма. Отчетливо помню свои впечатления. В складской каморке городка на 21-й линии Васильевского острова курсант-второкурсник с равнодушными глазами, как показалось, с некоторым злорадством вываливал мне под ноги какие-то вещи – симпатичный чёрный бушлат, напоминающий живописные эпизоды из древнего советского фильма «Мы из Кронштадта», чёрную волосатую шинель с двумя рядами сияющих латунных пуговиц, жлобского фасона ботинки, и даже сатиновые «семейные» трусы… Ворох у моих ног рос как сугроб, и, казалось, не будет конца этому форменному безобразию. Возникало и крепло смешанное чувство радости обладания такой кучей одежды и смутного непонимания, что с этим нужно делать… С превеликим трудом удалось, связав барахлишко в один громоздкий узел, свезти всё это добро в один присест домой, чтобы там разобраться со всем без паники. Развязав в комнате рукава шинели, я вывалил барахлишко на пол, и, закурив папироску, задумался… Передо мной валялись шинель, бушлат, ботинки летние, ботинки зимние, чёрная суконная фуражка, зимняя чёрная шапка-ушанка, синяя шерстяная рубаха с отложным воротником, два специальных синих матросских воротника с тремя белыми полосками, две тёплые тельняшки с длинными рукавами, комплект синей хлопчатобумажной робы, перчатки вязаные, трусы сатиновые, носки тонкие х/б, носки шерстяные, два девственно белых носовых платка (!), дерматиновый ремень с латунной бляхой, две овальные жестяные эмблемы чёрного цвета с золотистым якорьком, две матерчатые нарукавные эмблемы с алым флажком, надписью «ЛВИМУ», и жёлтым уголком-курсовкой, какая-то подозрительная чёрная манишка, почему-то напомнившая человека без паспорта Паниковского… Пожалуй, всё… Не было только пулемётных лент, чтобы опоясаться крест-накрест… Итак, теперь приступим к разбору этого добра. Мица (мичманка) –фуражка. Мица бывает двух типов – чёрная, с шерстяным верхом, и летняя белая, с парусиновым. Летом на мицу полагалось натягивать белый чехол. Из мицы курсанты норовили вытащить пружину, чтобы поля форсисто свисали. Такая операция называлась - «изгондонить мицу». Мица в форме седла, что считалось шиком у «сапогов» - дурной вкус. Мицы также различались по форме козырька. Козырёк, параллельный линии горизонта, назывался «ллойдовским». Приплюснутый ко лбу – «нахимовским». В подкладке мицы подкалывались две иголки с чёрной и белой нитками. Плевок– овальная жестяная эмблема с якорем внутри, прикрепляемая к мице либо зимней шапке-ушанке. Плевок следовало хорошенько согнуть. Прямой плевок считался карасёвским. Старшины имели право носить вместо плевка шитую золотыми нитками эмблему – «краб», «капуста». Фланка (голландка, форменка) –форменная шерстяная рубаха тёмно-синего цвета с отложным воротником, к которому пристёгивается пуговками гюйс. Караси предпочитают фланку ушивать до такой степени, что натягивать её приходится с превеликим трудом. Во фланке летом чертовски жарко, зимой – холодно. Хотя, по правде говоря, бывает и наоборот… Есть летняя белая фланка, у которой предусмотрен постоянный гюйс. Белую фланку, впрочем, курсантам Макаровки носить приходилось редко. Гюйс– форменный воротник синего цвета с тремя белыми полосками. Полоски по легенде обозначают три великие победы российского флота – Гангут, Чесма, Синоп. Гюйс непременно должен быть аккуратно отутюжен, чтобы было видно чёткие три вертикальные полоски-стрелки. Неотутюженный гюйс настораживает – значит, перед тобой явный разгильдяй… Из фольклора: когда курсант пьет, гюйс принято снимать, и, аккуратно сложив его по стрелкам, прятать под фланку на плечо. «Когда моряк пьёт – флаг спускает», - утверждает курсантская народная мудрость. Гюйс с белой подкладкой называется «блондинка». Погоны– наплечные знаки.В конце первого курса в Макаровке ввели что-то типа погонов – наплечные знаки, на которых был всё тот же алый флажок-вымпел, под которым красовалась надпись «МОРФЛОТ». Караси ждали наплечные знаки с нетерпением, они им жутко понравились… Сопля –курсовка в виде V-образной «птички» желтого цвета, находящаяся на нарукавной эмблеме-нашивке. Эмблемы нашиваются на левый рукав на расстоянии 12,5 сантиметров от линии плеча. Чем больше соплей на нашивке – тем красивее курсант… Шевроны – особые нашивки на рукавах из золотого галуна, знак отличия старшинского состава. На шевронах сверху – стилизованный ключ, под которым – три, две, либо одна полоски в зависимости от старшинского звания. Тельник –полосатая хлопчатобумажная рубашка-фуфайка. Положено – две утеплённых тельняшки в год. Маечек и летних, облегченных тельняшек с длинными рукавами курсантам ЛВИМУ почему-то не выдавалось. Может быть, оттого, что Ленинград – довольно северный город?.. Тельник нужно стирать с осторожностью. Если вода была слишком горячей, тельник мгновенно линял, марая белые полоски темно-синей краской. Курсанты приноровились стирать тельник особым образом – распростёртым на кафельном полу умывальника, намыливая и натирая его щеткой для одежды. Ремень.Курсантский ремень – отдельная тема. Устав предполагает ремень чёрного цвета с латунной бляхой-пряжкой, в центре которой – якорь без звезды (отличие от военно-морского). Шиком считалось иметь кожаный ремень супротив казённого из кожзаменителя. Бляху следовало в отличие от «сапогов» выпрямить, ну и, естественно, - до зеркального блеска наяривать. За тусклую бляху можно было схлопотать наряд вне очереди. Бляху чистили шерстяной тряпочкой, смазанной специальной пастой «ГОИ» зелёного цвета, либо же – особой бесцветной жидкостью «Оседол», чрезвычайно вонючей. На худой конец – можно было зубной пастой. Был ещё один хитроумный способ – прижать плашмя швейную иголку и долго тереть ею по бляхе. Натирать бляху наждачкой-нулёвкой – дурной тон. «Когда курсанту нечего делать – он бляху чистит», - утверждает курсантская народная мудрость. Курсантский ремень – неплохое оружие в драке. Ремень особым образом наматывался в случае опасности на ладонь, захлестывая её, чтобы при перехвате его нельзя было выдернуть. Латунной бляхой можно было нанести врагу существенный урон. Некоторые оголтелые матросы из срочников заплавляли внутреннюю поверхность бляхи свинцом, и тогда эта конструкция становилось убойной штукой, подпадающей в сферу действия Уголовного кодекса. Однако макаровцы такой ерундой не страдали, используя ремень в драке лишь в исключительных случаях – преимущественно с целью устрашения... Курсантский ремень спас немало жизней и уберёг многие морды от следов насилия на лице. Думается, ниндзя совершенно напрасно исключили из своего арсенала курсантский ремень… Ремень требовалось заправлять в проушины на брюках. Однако частенько надевался он сверху. Может быть, отчасти для того, чтобы можно было быстро его снять при драке?.. Брюки –суконные чёрного цвета. Устав требовал ширину брючин около 24-26 см. По неведомой прихоти советских модельеров тоталитарной направленности флотские брюки шились с изрядно свисающей мотнёй. Конечно, в те годы никто не предполагал, что всего через каких-то четверть века подобное свисание будет считаться писком моды… Карасям мотня жутко не нравилась. Карасям хотелось красоты, и они переделывали брюки, ушивая в промежности и вставляя снизу брючин клинья, чтобы получился клёш. Всё, что шире 25 сантиметров – клёш. Градация клёша – от колена, от полубедра, от бедра («колокола»). Вполне достаточным считался клёш от 28 до 32 сантиметров. Шире – уже излишество. Флотские брюки не имеют карманов и привычной ширинки. Это сперва непривычно, вызывая естественный вопрос, мол, а как же я, пардон, малую нужду справлять буду?.. Однако всё продумано. Верхняя передняя часть флотских брюк держится на пуговицах по бокам и при нужде откидывается вниз, будто навесная дверца. Флотские брюки неважно держат стрелку. Для устранения этого стрелки изнутри протирали кусочком мыла, а затем утюжили. Есть байка о возникновении такого фасончика. Будто бы ввёл его Петр Первый, который, пребывая в Голландии, узрел однажды, как в канаве русский матрос пользовал тамошнюю кралю… «Негоже, чтобы российский матрос позорился белой задницей!» - изрёк царь-реформатор, и распорядился впредь флотским шить особого рода брюки. Сопливчик (слюнявчик) –форменный галстук чёрного цвета, нечто вроде укороченной манишки, застегиваемой сзади крючком. Требовалось подшивать его изнутри белым материалом - подворотничком. По идее сопливчик в целях гигиены должен подшиваться ежедневно, в крайнем случае – через день. Однако это муторно, и, позвольте узнать, где взять столько времени, когда на свете есть столько интересных вещей – сон, курение, трёп с приятелем… Ежедневно во время утреннего осмотра старшины проверяли чистоту подшивки. За грязный подворотничок можно было схлопотать наряд вне очереди. Ушлый карась Ганс надоумил товарищей подшивать сопливчики какой-то пластиковой мешковиной, грязь на которой не держалась – лишь нитки чернели... Большой минус такой подшивки – при морозе шее было, конечно, несколько прохладно… Имелась еще одна хитрость – можно было в крайнем случае потереть загрязнившийся полотняный подворотничок обыкновенной резинкой-ластиком. Бушлат– наиболее любимая верхняя одежда. Короткая суконная куртка чёрного цвета. Тепло, удобно, не стесняет движения. На шее – сопливчик. Воротник бушлата требовалось застёгивать на крючок. В противном случае – нарушение формы одежды (НФО). Шинель –суконная, ворсистая, чёрного цвета, двубортная. На третьей полке общего вагона – незаменимая вещь, можно и подстелить и укрыться. Караси предпочитали укороченные шинели, старшекурсники («пятаки») – длинные как у Железного Феликса. На шее под шинелью – сопливчик. Аналогично воротник шинели требовалось застёгивать на крючок. Иначе – НФО. Шапка – зимняя, типа ушанка, чёрного цвета, с матерчатым верхом. «Пятаки» предпочитали большие шапки, легко натягивающиеся на уши. В шапке к ушам подколоты иголки с черной и белой нитками. Перчатки – вязаные, полушерстяные. Достойно изумления, что были они коричневыми. Несколько стилистически не гармонировали с чёрной флотской формой… Коричневые перчатки позволяли себе носить либо самые тупые, либо пофигисты… Существовало семь уставных комплектов форменной одежды. Форма №1- рабочая хлопчатобумажная форма («роба»), тельник, мица. Форма №2 - брюки, тельняшка, белая фланка, белая мица. Форма №3 («тройка») – брюки, тельняшка, фланка с гюйсом, мица. Форма №4 – «тройка» плюс бушлат. Форма №5 («гвоздь») – «тройка» плюс шинель. Форма №6 – брюки, тельняшка, фланка, шинель, зимняя шапка. Форма №6а – та же форма №6, но зимняя шапка носится с опущенными и завязанными под подбородком ушами. Шутка: «Что такое «Форма раз»? – «Трусы, противогаз». Форма непременно должна быть подписана. Подписка - в виде прямоугольной бирочки с указанием ФИО, группы, факультета. Все шерстяные вещи, ремень подписывались белой масляной краской, роба – разведённой в воде хлоркой. Карась форму обожает, всячески старается её украсить. Это справедливо, поскольку курсантская морская форма, усиленная магическими буковками «ЛВИМУ» - настоящая палочка-выручалочка в непростых жизненных ситуациях. Форма может прикрыть тебя на дискотеке либо в кабаке – в СССР всегда было в достатке крепких мужчин, отслуживших на флоте… Форма может подобно скатерти-самобранке накормить и даже напоить курсанта… Курсанта Быка, например, неоднократно небезуспешно пытались угостить, стоило ему заглянуть в вагон-ресторан… Форма – это манок для барышень, этакий сыр в мышеловке… Форму вдобавок требовалось беречь, чтобы не вляпаться в ненужные хлопоты… Как-то у курсанта Быка в гардеробе бассейна какоё-то мелкий жиган из шмоньки украл шинель, во внутреннем кармане которой было курсантское удостоверение. В результате – выговор «за халатное отношение к документам». А шинель по рапорту дали бэушную, причем за неё пришлось заплатить несколько рублей с копейками… А посему, согласитесь, не так уж неправ был курсант Сильвер, утверждавший: «Форма – это всё!..» Наверное, картина была бы неполной без краткого исторического экскурса. Приходилось слышать, что в послевоенное время курсанты Макаровки ходили в бескозырках. Лента с надписью «Лен. Высш. инж. мор. училище» до сих пор хранится у автора. В увольнительные тогда, кроме того, якобы курсанты Макаровки ходили с палашами, то есть с длинными прямыми флотскими саблями. Палаши потом, правда, пришлось исключить из атрибутики курсантской одежды вследствие многочисленных инцидентов с ними в ленинградских кабаках – угрозы «порубать в капусту» и пр... Напоследок анедотик в тему: «- Курсант УМТ в постели с девушкой. Супротив обыкновения ничего не получается… Девушка: - Что с тобой, милый? - Дык я не в форме!.. - Ну, так надень форму!..»
«Гвоздь» «Гвоздь»–осенне-весенняя форма одежды (шинель, фуражка). Получила название за некоторое сходство с этим скобяным изделием. Тулово курсанта – собственно гвоздь, а голова с фуражкой-мицей – шляпка гвоздя… О форме «гвоздь» говорится выше в главе «Форма – это всё!..»
Гражданка Гражданка –любая гражданская одежда кроме военной и венннизированной, включая обувь. В ЛВИМУ была под формальным запретом, особенно – на младших курсах. Гражданка удобна для самохода. Потому прячется в какое-либо укромное место. Можно, например, прибрать гражданку с глаз долой в баталерку – помещение для хранения личных вещей курсантов. На старших курсах дежурная служба, включая офицеров, сквозь пальцы смотрела на проникновение на территорию жилого либо учебного городка курсанта в гражданке. Курсанты знали, что и сами могут оказаться в такой ситуации. С офицерами было чуть сложнее. На старших курсах курсанты могли находиться на разнообразных плавпрактиках. И тут имелся важный нюанс. Курсанту Макаровки, попавшему за границу, категорически запрещалось шляться по городам загнивающего капитализма в морской форме. Эти проклятые капиталисты не разбирались в нюансах флотского быта одной шестой части суши, полагая, что всякий человек в форме есть военный. Поэтому во избежание нежелательных эксцессов, паники, истерических воплей «Русские идут!» мудрое начальство и запретило курсантам Макаровки носить во время загранплавания морскую форму. И анекдотик в тему: «- Курсант УМТ маленькому сыну: - Смотри, сынок, какую тебе папа модную курточку принёс! — Пап, но она же на пять размеров больше! — Знаешь что — на улице дяди твоего размера не валяются!...» ЗАПИСКИ НА ГЮЙСАХ Сущность карасизма Карасизм – это философская категория. Карась – это не первый год службы либо учёбы. Как утверждал великий и мудрый философ-самоучка Иосиф Дицген: «Карась – в некотором роде состояние души и периодически повторяющаяся объективная реальность...» Карасём, что характерно, можно быть всю жизнь. В это, например, истово верил Колян, заявлявший даже на четвёртом году учебы Крепкому: - И вообще ты - карась! - Но почему? – изумлялся Крепкий. - А потому что ты в армии не служил!.. Кстати, на мой взгляд, вечным карасём, судя по некоторым повадкам, был преподаватель кафедры ВМП, очкарик Гек… Сущность карася на первый взгляд незамысловата. Карась хитёр и изворотлив. Карась ленив, когда от него что-то требуется по Уставу. Карась бывает чертовски деятелен во время увольнений, самоходов и отпусков. Карась постоянно хочет жрать... Карась таскает в карманах робы куски чёрного хлеба, некоторые умудряются жевать хлеб даже в строю. Карась постоянно хочет спать. Карась способен дрыхнуть везде и всегда. Карась запросто может спать на полу под койкой... Многие караси сноровисто спали прямо в аудитории во время конспектирования лекции. Преподаватель теоретической механики Циклоп однажды даже сердобольно учил, как следует бороться со сном. Мол, следует набрать в себя побольше воздуху и задержать дыхание. Однако метод сей не помогал, да и не хотели караси применять его. Бык однажды, находясь в кухонном наряде, исхитрился устроить себе настоящий праздник сна. Его поставили на мойку, и, справившись после завтрака с горой посуды, он от нечего делать пошел бродить по коридорам и этажам столовой. И тут, в одном из закоулков, Бык наткнулся на горку волнующе широких и длинных поддонов из-под хлеба. А рядом дышала теплом необъятная ребристая батарея. Стоит ли говорить дальше о том, как стремительно подтянул Бык верхний поддончик к батарее, и, поудобнее улёгшись, провалился в восхитительный сон... Быку снилось, будто он раскручивает Раймонду, склоняет ее, так сказать, к сожительству, и вроде бы она уже согласная, и прерывисто дышит, и томительно запрокидывает голову, а тело её начинает бить мелкой-мелкой дрожью... И тут вдруг Раймонда говорит ему: «Кусни-ка хлебушка...» Карась-питерец стремится домой, к мамке... Буслак, про которого Старичок говорил «Ох, и хитрожопый же...», придумал одеваться в спортивный костюм – и бегом до трамвая, а там домой... Сей метод тут же освоил Макар, который был счастлив приехать в родную квартирку, и просто так посидеть в домашней обстановке, попить чайку с вкусным пирожком... Карась – суть надёжный и безотказный субъект для муштры-дрючки. Карасей во время первого оргпериода дрючили по полной программе, поскольку их требовалось научить азам строевой подготовки, элементарной дисциплине, «порядочку», как выражался Старичок. Приходилось, например, запоминать, что нарукавная повязка дневального по роте красного цвета с белой полосой посерёдке называется «како», синяя с белой полосой повязка дежурного по роте – «рцы». Муштра была и в филологической сфере. - Можно, товарищ старшина?.. - Можно Машку за ляжку! На флоте говорят «разрешите»... - Курсант Х... по вашему приказанию явился! - Являются духи, следует говорить - «прибыл»... - За время моего дежурства никаких происшествий не случилось! - Неправильно. Надо говорить «во время». Повторите, товарищ курсант... Всё это здорово напоминало армию. Единственное различие – в Стрельне не было такого явления как «годковщина» («дедовщина»). Никто над карасями не издевался, не лупцевал, например, просто так, от нечего делать. Кто-то может задаться вопросом: «А почему в Макаровке не было уродливых проявлений «годковщины»? Наверное, отчасти причиной тому – особая атмосфера в училище, наличие определённых традиций – ведь училищу было уже более ста лет. Видимо, немаловажным было и то обстоятельство, что среди пап-мам и родственников «карасей» имелось немало влиятельных персон… Ведь была же «годковщина» в средних мореходках Ленинграда – тех же Ленинградском арктическом училище (ЛАУ) и Ленинградском морском училище (ЛМУ)... Мудохать всерьёз макаровских карасей было небезопасно… Но и без годковщины карась чувствовал себя угнетаемой социальной единицей. Например, ротный командир Ходя заставлял карасей натирать бетонный пол (конечно, «по-морскому» следует говорить «палубу») вонючей мастикой для паркета. Причём это не было издевательством с его стороны. Ходя искренне полагал, что натёртый мастикой бетон – это здорово. Караси, кто на карачках, кто раком, драили специальными деревянными щетками со щетиной бетон, а Ходя, донельзя довольный, заложив руки за спину, ходил по коридору и любовался наводимой красотой. - Как-то странно, Николай Ильич, - попробовал встрять Бык. – Я вот жил в рабочем общежитии – так там похожей мастикой паркет натирали. Раз в месяц специальный полотёр приходил. Он ещё восхищался тем, насколько крепкую вонючую махорку мы курили. Но он, поверьте, бетонные ступеньки не натирал. Сачковал, что ли, товарищ капитан третьего ранга?.. - Разговорчики, - обрывал курсанта Ходя. – Продолжаем натирать. Тщательнее... А курить вообще-то вредно... И анекдотик в тему: «- Встречаются два приятеля по Макаровке. Оба – выпускники УМТ. Один говорит: - Представляешь, вчера ел селедку под шубой. Классно! - Немудрено, ты в Стрельне на первом курсе тоже жрал хлеб под одеялом…»
Гюйс Гюйс–форменный пристегивающийся воротник (см. главу «Форма – это всё!..»). Первоначально гюйс – это носовой флаг корабля или судна, поднимаемый во время стоянки.
Двухнарядник Двухнарядник – это самодельный кипятильник из лезвий для бритья (типа «Спутник», «Ленинград», реже – «Жиллет»). Как правило, три лезвия, переложенные для изоляции обыкновенными спичками, соединялись куском обыкновенного провода – и кипятильник готов. Обладал неплохой производительностью: за секунд 5-10 мог вскипятить литровую банку воды с насыпанной заваркой. Вода в банке яростно клокотала с глухим гулом, а в розетке подозрительно потрескивало… Если это кустарное электротехническое изделие находил ротный старшина Старичок, то его обладатель автоматически получал два наряда вне очереди. - Ты что, старичок, зачем ты это в розетку пихаешь? - говорил старшина огорчённому карасю. - Хочешь, чтобы тебя как Тутанхамона, бинтами всего обмотали?.. Несмотря на реальность двух нарядов вне очереди, подобные изделия в карасиной среде не переводились – ведь так заманчиво ночью, например, попить крепкого грузинского чайку… Кстати, применительно к двухнаряднику мерзкий предмет «Электротехника» обнаруживал свою непосредственную пользу… И анекдотик в тему: «- Блондинка, жена курсанта УМТ, звонит подруге: - Мой муж в больнице, его чуть не убило. - Да! А как? - Знаешь, сама ничего понять не могу, ему какими-то цифрами стукнуло. - Странно, а что за цифры? - 220…» ЗАПИСКИ НА ГЮЙСАХ Необходимый навык закрытой системы Есть такой знаменитый фильм «Джентльмены удачи». Так вот, бывалые люди утверждают, что на самом деле такое невозможно. Никак не мог заведующий детским садиком правдиво изобразить вора в законе. Нечто подобное было и в Макаровке. Актёрство, либо попытка изобразить из себя придуманную личность здесь не проходило. Каждый курсант в Макаровке - как на ладони.... Так, например, почти каждому карасю приходилось учиться врать. Причём учиться приходилось стремительно. Потому что быть правдивым в закрытой военизированной системе, каковой являлась Макаровка, - значило быть идиотом. И не будет у вас тогда ни духа, ни силы, ни воли, ни достоинства, одни только истерики, визги и пускание слюней. Вот что говорит по этому поводу бывший тюремный опер Александр Ажиппо (его советы применимы и для ЛВИМУ…): Те караси, которые не зная об этих правилах, пытались красиво наврать, чтобы представить себя в глазах товарищей-карасей каким-нибудь, как принято сейчас говорить, крутым перцем, очень скоро горько раскаивались в этом. Повторяюсь, каждый карась в системе – словно на ладони. Если ты пытаешься убедить окружающих, что обладаешь несуществующими завидными качествами, то вскоре эта ложь незамедлительно раскроется. И тогда придётся тащить этот груз лжи все годы в системе. Самое безобидное – схлопочешь какую-либо кличку с обидным подтекстом… И как бы курсант не приноравливался лгать да изворачиваться, его сущность в подавляющем большинстве случаев прорастает наружу. Был, например, в роте радистов, где учились поначалу Мурло с Основным, персонаж по кличке Маргарин, который считался душой роты. Говорят, был курсант потрясающего остроумия и дружелюбия. Но впоследствии выяснилось, что Маргарин был… обыкновенный клептоман. Регулярно обчищал карманы своих товарищей. Когда эта Маргаринова сущность прояснилась, практически все радисты отказывались в это верить… Маргарина, впрочем, пожалели, предложив по собственному желанию написать заявление об отчислении… И анекдотик в тему: «- На первом курсе ЛВИМУ курсант УМТ был умным и пытался изменить жизнь. На пятом курсе он стал мудрым и изменил себя. Так в мире стало одной сволочью больше…» Долбёжка Долбёжка–заучивание, зубрёжка. Как метод применялся, когда следовало в краткие сроки более-менее усвоить максимум информации по какому-либо заковыристому предмету – сопромату, например, либо теоретической механике. Чемпионами долбёжки в ЛВИМУ, пожалуй, были дятлы, то есть курсанты радиотехнического факультета. Предположительно – из-за того, что им приходилось зубрить морзянку. Кто бы мог подумать, что пройдет не так уж много лет – и азбука Морзе станет достоянием истории… По словам Мурла, долбёжка у радистов выглядела примерно так. В кубрике трое курсантов зубрят морзянку – все эти бесчисленные «радисты идут», «тики так»… Неслучайно из-за такой выматывающей душу зубрежки радистов называли дятлами… Рядом же преспокойно давит харю великовозрастный курсант Вишня. Один из долбёжников, откинувшись на стуле, потягивается и, сладострастно позёвывая, мечтательно говорит: - Ох, и задолбала же учёба! Сейчас поспать бы… Тут Вишня, мигом очнувшись, приподнимает голову с подушки и говорит: - Так спи… - И падает вновь на подушку… Могучими способностями к долбёжке обладал старшина первой группы Саня Рыжий. - Ну ты и силён, Сань, зубрить, - позавидовал как-то ему Бык. - Я что, вот у судоводов мой корешок Серёга Понмаренко – тот действительно суперусидчив…
Дуб Дуб– выпускник ЛВИМУ. Есть такая загадка: «Идёт дуб, несёт липу…» Сие означает: «Выпускник ЛВИМУ с дипломом»… Иронично? Да, пожалуй… Самоуничижительно? Да, пожалуй… Не всех, конечно, выпускников ЛВИМУ можно было называть дубами. Но вот насчёт диплома-липы – здесь я соглашусь. Имеется в виду выпускной дипломный проект. Исходя из своего личного опыта, знаю, что мой диплом был настоящей липой. Факты и цифры там приводились, мягко выражаясь, произвольно. Если что-то не подходило – подтягивалось, подчищалось… Об эпопее написания диплома разговор впереди. Добавлю одно: сдаётся мне, что наших выпускных дипломов толком-то и не читал никто… Потому и «дуб с липой»… И анекдотик в тему: «- Попал как-то выпускник УМТ за границу. И вот, будучи в совершенно чужом городе, у него сломались часы. «У кого бы спросить?».. Тут топает навстречу какой-то капиталист с простецкой физиономией. - Excuse me, how much is o,clock? - Such is very much… - Кореш, здорово, ты тоже в Макаровке учился?..»
Информация к размышлению. Курсант Барбос Примечание автора: «Уж не знаю почему, но на это место настойчиво вылезала главка об этом достойном курсанте УМТ… Может быть, как пример того, каким образом в системе возникают клички?..» Обязан своей кличке Белому. Однажды на лекции Барбос, который, понятное дело, ещё не догадывался, что вскорости получит псевдоним, когда рядом с ним сидели Белый и Бык, легкомысленно расслабился: положил голову на руки и попытался покемарить... Уже через минуту Белый нарисовал на листе бумаги большую кость в миске и подсунул импровизированный набросок к носу расслабившегося курсанта… Белый и Бык, переглянувшись, практически в один голос сказали: «Вылитый барбос!..» А проснувшийся Барбос долго ещё таращился мутными осовелыми глазами на двух хохотавших от души полудурков… Барбос отличался в системе целеустремленностью, спокойным нравом, добродушием, и, пожалуй, упорством. Свидетельством тому эпизод, когда он сдавал нормы по прыжкам в высоту. Барбос, имея избыточный вес и неважную координацию, был неспортивен. Но никуда не денешься – зачёт получать надо. Однако Барбосу не удавалось взять даже минимально необходимую для этого высоту. Многие не могли удержаться от смеха, наблюдая, как Барбос, словно цирковая лошадь, отработавшая свой век, и которую вот-вот должны отправить на мясокомбинат, отчаянно штурмует свою пока самую главную в жизни высоту. Этот впечатляющий аттракцион решимости и несгибаемости человека покорил-таки сердце преподавателя-каратиста, которого звали Александр Евгеньевич, и тот поставил Барбосу зачёт. Один из острословов роты отозвался на это следующим экспромтом: «Во время соревнований по прыжкам в высоту прыгнул и не вернулся курсант Барбос. Приметы пропавшего: лицо напряжённое, весь в песке…» Барбос однажды прогремел на всю роту. В Лосицком колхозе он имел какое-то неясное эротическое приключение со студенткой-практиканткой, исполнявшей роль врача курсантского сельхозотряда. Конечно, фигура той практикантки уступала параметрам Венеры, но что-то венерическое, по-видимому, в ней было, поскольку Барбос всю осень усиленно лечился антибиотиками... Графоман отозвался на это событие следующими строчками: «Угрюмый пёс Барбос Развратом по уши зарос. Кто из кубрика высунет нос, Пёс тому – трихомоноз...»
Один день курсанта УМТ - Рота, па-дъ-ё-ё-м! - пробил рассветную тишину кубрика мерзейший голос дневального. Ликующ был он и злораден… Караси недовольно замычали, заворчали, заворочались. Никто из четырнадцати обитателей кубрика не стремился показать на своём примере, как следует молниеподобно соскакивать с коечки. Через минуту в кубрик подобно цунами ворвался ротный старшина Старичок, бодрый, свежеумытый, свежевыбритый,исключая усы, с ритуальными словами: - Подъём! Припухли, караси?.. «Сволочь», «скотина», «шваль», «сатрап», «самодур», «шмендрик», «суккуба», - и ещё множество свистящих и шипящих слов великого и могучего явственно читалось в 28 карасиных глазах… Однако благоразумие возобладало и на сей раз… Когда старшина вышел, хлопнув дверью, караси, тихо ругаясь, стали вылезать из-под тонких клетчатых одеял и нащупывать на табуретках тельняшки и робу. Предстояло выходить на утреннюю зарядку. Курящие спешили высосать самую сладкую, после крепкого, почти восьмичасового сна, сигарету… Утреннюю зарядку по идее делать полагалось с голым торсом. Однако все караси выходили в тельниках – и старшины за эту вольность не гоняли. Не май месяц всё же… - Раз, два! – Бык, меланхолично слушая бодрый голос Старичка, лично демонстрировавшего перед ротой набор стандартных разминочных упражнений, как сомнамбула повторял все эти махи, повороты корпуса, наклоны «Нихрена не заряжает, - угрюмо думал Бык. – А ещё зарядка…» Наконец Старичок объявил о завершении физзарядки. Караси побрели, в соответствии с распорядком дня делать утренний туалет, то есть, как любил приговаривать кап-три Ходя: «Мыться, бриться, спать не ложиться…» Следовало поспешать, поскольку в объединённой роте «б» судоводительского факультета насчитывалось 150 курсантов, и, чтобы умыться и привести себя в порядок, требовалось часто отстоять небольшую очередь. И этот запах утренней свежести в гальюне… - Дневальный! Какого хера опять навалили хлорки?! – строго проорал судоводский старшина Костя Будуров, но слова его, отдавшись гулким эхом в длинном коридоре роты, остались без внятного ответа… Бык, мигом разобравшись со шматком зубной пасты «Поморин», придирчиво осмотрел свой подбородок в зеркале и решил, что сегодня можно ещё не бриться. Наспех облачившись в форму «раз» (в Ленинграде курсантов грело прощальным теплом бабье лето), нахлобучив мицу фасона «чемодан», Бык заторопился на улицу – следовало топать на завтрак. Здание столовой находилось примерно в полукилометре от жилых корпусов, а посему расстояние это следовало преодолевать строем. За одиночное нахождение без уважительной причины карась должен быть пойман и наказан… В строю каждый карась, естественно, чётко знал своё место согласно ростовому ранжиру. - Эй, на шкентеле, подтянись! – привычно скомандовал Старичок, и вскоре колонна, дрогнув, шагнула вперёд. Бык на полдороге вспомнил, что завтра ему предстояло заступать в наряд – как раз в столовую. «Хорошо бы вновь попасть на хлеборезку, - меланхолично думал курсант. - Уж больно душевная там тётка. Единственное, что неприятно, - всё дочку свою пытается пристроить как невесту, навязывает прямо-таки...». Вспомнилось, как в прошлый раз хлеборезчица в конце наряда премировала его целой буханкой чёрного хлеба, и он, донельзя довольный, уверенно нёс хлеб в роту, предвкушая, как обрадуются дармовому угощению товарищи-караси, но возле умывальника наткнулся на ротного старшину судоводов, татарина Рината по прозвищу Арясь... Старшина сей был отменным муштровиком, два года оттрубившим сержантом в армейской учебке. Такое странное прозвище Ринат схлопотал за свою манеру отсчитывать ритм во время движения строем: «Арясь, арясь, арясь, два, три!..» Арясь, тормознув склонного к недовольству Быка со словами «не положено» хлеб конфисковал. «Вот, сука, Арясь, ведь сам сожрёт, строевая рожа...» Эх, хлеб да пшённая каша, - курсантская пища наша… Меню завтрака разнообразием неприхотливый глаз курсанта сегодня не изумляло: манная каша, белый хлеб с маслом, кусочек сыра, грузинский чай, в который по слухам повара добавляли – хе-хе – бром… Якобы – чтобы караси не уходили от гранита науки в упоительный мир эротических фантазий… Манную кашу в отличие от большинства карасей Бык съел с удовольствием, потому как после учёбы в Муштра, крепко сдавившая карасей в первые макаровские месяцы помимо задачи приучить к флотской дисциплине имела вдобавок конкретную цель, которая именовалась Сдача оргпериода. Это – сложный комплекс мероприятий, в конце которого устраивался некий экзамен – проверка готовности карасей к дальнейшей учёбе в закрытой системе. Сдала рота оргпериод - органически входит в этот процесс. Не сдала – тренируется дальше… Так вот, одним из промежуточных подэкзаменов было массовое показательное увольнение. Во время всего оргпериода теоретически карасям строго воспрещалось отлучаться в город. Но существовала масса лазеек, в том числе и легальных. Так, например, многие караси группы Сэ-181 неоднократно поощрялись увольнениями за победы в факультетском первенстве по футболу. Но тут – совсем другое дело. Караси шли в увольнение массово, исключая лишь дежурную службу. Таким образом проверялась отлаженность механизма увольнения в город. У карася Быка, надо сказать, был тогда непростой период. Скажем грубо и прямо – он находился на зыбкой грани перехода к алкоголизму. Ибо всякий раз, стоило ему вырваться в город, его неодолимо тянуло выпить. А иначе что за отдых, не правда ли?.. Бык в день образцово-показательного увольнения поначалу побывал в своём охтинском рабочем общежитии на улице лейтенанта Тарасова, слегка поддал там, затем, переодевшись в предложенный Абрамом Григоряном стильный плащ, нанёс визит в соседнюю общагу «двадцатку», где ему мгновенно обрадовались старые знакомые. Долговязый Женя Шапкин радостно хлопал Быка по спине, изумлённо приговаривая: - Ну, ты в этом плаще прям вылитый комиссар Миклован... Давай выпьем за тебя… Отчего не выпить?.. Славно выпили. Потом курсант опять вернулся на Тарасова, и там опять фатально попал к застолью... Когда всех прилично торкнуло, один бывший матрос, лет десять назад отслуживший на Северном флоте, сказал Быку: - Хули ты, как карась одет? Давай я тебе подкачу свою дембельскую форму. Махнём?.. Глянь, какая красота! Все девки твои будут!.. Действительно – посмотреть было на что. Гвоздём дембельского наряда североморца были клеша-«колокола», не уступавшие по ширине шароварам запорожских казаков, которых так памятно живописал – «шириной с Черное море» - когда-то Николай Васильевич Гоголь. Далее по убывающей шли ушитый, приталенный и даже отчасти кургузый бушлат под кодовым названием «Анархизм жив», и такая же ушитая, с рукавами без всякого намека на уставные «фонари», форменная рубаха-фланка… Простодушный Бык, долго не раздумывая, сменил свой унылый гардеробчик типичного карася на сие великолепие. Неудобно было отказать хорошему человеку… Дальше моментик выпадает… От Быка, облачённого по всем требованиям изысканной дембельской моды, образцово-показательные караси стали шарахаться как от зачумлённого уже во время короткого пешего перехода от автобусной остановки на Петродворцовом шоссе до жилого корпуса. Ещё бы – ведь он на фоне неушитых мешковатых карасей шагал, плыл даже сущим буревестником революции среди сермяжной и лапотной солдатни. Когда карась Бык в такой красоте мерным шагом, по чёткости постановки башмака где-то приближавшимся к строевому, вошёл в широкий вестибюль жилого корпуса, то начальник организационно-строевого отдела (ОРСО) капитан второго ранга Купер, узрев ЭТО, осунулся, стал ещё меньше ростом, и, временно утратив дар речи, несколько секунд хватал широко разинутым ртом воздух. Ну как карась на берегу… А потом, спохватившись, при помощи языка жестов властной десницей велел помдежу, мол, подать сюда наглеца… И карась Бык мгновенно был подведён под сузившиеся очи Купера, и без тени смущения лихо отрапортовал: «Товарищ капитан второго ранга! Курсант 11 «Э» роты такой-то из увольнения прибыл!..» Тут чуткий, почти не уступающий по остроте восприятия хорошо натасканной легавой, флотский нос главы ОРСО среди нейтральных, допустимых Уставом гарнизонной и караульной службы запахов типа репчатого лука, духов «Может быть», чеснока и селёдки-иваси, ностальгически уловил эфемерное дуновение улетучивающихся ввысь сивушных масел... «Так и есть, «Старку» пил, подлец», - безошибочно определил Купер, придвинувшись к курсанту на расстояние шёпота и натопырив чуткие ноздри. Физиономия Купера являла собой лютую беспощадность. Кап-два жестом цезаря велел помдежу свести проклятого нарушителя в дежурку и не спускать с него глаз. Сбитый с панталыку Бык, притулясь в уголке застеклённой дежурки, спустя некоторое время, несколько раз кашлянув и крякнув, сказал задушевным тоном: - Может, я пойду в роту, а?.. - Куда ж ты теперь пойдёшь? – равнодушно отозвался помдеж-пятикурсник. – Тебя заберёт старшина роты... - И чё? На экзекуцию?.. – выдавил из себя оробевший Бык. Немного помолчав, помдеж добавил: - Да уж, ЭТО тебе будут вспоминать до второго пришествия... Вскоре обозлённый Железный Старичок уже семенил в дежурку, желчно бормоча сквозь зубы в свои роскошные усы: «Блин, понабирали карасей... Алкаша своего заимели...» «Вот так, - подумалось Быку, покорно семенившему за Старичком, - наверное, и приходит мирская слава...». И действительно, после этого он автоматически стал главным алкоголиком роты. Ему влепили строгий выговор «За прибытие из увольнения в нетрезвом виде и нарушение формы одежды…». Приказ о наказании зачитан был Купером перед строем всего общеинженерного факультета. После этого струхнувший Бык решил затаиться на время. Ещё один такой залёт – и выдадут новую форму, уже не дембельскую, не факт, что Краснознамённого Северного Флота... И отчасти повезёт ещё, если в ней будут кирзовые сапоги… Бык так и объяснял другим, не познавшим ещё сласти греха карасям: - Пожалуй, лягу я на дно. Как подводная лодка… Конечно, бросать пить совсем Бык не собирался, ибо, на его взгляд, не заслуживал мелкий сатрап Купер да и весь Общеинженерный факультет такого счастья… Главное - после своего образцово-показательного залёта Бык сделал для себя важный вывод: «Пьяным из увольнения нельзя приходить впритык. Приходить нужно заранее - хотя бы за час до указанного времени». А в схватку за лавры первого алкоголика факультета стали постепенно подключаться новые типажи. И анекдотик в тему: «- Товарищ курсант товарищу Куперу не товарищ».
Жбан Жбан– голова курсанта. Видимо, изначально подразумевалось, что она такая же пустая как этот почтенный сосуд. В смысле – обширная для того, чтобы впихнуть туда массу бесполезных знаний. И гулкая… Не зря же после изрядной выпивки курсант Макаровки имел обыкновение приговаривать: «Ох, и гудит же мой жбан…» Именно величиной жбана определяется размер курсантской фуражки-мицы: от 54-го до 61-го, пожалуй. Жбаны тогда, кстати, были у всех покрыты густым волосом, который требовалось регулярно коротко стричь… А потом жбаны у многих, увы, обволосились… И анекдотик в тему: «- Вообще-то, как известно, в ЛВИМУ дураков очень мало. Но они так грамотно расставлены, что встречаются на каждом шагу». Жопа Автор дико извиняется за такую грубость, но, как известно, из песни слова не выкинешь… Итак, жопа– это попросту тяжёлое, безвыходное положение. На первый взгляд… Немногим ранее рассказывалось, как карась Бык стал главным алкоголиком Общеинженерного факультета. Сейчас пришла пора рассказать, как он перед долго вкушаемым новогодним увольнением-сквозняком (то есть, с ночёвкой – Авт.) счастливым образом вывернулся из реальной жопы. Итак, ему действительно удалось залечь на дно. Больше никаких залётов за ним не наблюдалось. Или - не был замечен… И вот подошёл первый Новый год в системе. С питерцами было всё ясно – счастливцы преспокойно направлялись к папе-маме под крылышко, чтобы в семейном кругу встретить этот самый ожидаемый народом праздник… Но что делать иногородним курсантам?.. Погулять чинно, без излишеств нехороших, а потом, возвратясь в казарму, встретить Новый год на узкой пружинной койке?.. Эту несправедливость осознавал даже великий и ужасный кап-два Купер. Поэтому был придуман следующий ловкий выход. Иногороднего курсанта могли отпустить в увольнение с ночёвкой, но при условии, что родители его товарища собственноручно напишут в заявлении, что отвечают, так сказать, за его забубенную башку… Поручительство за мимикрирующего алкоголика Быка написала матушка Джо. Бык предусмотрительно купил бутылку водки, поместив её в своём роскошном чешском дипломате. Но ротный командир Ходя приготовил западню… Группа счастливых карасей, ожидающих увольнения, была выстроена в вестибюле роты. - Первая шеренга, пять шагов вперёд! Кругом! – зычно скомандовал Ходя. – Дипломаты, портфели взять! Карасям пришлось разобрать свои вещи, стоявшие у стенки… Бык, мгновенно скумекав, что Ходя произведёт элементарный досмотр, сделал вид, что является бездипломатным курсантом. Глаза его тревожно забегали. Ещё бы: найдёт Ходя у него в дипломате пузырь – и ЖОПА… Со строгачом в активе и пузырём водки в пока что пассиве выгонят из системы в два счёта… Было обидно вылетать из-за такого пустяка… Но что делать?.. Истошно заорать: «Мне подложили!.. Завистники!.. Нехорошие товарищи?!.» Ходя уже завершал осмотр первой шеренги, равнодушно скользнув взглядом по Быку, застывшему с пустыми руками. Тут чудеса сообразительности проявил Белый, бывший тогда помощником старшины и не стоявший в общем строю. Когда Ходя повторил свою хитроумную операцию со второй шеренгой, Белый, взяв дипломат с водкой, оставшийся у стены, незаметно передал его за спиной офицера Быку. Ходя, ничего не обнаружив, скомандовал: - В увольнение – шагом марш! С наступающим!.. И вот, уже через много лет, я ещё раз говорю: «Спасибо тебе, Белый…».
Бич поступил в Макаровку, когда ему уже было двадцать шесть лет. Настоящий старик…. Внешность его была весьма колоритной. Белобрысый, длинный, худой, нескладный, с глубоко запавшими глазами, Бич походил на узника Освенцима, всего неделю назад спасённого от пламени печи наступавшими войсками антигитлеровской коалиции. Старичок, поскольку Бич отслужил в армии, назначил его на должность помощника старшины 182-й группы. Это была одна из немногих кардинальных ошибок Старичка. Бич абсолютно дискредитировал это почётное и ответственное звание. Бич был настолько робок, что не смог бы прикрикнуть даже на самого ласкового пса. Бич даже севшую на него муху не прихлопывал, а деликатно сгонял. Караси мгновенно уловили этот нюанс, и, вследствие своей жестокой карасиной сущности, стали третировать Бича. Особенно преуспел в этом деле Кот, который определил Бичу должность чучела-макивары для отработки ударов из арсенала карате. И однажды нанёс настолько сильный прямой удар кулаком в грудную клетку Бича, что у того впоследствии даже обнаружилась трещина (а трещина есть перелом – Авт.) на ключице. Кот после этого даже сильно переживал свой отвратительный поступок. Всякий раз, завидя Бича в коридоре, он виновато подходил к пострадавшему и, заглядывая снизу в его глубоко запавшие глаза, участливо спрашивал: - Больно тебе, Вова? - Знаешь, больно, Саша, - отвечал Бич, страдальчески моргая белесыми ресницами и бережно прикладывая руку к поврежденной ключице… У Кота на глазах выступали слезы сочувствия… Учёба Бичу давалась с неимоверными усилиями. Конечно, он пытался взять науку измором, неистово зубрил по ночам, лишая себя драгоценных минут сна… И напрасно - ведь кап-три Гек (Исаев – Авт.) был решительно прав, утверждая: «Минута сна дороже тонны знаний…» Внушающие ужас всякому карасю теоретические дисциплины не сдавались Бичу и по ночам... Старшина второй группы Колян, живший с ним в одном кубрике, иногда в предподъёмные минуты пристально всматривался в неподвижное восковое лицо Бича, провалившееся в тощую подушку. «Опять английский до трёх часов зубрил, - с лёгким оттенком досады и тяжёлым чувством страха думал Колян. – Как бы не помер… Большая учёность доведет тебя, Бич, до сумасшествия…». Однажды Бич выкинул номер. На первом курсе был довольно идиотский курс лекций «Программирование на ЭВМ». Весь цивилизованный мир уже вовсю осваивал малогабаритные персональные компьютеры, - в частности, в Америке уже поступил в продажу компьютер IBM с процессором Intel… А курсантов Макаровки заставляли долбить загадочный мертворождённый язык Фортран, сколачивать некие хитроумные алгоритмы, перфорировать бумажную ленту, пихать эту бесконечную узкую портянку в вычислительную машину, занимавшую комнату площадью в 16,4 квадратных метра, а после ждать, когда сие чудо советской вычислительной техники выдаст решение требуемой задачи. И была очередная бессонная сизая ночь, и пришёл день... Иссохло от печали око Бича, и составил Бич программу для ЭВМ… Лаборант машинально сунул перфоленту Бича в нужное отверстие и нажал кнопку… Машина долгое время кряхтела, сопела, мигала лампочками, после в ней что-то ухнуло, и вскоре из её нутра поползла бумажная лента, на которой крупно было написано: «ЧИСЛИМ, ЧИСЛИМ, ЧАТАЕМ... ХР-Р-ЧИСЛИМ, ЧАТАЕМ...» - Как твоя фамилия, курсант? – надвинулся суровый лаборант, доброжелательно сжимая пудовые кулаки... - Бич, - услужливо подсказал кто-то из толпы, предвкушающе гоготнув. - Так вот, курсант Бич, - ласково сказал лаборант. – Если я ещё раз увижу тебя возле машины, - ты и взаправду бичевать пойдёшь... Друзей у Бича, увы, не было. Подходил, правда, кое-кто, пытался разговорить его, но глухой номер – Бич явно выглядел инородным телом. Курсант Бык, в частности, сильно жалел после, что не удосужился провести хотя бы одно увольнение вместе с Бичом. Каково?.. Вообще, чем он занимался тогда – мороженое покупал, в кино ходил, или что-то еще?.. Ленивы мы и нелюбознательны. Легко отвлекаемся на всякую мишуру типа кубика Рубика, компьютерных игр, социальных сетей… А живой, конкретный, неповторимый человек нам неинтересен… А потом вдруг у Бича обнаружились проблемы со здоровьем. Что-то с сердцем... У Бича вообще, скажем так, здоровьем не задалось тело. Помнится, как-то раз Бык, вошедший по делам в старшинский кубрик, увидел, что на койке лежит Бич, весь, как говорил поэт, «исхудалый и тонкий, в сияньи страдальческих глаз…» Пришлось Бичу взять академический отпуск, после окончания которого он влился в состав другой «карасиной» роты, но, ежели не ошибаюсь, и там у него не заладилось... Короче говоря, Бич сломался. Жалко Бича… И где ты теперь, Бич?.. Где ты, Володь, а?.. И напоследок традиционный анекдотик: «– На занятиях с карасями по строевой подготовке помощник старшины группы Сэ-182 Бич всё время командует: - Левой! Левой! - Товарищ помощник старшины, разрешите вопрос? – обращается карась Паштет. - Разрешаю. - Скажите, а что делать правой ногой?»
Блондинка Блондинка – это гюйс (см. главу «Форма – это всё!»), то бишь форменный воротник синего цвета с тремя белыми полосками и белой подкладкой. Всякий курсант Макаровки, неравнодушный к морской форме, предпочитает в увольнении носить именно блондинку. Это считается шиком. Блондинка – есть по сути нарушение формы одежды, ибо уставы не предусматривают гюйс такого вида. Как известно, курсант на выдумки досуж, и блондинка добывается путём порчи летней хлопчатобумажной фланки белого цвета, которую в городе-герое Ленинграде вследствие его многократно проклятого легионами поэтов и писателей климата носить затруднительно. То бишь, от летней фланки аккуратно отрезается гюйс – и получается блондинка. Кстати, именно на блондинке Крепкого перед выпускным банкетом расписалась чуть ли не вся 65-я рота выпуска 86 года. Кто-то оставил там свою роспись, кто-то пожелание, кто-то – краткое добродушное ругательство… И блондинка эта сохранилась до сих пор…
Бомба Бомба - конспект лекций, разделённый на листы. Это произведение изворотливого курсантского ума шло в ход, когда предстоял экзамен по какому-либо сложному запутанному предмету. Курсанты Крепкий и Бык, например, на втором курсе изготовили бомбы к экзамену по электротехнике (ТОЭ – «теоретические основы электротехники»). Всё было справедливо: половину конспекта по электротехнике писал Крепкий, другую – покорно Бык. Затем следовало лишь не попасть на экзамене в один заход. Алгоритм использования бомбы прост. Бомба перед экзаменом засовывалась обычно под манжеты голландки (фланки). На каждую руку в итоге - половина ответов на экзаменационные билеты. Причём в уголке листа предварительно писался карандашиком номер билета. Тянешь билет, садишься за парту, затем, изловчившись, непринуждённо расстёгиваешь пуговку манжеты и, скосив глаза, незаметно отгибаешь уголки бомб до нужного карандашного номера. После уж сосем просто: ещё более изловчившись, отработанными движениями пальцев, которым мог бы позавидовать сам Кио, следовало извлечь бомбу на свет Божий, немногим погодя ловко стереть резинкой-ластиком с уголка карандашный номер и артистически изобразить процесс напряжённого переноса «богатых знаний» на бумагу. Как видно, писать-то не требовалось, ибо всё было написано загодя. Правда, имелся важный нюанс. Если бомба была написана рукой товарища, то для подстраховки следовало всё же переписать её своим почерком. И следующий нюанс. Кое-какие знания по заковыристому предмету требовалось иметь, ибо преподаватели Макаровки имели гнусную привычку задавать дополнительные вопросы. Короче, если ты – полный дуб, то бомба тебе не поможет… А означенные Крепкий и Бык смогли всё же, отбомбившись, схлопотать по уверенной «тройке»… И традиционно – анекдотик в тему: «- Ты чё так усиленно зубришь? – спрашивает курсант УМТ соседа по кубрику. - Химию… - Так ведь экзамен завтра по Истории КПСС… - Какая разница: всё равно не сдам…»
«А мне можно завтра в город?..» Крепкий (он же Лоша, он же Хороший, он же Приятный) прибыл в Макаровку из маленького городка Северного Казахстана. Наивен был до такой степени, что не предполагал, что здесь может оказаться нечто навроде армии. Был уверен, что Макаровка – обычный гражданский институт. Поэтому в первый день Стрельны запросто встал в общий строй, будучи одетым в тельник, бушлат, тренировочные штаны с пузырями на коленях и кеды. Ротный командир, капитан третьего ранга Голубов поначалу этого вопиющего маскарадного костюма не заметил, поскольку Крепкий затесался во вторую шеренгу. После краткой вступительной речи спросил: «У кого есть просьбы, вопросы?» И тогда из второй шеренги поднялась по-школьному рука, и срывающийся голосок спросил: - А мне можно завтра в город?.. Всё ещё яркое солнце начала сентября било в глаза Голубову, и он, прищурившись, натопырил свои усы щеткой и рявкнул: - Это кто такой?! Выйти из строя! Крепкий, просочившись сквозь первую шеренгу, вышел… Бывалого капитана третьего ранга особенно потрясли спортивные штаны и кеды Крепкого. - Почему в таком виде?! – зловеще спросил Голубов. - Так мне не выдали, - объяснил кудрявый Крепкий, доверчиво глядя своими синими круглыми глазками на командира. – Можно мне завтра в город, чтоб форму получить?.. Пришлось Голубову кратко, доходчиво, правда, без идиоматических выражений, растолковать этому карасю, как следует подавать рапорт начальству… После этого Крепкий долго ходил и бормотал: «Командиры здесь какие нечеловечные...»
Боны Боны -чеки Внешторгбанка, отовариваемые в спецмагазинах «Альбатрос» торгового советского треста «Торгмортранс». В Ленинграде «Альбатрос» располагался в районе главной проходной морского торгового порта. Примерный курс бона – 1:10. То есть, 1 рубль-бон соответствовал 10 обыкновенным «рыжим». Параллельная валюта, имевшая хождение в среде моряков загранплавания, членов их семей, валютчиков, торговых работников. Боны выдавались на руки морякам по приходу в советский порт в случае если они не могли отовариться в заграничных портах на реальную валюту. Например, последний порт захода был Бремен, а на переходе Бремен – Ленинград рейсовое задание не предусматривало больше заходов в инпорт. Стало быть, по приходу в Ленинград вся валюта, накопившаяся во время данного перехода, выдавалась в виде бонов. С бонами начинали знакомиться сразу же после второго курса курсанты всех плавательских специальностей, поскольку даже практиканту в загранрейсе государству выплачивалась валюта – 37 копеек в сутки. Курсанты УМТ заполучали в руки боны на плавательской практике после окончания 3-го курса.
Борзость Борзость – вопиющая наглость. «Наглость – первое счастье», - утверждал великий российский реформатор Анатолий Чубайс… В этом смысле многие курсанты УМТ могли бы дать фору этому рыжему наглецу… Оборзевшими карасями называли старшекурсники, например, курсантов Белого и Быка, ходивших в увольнении с белыми шарфиками, напоказ выпирающими из-под чёрных бушлатов. Ещё один образец борзости можно рассмотреть на примере Крепкого. Как-то раз позвонил он знакомой девчонке, чтобы пригласить на свидание. Неожиданно трубку снял её отец, тут же принявшийся въедливо допытываться, мол, кто такой, кого надо, с какой целью, и так далее… Крепкому это надоело, и он просто сказал любопытному папе: - Хули на деда п…дишь?.. - Чего, чего? – не понял дотошный папа. Он, должно быть, не мог даже вообразить, что с ним могут так разговаривать… - Я говорю – «Хули на деда п…дишь?..» - внятно повторил Крепкий и спокойно положил трубку. Ну и напоследок один полулегендарный случай на «Ваське», то есть в городке на 21-й линии. Один курсант-старшекурсник, возвращаясь из самоволки, решил перемахнуть через забор, чтобы не светиться на КПП. Когда он удачно спрыгнул, внизу его уже, оказывается, поджидал целый дежурный офицер. Вот те раз!.. Мгновенно возникла короткая, но вежливая перепалка, во время которой нарушитель напрочь отказался сообщить свою фамилию и роту. Находчивый кап-три ловко сорвал с курсанта фуражку, чтобы посмотреть фамилию на подкладке… Находчивый курсант тут же сорвал с офицерской головы фуражку с известными золочёными дубовыми листиками… После драматической паузы консенсус был найден: противостоящие стороны, обменявшись фуражками, разошлись в разные стороны…
Первые группировки Здесь уже сообщалось, как в первый системный день нащупали руг друга курсанты Бык и Джо. Через несколько дней к этому мощному дуэту присоединился и помощник старшины первой группы, который был старше вчерашних пэтэушников на два года, имел за плечами два года учебы во ВМУРЭ имени А.С. Попова и около года армейской службы. В качестве связывающего вещества послужил футбол. Сыграв вечером вместе на площадке на второй стрельнинский день, эта могучая кучка потом вошла в сборную судоводительского отделения, которая в середине сентября стала чемпионом 1 курса Общеинженерного факультета (ОИФ). Трио это ходило вместе в самоволки, пытаясь клеить девчушек в окрестностях Стрельны и Петродворца, расположенных в радиусе получаса ходьбы от системных корпусов. Но в ЦПХ (стрельнинский торгово-кулинарный техникум), заметьте, вместе они так и не побывали... Однажды договорились называть друг друга по условным прозвищам. Удачнее всего получилось с Джо, который под этим именем вошёл в анналы роты и проходил все системные годы. Проскакивали, правда, в отдельные периоды ещё Кирпич и Лабазник, но все же Джо сразу прилипло к нему, как будто так и было задумано с рождения. Бывший курсант «Поповки», поскольку на его глазках лежала неистребимая печать монголо-татарского ига, мгновенно схлопотал прозвище Осман, которое, впрочем, продержалось недолго, будучи замененным на нейтральное «Белый» (встречался и вариант Мартыш). Белый на первый беглый взгляд выглядел моложе своих двадцати лет. Может, поэтому он выбрал для себя несколько нагловатую, вызывающую манеру поведения, словно старался за счёт этого утвердиться в глазах окружающих. Дружба и совместное времяпровождение с Белым сулило массу всяческих приятных приключений – преимущественно в виде мордобития. А драка, надо сказать, - неплохое времяпровождение для курсанта, кабы не выбитые зубы и сломанные челюсти… Белый, попадая в скопление народа, имел обыкновение «нарываться», грубо говоря, пардон, - «лезть в залупу». Так, именно Бык и Белый, при активном участии Кота учинили во внутреннем дворике жилых корпусов Стрельны знаменитую драку с пьяными курсантами соседнего Ленинградского арктического училища (ЛАУ). Тогда судомехи горохом сыпались из окон первого этажа на выручку «своим пацанам», а дежурный по училищу, капитан третьего ранга Подковырин, весь побелевший, с кортиком наперевес бросился в гущу драки с истошным воплем: «Не допущу!..» Правда, справедливости ради следует сказать, что драку всё же спровоцировал Бык, но этот нюанс лишь исключение из правила. Через добрый десяток лет Теоретик наткнулся в знаменитом романе Марио Пьюзо на точную характеристику типажей, подобных Белому: «Есть люди, которые прямо-таки вопят: «Убей меня!». Впоследствии, видимо, имена эта особенность характера и привела Белого к архангельской трагедии... Не очень продолжительная жизнь получилась и у прозвища третьего приятеля, названного своими «крестителями» Билл. Кстати говоря, Осман и Билл, будучи в увольнении в Ленинграде, допускали себе некоторую небрежную щеголеватость в форме – одевали к бушлату белые шарфы (об этом уже слегка упоминалось в главке «Борзость» - Авт.). Этот факт позволил впоследствии Биллу (Быку) говорить с оттенком легкой ностальгии: «Когда я был карасем, я ходил в увольнение в белом шёлковом шарфике под бушлатом...» Уже после, через несколько месяцев после знакомства, Белый как-то скажет Биллу: - А я ведь тебя сразу приметил. - Чем это? - Да ты походил, знаешь, на такую большую, умную птицу. Ходил так, высматривал чего-то... Поначалу - по крайней мере, в течение первого семестра - эта троица выглядела довольно сплоченной, но позже в их монолите пошли трещинки, и связано это было прежде всего с тем, что Джо и Белый были «питерцами», а Билл иногородним. Соответственно, при увольнении «питерцы» уезжали по домам, причем с ночевкой, а Билл оставался в системе, и вынужденно выходил в поисках роскоши человеческого общения на других карасей, жаждавших вкусить с ним самой большой в мире роскоши – человеческого общения. Первым в троице откололся Джо, который во время первой сессии схлопотал банан и попал в дурбат. Сущность «дурбата» была проста и понятна как паста ГОИ. Пока не закроешь свой банан - ХРЕН ТЕБЕ КАНИКУЛЫ... В «дурбате» Джо готовился держать переэкзаменовку с Хомой, и тогда эти два карася мгновенно, как говорится, уловили родство своих душ. Параллельно вышеописанной стихийно возникали и укреплялись и другие группировки. Так, одна из таковых, кстати, как оказалось впоследствии, довольно устойчивая, образовалась вокруг курсанта по кличке Чан, внешне здорово смахивавшего на гоголевского героя. Казалось, надень на этого долговязого чернявого парня шаровары и свитку – и перед вами вылитый парубок, готовый идти на колядки... В группировке Чана, образно именуемой Лига сексуальных реформ, оказались Сорокел (впоследствии «перекрещённый» в Зиновия) и Ливи (он же Фламинго).
Бухло Бухло – это крепкие спиртные напитки. Всё что крепостью выше 14 градусов. Очень волнующая обширная тема… Одно из фольклорных расшифровок аббревиатуры ЛВИМУ означает: «Литр Водки И Можно Учиться». Курсант Лбов (Куэм) подсказал ещё один вариант: «Любим Выпить И Можем Удовлетворить». Как видите, в обоих вариантах присутствует фактор выпивки… Вследствие понятной ограниченности контактов с загнивающим Западом бухло для курсантов Макаровки в основном ассоциировалось с водкой, бормотухой (креплёным вином), коньяком, самогоном, чачей, шилом (спиртом). Шило, впрочем, у курсантов Макаровки популярностью не пользовалось. Великолепным промежуточным вариантом были ёрш (произвольная смесь пива с водкой), а также известный коктейль «Северное сияние» («Белый медведь»), представляющий собой аналогичную в смысле количества компонентов смесь шампанского с водкой. Большим преимуществом указанных народных коктейлей являлось то, что с их помощью можно было стремительно и относительно дешёво «догнаться», чтобы потом плавно либо так же стремительно (в зависимости от пропорции смешиваемого) «отъехать». Приведу простой пример. Пить водку – для курсантского кошелька накладно. И, главное, скоротечно. Во всех смыслах. Бутылку водки на троих можно уговорить незамедлительно, после чего наступает некоторое неудовлетворение быстротой процесса. Две бутылки «беленькой» - могут преполнить чашу терпения курсантского организма. Тем более, как говорил великий и мудрый философ-самоучка Иосиф Дицген: «Водка - это как русская матрёшка: открыл одну, а там пошла вторая, третья...» Другое дело – славный приятель ёрш. Разлил мерзавчик по кружкам с пивом – и так захорошеет… Как говорилось в книжке одного неплохого ленинградского писателя: «Такая благодать – как будто Христос босыми пятками по душе пробежался…» Схожим эффектом обладала и смесь водки с шампанским. Справедливости ради следует сказать, что вследствие наличия родственников, ходивших в загранплавание, многие курсанты Макаровки имели возможность пленительного знакомства с такими образчиками бухла как виски, джин, и даже текила… Как-то отклонившись от темы лекции, преподаватель Сергей Борисович Лебедев рассказал толпе, что в его студенческие времена выпивку выбирали они по специальной формуле: Алкогольный коэффициент К = Грамм Х Градус/ Цена. Естественно, «К» должен стремиться к максимуму. По словам Лебедева, эмпирическим путём давно доказано, что наибольшим «К» обладает креплёное вино («бормотуха»). И анекдотик в тему: «- На экзамене по марксистко-ленинской философии профессор: - Приведите пример вопроса, чтобы ответ звучал как отказ и одновременно как согласие. Курсант УМТ: - Это просто: «Водку пить будете?».. - «Ах, оставьте!».. «Васька» «Васька» - это городок ЛВИМУ на Васильевском острове. На Косой линии расположено центральное здание, в котором восседало различное большое начальство, включая профессора Германа Давыдова, начальника ОРСО Дмитрия Игнатова и главного офицера, начальника Военно-морской кафедры Дмитрия Краско. Там же были большинство учебных аудиторий, курсантский клуб, и – о, вожделение курсантского желудка, - камбуз (столовая), где макаровцы харчевались. Вот как описывает это готическое здание из красного кирпича неизвестный автор курсантской народной поэмы «Про ЛВИМУ»: «Так вот, когда он звался Питер, Какой-то добренький купец, Большой мошенник и делец, Под старость как-то с кем-то выпил. Затем, чтоб Богу угодить И дело доброе свершить, Решил отгрохать богадельню, Для старичков седых молельню. Купец, издавши грозный клич, Отдал приказ везти кирпич На Васин остров поскорее И шевелиться поживее. Был дом отгрохан точно к сроку, И, чтобы не творить мороку, Туда вселили стариков Без всяких там обиняков. Как жили деды, то неважно, О них не стоит вспоминать, Хоть старость нужно уважать. И что их жизнь напротив нашей? Так вот, купчишке дали взашей В лихом осьмнадцатом году, А дом отдали под ЛВИМУ. Так до сих пор стоит как крепость Та богадельня на Косой, Еще остался крест святой, Иль, может быть, его сдолбили. Но старичков и нет в помине – Народ здесь водится иной...» Исторически в ЛВИМУ существовало пять факультетов – Судоводительский (СВФ), Судомеханический (СМФ), Электромеханический (ЭМФ), Радиотехнический (РТФ), Арктический («Гидрография», «Океанология», «Метеорология»). Факультет УМТ (шестой) окончательно оформился в 1982 году. Курсанты 1981-го года набора поначалу числились ротой 11Э в составе Судоводительского факультета. Ремарка Теоретика: «В Макаровке в ходу были следующие прозвища факультетов.. - «Дворник с дипломом» – Судоводительский. - «Маслопупы» – Судомеханический. - «Искрожопые» – Электромеханический. - «Дятлы» – Радиотехнический. - «Пингвины» – Арктический. Подозреваю, что было прозвище и у УМТ, но, увы, лично мне не приходилось его слышать…» Может быть, не совсем вовремя, но вспомнилось жизненное кредо судомеханика: - Всё может быть, Всё может статься: Жена вам может изменить, «Бурмейстер» может поломаться… Но бросить пить?.. Не может быть!.. Не может быть… На 21-й линии находится городок, в котором курсанты в основном жили. Кроме этого, там были некоторые аудитории и лаборатории факультетов СМФ и ЭМФ. Под окнами курсантского общежития проходила трамвайная линия. Поначалу жутко грохотавшие трамваи создавали некоторое неудобство, особливо ночью. Но курсант Макаровки – ещё та сволочь, которая быстро ко всему привыкает… Для полноты картины, следует упомянуть, что на «Ваське» жили и учились старшекурсники, начиная с третьего курса. Аналогично судоводы и радисты занимались этим в корпусах другого городка старшекурсников – Охты (Заневский проспект).
ЗАПИСКИ НА ГЮЙСАХ Атмосферу первых дней Макаровки, на мой взгляд, неплохо передаёт следующее творение курсанта Графомана. Курсантская молитва Господи небесный, Спаси меня От фланки тесной, Как от огня. От маршировки Меня избавь. В наряды только Меня не ставь. Не так, как прежде Дневальных глас Пускай пореже Тревожит нас. От распорядка и построений, От физзарядки Дай избавленье. От старшинской лютости, Офицерской тупости. Помоги когда-то Избежать дурбата. От ночных работ, От ненужных забот. Сохрани от скуки, Отмени науки… Ещё моленье Прошу принять – В то воскресенье Дай разрешенье мне опоздать… Я, Царь Всевышний, Хорош уж тем, Что просьбой лишней Не надоем. (Продолжение следует… Виза– допуск к загранплаванию. Соответственно, визирование – одно из самых нервных и длительных мероприятий. Курсанты УМТ проходили визирование на третьем курсе. Весь третий курс прошёл под дамокловым мечом визирования. Процесс был сложен и покрыт мраком, за которым зловеще мерцало недремлющее око наших славных компетентных органов. Начиналось с того, что на каждого курсанта составлялась подробная характеристика с указанием его главных положительных и сомнительных качеств. Что характерно, всё было серьёзно, без проявлений формализма. Характеристику, составленную старшиной и комсоргом группы, корректировал при необходимости ротный старшина, отправляя её на утверждение ротному командиру кап-три Ходе. А тот, полагая себя неплохим знатоком курсантских душ, правил, как хотел… Вдобавок каждый курсант старательно заполнял подробнейшую анкету, в которой имелось немало каверзных вопросов. Государство интересовало буквально всё – чуть ли не то, пил ли твой дядя в Вологде запоем… Если серьёзно, то был в анкете такой невинный с виду вопрос: «Находились ли Вы либо Ваши близкие родственники во время Великой Отечественной войны на территориях, оккупированных немецко-фашистскими войсками?» Этот вопросик вгонял в лёгкий ступор, поскольку у многих близкие родственники были, находились… И, хотя в подавляющем большинстве случаев пребывали ближайшие родственники в те грозные годы в детском возрасте, всё равно возникало неясное ощущение тревоги… А вдруг компетентные органы заподозрят, что детки эти, например, подносили снаряды фашистским артиллеристам, либо таскали сало и горилку «лесным братьям»?.. И тогда – хана, прощай, виза, эх!.. Что анкета?.. Анкета – суть явление стихийное, подобное девятому валу на картине Айвазовского. Здесь что-либо существенно изменить, никто из курсантов не мог. Сложнее было с характеристикой. Буквально каждое слово, вписанное в характеристику, могло печально повлиять на решение комиссии по визированию. Так, например, в характеристике курсанта Пахана затесалось словечко «замкнут». И всё – этого оказалось достаточно, чтобы внести в ответственные умы членов комиссии сомнения. Действительно, чёрт знает, что у этого курсанта на уме?.. Вдруг, например наблюёт возле памятника Бременским музыкантам?.. И курсант Пахан визирование не прошёл… Это было очень досадно, поскольку курсанты УМТ традиционно проходили индивидуальную плавательскую практику. Это подразумевало при удачном стечении обстоятельств – устройстве на должность в судовой штат и продолжительном рейсе, например, -довольно неплохой по меркам СССР заработок в валюте. Соответственно, появлялся шанс прилично прибарахлиться теми же джинсами, кроссовками, и многими другими дефицитными в СССР шмотками. Да уж, как сказал однажды феликий и мудрый философ-самоучка Иосиф Дицген: «СССР - страна дефицита натуральных продуктов. Россия – страна изобилия синтетического дерьма»... В общем, каждый курсант УМТ в предвкушении сладкого загранрейса стремился извлечь максимум пользы из имеющегося у него блата. Так, Крепкий, изыскав внутренние резервы в Балтийском морском пароходстве (БМП), смог договориться, что его и Быка возьмут на контейнеровоз, работавший на линии Ленинград – Мельбурн. Это означало как минимум полгода морей, а, стало быть – туго набитая вожделенной валютой мошна. Да и побывать в Австралии для парней, у которых верхом географического познания было пребывание в колыбели революции Ленинграде – это многого значит... Бык сильно воодушевился такой перспективой. - Это же великолепно, и даже весьма недурственно, - приговаривал он, периодически одобрительно похлапывая пройдоху Крепкого по плечу. – Экватор пройдём, попрыгаем с кенгуру. Может быть, сбудется твоя заветная мечта, Крепкий, - нокаутировать королевского пингвина… И тут судьба преподнесла курсанта УМТ-81 бяку. Многомудрое факультетское начальство вдруг изменило правила игры, порешив сделать загранпрактику групповой, и побрели палимые июльским солнцем курсанты УМТ на УПС (учебно-производственные суда). Курсанты Сэм, Мурло, Бык, Макар, например, попали на УПС «Профессор Хлюстин». А Крепкому, доложу я вам, визу не дали… Сирота ведь, причём круглый, крепких семейных связей нет, и вообще, что его удерживает в обществе победившего социализма?.. Вдруг этот кудрявый мерзавец смоется на Запад?.. Не дали визу и Старичку… Ротный старшина, образцовый служака, коммунист при том – и такой облом… Подвох был в том, что якобы из-за того, что ротный старшина служил на подлодках... Старичок до сих пор помнил, что болты на приемных фланцах седьмого отсека подводной лодки проекта «Буки» оборудованы не правосторонней, а левосторонней резьбой на шесть восьмых дюйма… Кто мог поручиться, согласитесь, что Старичок, сойдя на берег в какой-нибудь натовской стране (а их предполагалось как минимум две), не продаст этот заковыристый секрет отечественного военно-промышленного комплекса за каких-нибудь тридцать валютных сребреников?.. Наверно, примерно так рассуждали компетентные органы… Видимо, именно после этого у Старичка внутри нечто надломилось... После третьего курса надёжнейший старшина роты стал откровенно тяготиться своим старшинством… Но, кстати, сумел аж на пятом курсе выцыганить у факультетских начальников «добро» на индивидуальную плавпрактику, получил визу, и сумел-таки побывать в загранрейсе. Видимо, дилемма левосторонней резьбы на шесть восьмых дюйма к тому времени потеряла свою актуальность для штабистов НАТО… Был в том году и курьёз. Курсант Чима каким-то загадочным непостижимым образом сумел ускользнуть в индивидуальную практику, появившись в роте еще более смуглым лишь в ноябре четвёртого курса. Вот вам и пища для размышления, у кого какой был блат… Естественно, не дали визу и записным ротным разгильдяям: Хоме, Джо, Чану, и некоторым другим. И напоследок традиционный анекдотик: «- Ротный кэп наугад вытаскивает из пачки десять личных дел курсантов и говорит: - Этих – не допустить к визированию! - За что?! – спрашивает изумлённый старшина роты. - Не люблю неудачников…»
Военмор Военмор – есть курсант военно-морского училища. А таковых училищ в городе-герое Ленинграде и окрестностях было хоть косой коси. Начнём с того, что неподалёку от Стрельны, в Петродворце, базировалось Высшее военно-морское училище радиоэлектроники имени А.С. Попова (ВВМУРЭ), из которого, как упоминалось ранее, был со второго курса изгнан курсант Белый. Военморов также учили в самом Ленинграде: ВВМУ имени М.В. Фрунзе, ВВМИУ (инженерное) имени Ф.Э. Дзержинского, Военно-медицинская академия (ВМА) имени С.М. Кирова, ВВМУ подводного плавания имени Ленинского комсомола. Кстати, про военморов подплава ходила такая байка, будто бы командование училища строго наказывало курсантов за дисциплинарные проступки, исключая пьянство. Видимо, считалось в порядке вещей, что будущий офицер подплава и алкоголик – суть синонимы… Боюсь ошибиться, но вроде в Пушкине имелось ещё какое-то военно-морское инженерное училище, готовившее инженеров для ВМФ (строителей и пр.). Впрочем, с этими военморами курсанты Макаровки редко пересекались. Отношения между военморами и макаровцами можно кратко охарактеризовать как вооружённый нейтралитет. Есть нюанс. Макаровка, видимо, заслуженно, считалась среди ленинградцев очень престижным вузом. Курсант Бык ощутил это на себе сразу же после поступления. Казалось бы, ещё недавно его в рабочем общежитии на Охте знали как пьянь, одного из хануриков из легендарной «девятки» (комнаты №9), и тут – уважительный шёпот - «…он поступил в Макаровку, молодец парень…» Соответственно, у курсантов Макаровки в общении с другими курсантами, не говоря уже о студенческой братии, проступала некая спесь. Пожалуй, исключая военморов ВМА – всё же это были будущие врачи… Политика нейтралитета заключалась в том, что макаровцы и военморы старались не светиться своими репами в излюбленных местах отдыха и досуга противостоящих сторон. Так, например, макаровцы редко захаживали в вотчину курсантов «Дзержинки» пивной бар «Вена», военморов редко можно было увидеть в пивных барах «Жучок» и «Гавань». Нарушители негласной конвенции вполне моги схлопотать по сусалам… Имелось также некоторое различие в форме. Военморы ходили в однобортных шинелях, макаровцы – в двубортных. Военморы первые два курса носили бескозырки, и лишь с третьего переходили на мицы (фуражки). И напоследок традиционный анекдотик: «– Товарищ капитан первого ранга, а почему у нас во всех каютах висят картины Айвазовского? - Это не картины, курсант. Это иллюминаторы…» ЗАПИСКИ НА ГЮЙСАХ Когда мы были карасями... В первые макаровские месяцы наблюдалась трогательная дружба толпы. Наверное, это объясняется трудностями привыкания к распорядку, учёбе, и прочим сопутствующим вещам. Каждому карасю хотелось уравновесить все эти безобразия и свинцовые мерзости курсантской жизни прочную курсантскую дружбу. Этому способствовало и некоторое обострённое чувство локтя. На первом курсе поначалу толпа была в основном распределена жить в два больших кубрика по четырнадцать человек в каждом. Такой кубрик уже смахивал на компактную казарму, а в каждой из казарм предостаточно локтей… Стоило лишь кому-нибудь из карасей-питерцев вырваться хотя бы на пару часов домой, как они непременно притаскивали в кубрик массу разнообразной жратвы. Потом вся эта снедь с оттенком торжественности делилась по-честному между всеми обитателями кубрика. Этот обычай очень пришёлся по душе иногородним карасям, потому как передачки им таскать было неоткуда. Пришлют сердобольные родители из какого-нибудь Крыжополя посылочку в фанерном ящичке – и вся радость желудка… Особенным успехом пользовалось сладкое, аккурат по сезону: арбузы, дыни, и прочие, не побоюсь этого слова, фейхоа… Курсант Бык по обыкновения в такие минуты вальяжно возлежал на коечке, заложив руки за голову, и уверенно ждал, когда ему поднесут законную долю. Впрочем, иногда добродушно грубил: - Хоть какая-то польза от вас, питерцев, маменькиных сынков, есть… Надо признать, жратву караси из дому таскали в таких масштабах, что, видимо, не один рачительный родитель, сводя в конце месяца семейный баланс, невольно думал про себя: «Что-то сына частенько отпускают в увольнение...» Бык скептически смотрел на трогательную карасиную дружбу. Он это уже проходил в ПТУ... Бык знал, что скоро эта трогательная коллективная дружба исчезнет, а вместо нее образуются устойчивые группировочки... Анекдотик в тему: «Курсант УМТ чудом попал на банкет, где всё ломилось от яств. - Я вообще в еде очень непривередливый, - доверительно сказал он симпатичной девчонке, оказавшейся соседкой по столу. – Мне всё равно что есть – чёрный хлеб или чёрную икру… - Тогда почему ты всё время на икру налегаешь?.. - А какая разница?..» Гады Гады– форменные, положенные по Уставу ботинки. Бывают летние (демисезонные) и зимние, то есть утеплённые. Подробнее – в главе о курсантской форме, которая следует чуть ниже. Гадюшник Гадюшник – плохой кабак. То бишь – ресторан, бар, кафе. Типичным гадюшником, например, был пивной подвальчик в Петродворце. К сожалению, как-то выпало название. Наверное, потому что гадюшник… Там, по-моему, напрочь отсутствовала вентиляция, и поэтому сигаретный и папиросный дым в подвале ходил буквально столбами. Аж глаза разъедало. В достаточном количестве гадюшников имелось и на Васильевском острове. Всякого рода забегаловки, рюмочные. С другой стороны, было удобно: зашёл, хлопнул рюмку водки для куражу, заел бутербродиком с селёдочкой – и вышел. Дёшево и сердито… Помимо отвратительных условий, сомнительной гигиены и ненавязчивого сервиса в гадюшниках укоренилась мерзкий обычай разбавлять любимый курсантский напиток – пиво… Подробнее о питерских гадюшниках мог бы при желании порассказать курсант Сильвер. Именно он ставил перед собой великую, но, скорее всего, недостижимую цель – обойти за время учёбы в ЛВИМУ все ленинградские бары. Анекдотик в тему: «Некоторым курсантам УМТ, чтобы подарить букет женщине, достаточно просто дыхнуть». (Продолжение следует)… © Copyright: Андрей Ганюшкин, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике: |
