Леонид Филатов 1946 Казань - 2003 Москва

Ольга Флярковская: литературный дневник


Первый снег


Ещё вчера, - как снимок дилетанта, -
Осенний день расплывчат был и слеп,
А нынче скрупулезно и детально
Его дорисовал внезапный снег.


Ещё вчера проступки цвета сажи
И прегрешений серые мазки
Казались органичными в пейзаже
Чумазой и расхристанной Москвы.


А нынче смотрим в окна с изумленьем -
Весь мир присыпан белым на вершок!...
И кажется чернейшим преступленьем
Вчерашний незатейливый грешок.


Белым-бело!.. И в этом белом гимне
Приходит к нам, болезненно остра,
Необходимость тут же стать другими,
Уже совсем не теми, что вчера.


Как будто Бог, устав от наших каверз,
От слёз и драк, от кляуз и нытья, -
Возвёл отныне снег, крахмал и кафель
В разряд святых условий бытия.


И кончились бои, и дрязги стихли,
И тишина везде вошла в закон
Как результат большой воскресной стирки
Одежд, религий, судеб и знамен...


1975



* * *


Вот улетишь, парус наладишь.
Врач был латыш - светлый, как ландыш.
Сложим вот так белые руки.
Жизнь не берёт нас на поруки.



Ангел стоял возле кровати,
Как санитар в белом халате,
Август стоял прямо над моргом,
Август дышал солнцем и морем.


Я уплывал в белой сирени.
У трубачей губы серели.
Это опять мамина странность.
Я же просил - без оркестрантов.


А над Москвой трубы дымили.
Стыл ипподром в пене и в мыле.
В тысячный раз шёл образцово
Детский спектакль у Образцова.


И, притомясь, с летней эстрадки,
Мучали вальс те оркестранты.
Чей это гнев, или немилость?
В мире ничто не изменилось...


Я уплывал в белой сирени.
У трубачей губы серели.
Это опять мамина странность.
Я же просил - без оркестрантов.



Баллада о последней рубахе

…А комод хранил рубахи, как надежды…
А война уже не шла который год…
И последняя на шест была надета
И поставлена на чей-то огород.

Это так невероятно и жестоко,
Что стоишь не огорчён, а изумлён,
Как над дудочкой лихого скомороха,
О котором узнаёшь, что он казнён.

А хозяин был такой весёлый малый,
А хозяин – вам, наверно, невдомёк –
На вокзале так смешно прощался с мамой,
Что погибнуть просто-напросто не мог…


Наташа плюс Серёжа

Тревожно и серьёзно
Я вывел на снегу:
«Наташа + Серёжа»,
А дальше не могу.

И в этом я, ребята,
Ничуть не виноват.
Сейчас уйду с Арбата
И выйду на Арбат.

Насколько это можно,
Прошу принять всерьёз:
Наташа плюс Серёжа
Равняется – вопрос.

Она не виновата,
И я не виноват.
Плывёт, как эскалатор,
Сиреневый Арбат.

От двоек и нотаций,
И материнских слёз
Сережа плюс Наташа –
Пока ещё вопрос.

И всей Москве не спится,
Она у нас в долгу,
Покуда не решится
Проблема на снегу.

А в ней тревога та же
И тот же в ней серьёз:
Серёжа плюс Наташа
Равняется – вопрос.

1966



Не лети так, жизнь


О, не лети так, жизнь, слегка замедли шаг.
Другие вон живут, неспешны и подробны.
А я живу – мосты, вокзалы, ипподромы
Промахивая так, что только свист в ушах.

О, не лети так, жизнь, уже мне много лет.
Позволь перекурить, хотя б вон с тем пьянчужкой,
Не мне, так хоть ему, бедняге, посочувствуй,
Ведь у него, поди, и курева-то нет.

О, не лети так, жизнь, мне важен и пустяк.
Вот город, вот театр. Дай прочитать афишу.
И пусть я никогда спектакля не увижу,
Зато я буду знать, что был такой спектакль.

О, не лети так, жизнь, я от ветров рябой.
Мне нужно этот мир как следует запомнить.
А если повезёт, то даже и заполнить
Хоть чьи-нибудь глаза хоть сколь-нибудь собой.

О, не лети так, жизнь, на миг хоть задержись.
Уж лучше ты меня калечь, пытай, и мучай.
Пусть будет всё – тюрьма, болезнь, несчастный случай.
Я всё перенесу, но не лети так, жизнь!

1986


Последнее стихотворение Леонида Филатова посвящено внучке Оле.



* * *

Тот клятый год уж много длился лет.
Я иногда сползал с больничной койки –
сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.

И крал себя у чутких медсестёр,
ноздрями чуя острый запах воли,
я убегал к двухлетней внучке Оле
туда, на жизнью пахнущий простор.

Мы с Олей отправлялись в детский парк,
садились на любимые качели,
глушили сок, мороженое ели,
глазели на гуляющих собак.

Аттракционов было пруд пруди,
но день сгорал и солнце остывало.
И Оля уставала, отставала
и тихо ныла: деда, погоди.

Оставив день воскресный позади,
я возвращался в стен больничных голость,
но и в палате слышал Олин голос:
дай руку, деда, деда, погоди…

И я годил, годил сколь было сил,
а на соседних койках не годили,
хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.

Когда я чую жжение в груди,
то вижу, как с другого края поля
ко мне несётся маленькая Оля
с истошным криком: «дедааа! погодии…»

И я гожу, я всё ещё гожу
и, кажется, стерплю любую муку,
покамест эту крохотную руку
в измученной руке своей держу.

2001 (?)



Другие статьи в литературном дневнике: