Наталья Перстнева. Солярис

Алена Деварт: литературный дневник


http://stihi.ru/2023/02/20/8341


Пейзаж
Так умер он, и ничего о роде, имени его мы не узнали. Дж. Байрон


картина неизвестного художника
которого возможно и не было
она приводит единственное доказательство
отвечает что нарисованное существовало в природе
застыло в диком броске ветра
осталось отпечатком на полотне
теперь можно с уверенностью сказать что несколько тюбиков краски определенно были



Озеро


о озеро моей жизни
в замерзшем виде оно оказалось грязным прудом
когда все упавшее в него поднялось на поверхность и застыло ошметками Люцифера
храбрые утки неторопливо идут по льду не заметив что началась полынья
они могли бы взлететь но такая лень вокруг что невозможно дописать стихотворение
из-за нее мы тут все никуда не летим и бесстрашно ждем весну
если завтра не придет значит не смогла встать с постели



Пока ты спишь


разум
пока ты спишь
кто-то пишет твою сумасшедшую реальность


вставай сука
или проснешься в Большой Европе



Солярис


Я хожу по городу двойников,
Я встречаю вас, и живых, и мертвых,
Обманувших молодость стариков,
Обменявших ваши черты у черта


На какой-то дьявольский маскарад.
Я боюсь с собой оказаться в паре.
Я бегу домой, как бегут назад
В дом, который не проглотил Солярис.


Я бросаюсь в кресло в пустом пальто,
И почти знакомые домочадцы
Равнодушно спрашивают: «Ты кто?» –
И не вижу повода возвращаться.



Выезд
Т. В-кой


Будто бы я иду
По голубому снегу,
Будто на поводу
Лошадь веду с телегой.


Синий покойник в ней
Едет, трясясь по кочкам.
И говорят у дверей:
«Много вас этой ночью.


Любите вы пешком
С бричками за спиною,
С дорогим мертвяком,
Будто бы не откроют».



Восточные тонкости


«Раздевайся, заходи», –
Говорю стихотворенью.
Оглядит с неодобреньем,
Ставя подпись на груди,


Двух драконов и дворец
(Стиль китайский, Улан-Батор),
Там само управит как-то,
Выпьет цаю наконец.


И сидим мы с богдыханом,
Выясняя, кто подлец.
Спит в прихожей бездыханно
Пржевальский жеребец.



Дом Детей


Оставь подарки у дверей,
Исчезни в воздухе дымящем.
Не принимает Дом Детей,
Закрыт на ключ почтовый ящик.


Там долго рукопись лежит,
Никто ее не прочитает.
Звенят и точатся ножи
С тех пор, неведомый скиталец,


Как ты захлопнул за собой
В безумства спичечные двери,
И Гулливеровой стопой
Твоей потери не измерить.



Вещица


Моросит, чернеет только
Длинной улицы чулок.
Все сплошная неустойка,
Расплатился бы чем мог


Этот вечер с продавщицей,
Не продавшей ни черта.
Любопытная вещица
Вместо вещего кота


Оказалась под рукою.
Только вытряхни мешок –
И гуляешь с пустотою,
И ведешь за поводок.



Ком


В какое время я живу,
Расскажут дальние потомки.
Но не наступят на траву,
В крещенский синий воздух ломкий
Не окунутся языком,
Не разгрызут его зубами,
Не выкатится снежный ком
С переплетенными телами
В пустое поле под окно,
Не встанет памятником в прозе
Тому, что вышло из кино
И затвердело на морозе,
Являя землю в облаках,
Щетинящую Пиренеи.
Потом его рассыплет в прах
Весна, и все зазеленеет.



Лошадь Котовского


В республике сельскохозяйственной,
В дупле европейского сада
Встречают весну первомайскую
Все той же единой триадой –
И вина, и розы, и флаги.
И полное сердце отваги
Летит и не чует угрозы,
Как птица из красной бумаги,
В депо запасных паровозов.
Уже подъезжает к вокзалу
Могущая лошадь Котовского,
Ну, в общем, стоит, где стояла,
Одна в полыхании алом
Без реверанса холопского.



Око


Будут деревья телами,
Душами станут птицы.
Духом под облаками
Ветер начнет носиться.


Свяжет сплетенье веток
Руки в благодаренье
За наступленье – свету,
Ночи – за примиренье,


За «ничего не будет»
И «ничего не надо».
Ляжем, метлик и лютик,
На листке виноградном –


И Бетельгейзе око
Вспыхнет, и скажет Вечный:
«Вот теперь-то неплохо.
Вот теперь человечно».



Соловей


Когда пустеет голова,
Куда и мошка не влетает,
То нарастает там трава,
Вся безразличная такая,


Что даже лень ей зеленеть,
Не то что злаком колоситься,
Лишь равнодушная, как смерть,
Поет привязанная птица.


Ах, если б ты ее любил,
Тогда бы так она не пела
И не спускался Гавриил
Забрать ограбленное тело.



Собеседник


Кем ты был и кем не был,
Молчаливый собеседник?
И вставал, и выходил,
И менял лицо в передней
С пиджаками и плащом,
Но впопад еще ни разу
Не подумал даже фразу,
Или думал о своем.



Эльсинор


Из-за того, что был затор,
Никто не смог войти.
Тускнела бабочка в груди,
Печальный Эльсинор


Уплыл на лепестке луны
В бесплотные края,
Где все слова предрешены,
Где спит любовь моя.


Где вздох проходит, не ища
Ни окон ни дверей.
Где спит царевна при свечах,
И что-то снится ей.



Этот театр


Этот театр не резиновый,
Больше он вместить не может.
В каждом кресле, в каждой ложе
Был он драмой изнасилован.


Был отравлен он трагедией,
Оболванен в водевиле.
Больше ни за что на свете,
Сколько б вы не заплатили.


А не то случится страшное
Недостойное Шекспира –
И со сцены в лица ваши
Поглядят пустые дыры.



Линии


Дикий сокол, не прикормленный никем,
Птица ветер, не ходившая землей,
Измеряющая мили бытием,
Прилетит и не увидится со мной.


«Кто послал ее свободную в полон, –
Колокольчики галдят-перегалдят, –
То ли месяц, то ли ворон, то ли Он
Пересчитывает блеющих ягнят?»


И найдет меня в зеленом терему,
Если мне судьба когда-нибудь найтись,
Прозвенит, как не звенела никому, –
И покатится по травам чья-то жизнь.


Колокольчики зацокают «динь-динь»
Язычками перочинными, как нож.
А вокруг такая глушь, такая синь,
Что и сам себя обратно не вернешь.


Он держал в ладони с птицей небеса –
У меня еще в придачу три строки,
Чтобы птицу в перелете написать,
Если хватит разлинованной руки.



Притяжения


Лишь глаза перебирают
Неба звездного фасоль
И теперь наверно знают
Высшей меры утешенье:
Будет вечно длиться боль
И земное притяженье.


Только тысяча огней
Бездной жалила сиротство.
Выбирая, что больней,
Избираешь превосходство.


Притяжение звезды,
Безнадежные просторы,
Где встречались я и ты
Для ночного разговора.



Ворон
Т. Ф.


Я никуда не спешу,
Я пребываю во сне
Розы, оставившей мне
Розовых выдохов шум.


Ветер на камне прилег,
Розу к себе приманя,
Дышит расслабленный бог
И выдыхает меня.


Роза, конечно, умрет,
Камни плохая постель.
Плачущий ворон поет
И выдыхает метель.


Розу прекрасной мечты
Ворон на крыльях несет,
Падая с ней с высоты,
Ворон бессмертный поет.



Романс для Ллюры и фортепиано


Как много утекло воды,
Как много в водах утонуло…
А я в плену у красоты,
Давно оставшейся в минулом.


Сегодня все вокруг мертво,
Но прикоснись еще рукою –
И возвратится волшебство,
Когда-то бывшее тобою.


Пусть невозможно удержать
Сорвавшиеся с клавиш звуки –
Я у стены стою опять
И тишине целую руки.



Другие статьи в литературном дневнике: