Борис Крячко
Обида
Уважаемая редакция!
Получил Ваш дерзкий отказ публиковать мои произведения, под коим подписался Ваш сотрудник некто С. Тов. С! Я, конечно, не знаком с Вами в лицо, но, тем не менее, постараюсь ответить на предъявленные Вами вопросы в том или ином плане.
Прежде всего, Вы обвиняете меня в малограмотности и что в моих произведениях местами попадаются ошибки. Разрешите сказать откровенно: для настоящего писателя это не может быть причиной. Чтобы Вы знали, то даже Лев Толстой писал с ошибками. Впрочем, Вы можете это и не знать. Как Вы сами понимаете, когда бы все писатели писали без ошибок, то и редакций бы не было. Надеюсь, Вы догадались, что я про Вас подумал.
Дальше. Не зная меня, Вы имеете наглость обвинять меня же в незнании отечественной литературы. А Вы пойдите в библиотеку нашего района, где я состою сознательным читателем с 1928 года, и поинтересуйтесь, кто самый активный. Там Вам
прямо скажут. Обратно спросите: «Какие книжки для прочтения берет товарищ Гумозин в своем большинстве?» Обществено-популярные и научно-художественные — вот какие! Так что я знаю назубок не только свою литературу, но и других народов, а Ваши бесполезные обвинения меня весьма удивляют. Ни один человек не может знать все. Так и Вы. Мне, например, известно, а Вам — нет, что в городе Саратове на квартире у одного профессора стоит чайник без ничего, кипит и будет кипеть еще сто лет. Вот какая сила атома и водорода! Фамилию профессора не скажу нарочно, а то у Вас народ — жулики, ухватятся, как за свое, а меня побоку. Но не на такого напали!
Согласен, что надо учиться, как Вы правильно подметили, у классиков. Это мне и без Вас ясно. К Вашему сведению, я не только учусь, но и повседневно совершенствую их мастерство.
А учатся пускай, кто помоложе.
Сопровождая рукопись для возврата письмом, у Вас там есть намек, что литература — это стремление жизни и так прочее. Вы же сами себя не понимаете. Ну, где еще Вы найдете таких жизненных сочинений, как у меня? Они по улицам не валяются. Видели бы Вы, когда я читаю свои рассказы дома. Жена плачет, внучки тоже, хоть и малые, а соображают, а у меня у самого глаза на мокром месте и платок — хоть выжми.
Жена удивляется, спрашивает: «Петя, как ты мог! Неужели это правда?» Да что говорить! Хоть бы у соседей спросили, которым я давал читать мое собрание сочинений, так сразу бы напечатали.
А Вы понаставили в рукописи всяких вопросительных знаков, штрих-пунктиров всяких и так прочее. Зачем? Кто Вас просил? Не понимаю, чего такого Вы нашли в предложении: «Однажды поздной ночью из противоположных кустов раздался громкий крик о помощи». Или: «Грохот душевных треволнений эхом прокатился по склону безлюдного яра». Или вот:
«... пошла в воду, дразнительно шевеля крутыми бедрами стройного стана. Жора притих, сидя на песочке, и умственно ощупывал детали ее очаровательной грации». Вы там даже написали, что такого не бывает. Много Вы знаете! Замкнулись в
кабинете, отгородились от жизни гадаете: то ли Ваня, то ль не Ваня, то ли любит, то ли нет. А вот как раз и бывает. Сам молодой был, имею сознание, что к чему и как. У Вас даже совести хватило совсем зачеркнуть многие места. Например: «Он мечтал за науку, а Марина через это страдала, и ее страстные вздохи по ночам заглушало шелестение кандидатской диссертации и шептание научных слов». А того не знаете, что это как есть из жизни или, если точней, то из семьдесят пятой квартиры. Там живут молодые, недавно поженились, он на кандидата учится и на жену ноль внимания, а она от него за это гуляет.
Я скажу, что Вам не нравится. Во-первых, необычайность, несмотря на то, что в нашей стране очень много необычайного, а Вы этого боитесь и не желаете замечать. Во-вторых, Вы завидуете вниманию читателя, которого я всемерно завлекаю и в глубине своей души отдаете корыстный отчет за популярность неизвестного лично Вам автора. А добавочно Вам любой скажет, что исправлять рукопись от самого начала невежливо, и если б Вы были действительно культурный человек, Вы б это не сделали.
Вы даже до того доходите, что будни советского пенсионера, ушедшего на заслуженный трудовой отдых, называете праздным временем и советуете мне бросить это дело. Никогда! —- вот чего я Вам отвечу. Я был, есть и буду заниматься литературным творчеством. Я чувствую, как у меня с каждым днем нарастают силы, и я добьюсь, всеми силами своего таланта заставлю общественность признать меня за автора. Советский гражданин всего может добиться в нашей стране, если сильно захочет. Советую Вам, молодой человек, быть более уверенным в нас, старых писателей.
Извиняюсь за откровенный разговор, но Вы меня обидели отказом, а я старше Вас и у меня больше опыту. Может, Вы боитесь быть первым? Ведь меня еще никто не печатал. Не бойтесь, ничего не будет, сейчас всех печатают, даже кто что на собрании сказал — подправят и печатают. И за гонорар не волнуйтеся, все будет в пределах нормы. Сам я материально не нуждаюсь, а мой старший зять работает в мебельном магазине, где недавно поступили финские гарнитуры. Если Вам что требуется, сообщите по имеющему у Вас адресу. Лично мне ничего не надо, лишь потомству сказать, что были люди в наше время.
Настоящим посылаю вторично рукопись рассказа «Удар с бугра» и советую прочитать внимательно. Когда рассказ напечатают, пошлю Вам историческую повесть, называется «Москва и Наполеон», которую я недавно закончил специально для Вашего журнала, каковой является моей настольной книгой и священной реквилией.
С искренним уважением и надеждой,
прозаик-пенсионер П. Гумозин.
(Псевдоним — М. Горькин-Победов)
Борис Крячко. Из сборника «Битые собаки».
Таллинн. 1989.
Другие статьи в литературном дневнике:
