На этот раз мне предстояло сыграть негодяя. По ходу действия я должен
был отказаться от матери, спекулировать шикарным бельем, клеветать,
двурушничать, вскрыть два сейфа и обмануть нескольких девушек. В конце пьесы
за мной приходило сразу три милиционера. Мой герой был такой мерзавец, что я
сам сомневался в его правдоподобии. Но меня марьяжили на эпизодических
ролях, а тут наконец дали солидную роль. Режиссер долго ко мне
присматривался и вдруг сказал: "Из вас, по-моему, выйдет незаурядный
подлец". И вот - роль моя!
Кому не нужен успех? Артистам он нужен в особенности. Без него артист
чахнет, становится завистником и интриганом. Мне же, молодому, начинающему,
успех нужен как воздух.
За два дня до премьеры я ходил по комнате и твердил свою роль. В
двенадцатом часу пришла Машенька, наш декоратор. Она слушала меня за дверью
и вбежала в мою комнату, смеясь и аплодируя.
- Браво! Браво! Ты бесподобен! Ты страшен! Браво... Только, знаешь,
слишком уж... Твой герой - такое чудовище, что как-то... Бывают ли такие в
жизни? Вечно тебе дают черт знает что! То проезжий, то прохожий, то хулиган,
то пижон, а теперь - что-то умопомрачительное... Но хватит. Собирайся, тебе
надо проветриться.
Глядя на Машеньку, на ее поблескивающие глаза, веселые лучистые волосы,
слушая ее щебетание, я забываю все заботы и думаю только о том, как я
счастлив. Машенька - моя невеста.
- И вот что! Приехала мама. Не отвиливай. Ты должен с ней
познакомиться. Она хочет тебя видеть. Так что, живо!
Я не сопротивлялся. Был отличный день, и мне самому хотелось
прогуляться по городу. Я надел галстук, прихватил пальто, шляпу, и мы
выбежали на улицу. Ночью падал снег, но к обеду он почернел и подтаял. Было
тепло, и, хотя был ноябрь, все очень походило на весну. Я бережно держал
Машенькин локоть, и не все ли равно - осень ли это была, весна ли - я был
счастлив. Хотелось выкинуть что-либо легкомысленное и веселое.
- Ты будешь вежлив, - говорила Машенька, - старайся показаться
солидным, рассудительным. Тебе это ничего не стоит - ты артист. Что-нибудь
соври.
- Как! Еще одна роль? И, кажется, роль скромного, заведомо
положительного молодого человека. Машенька, пожалей меня, я этого не
репетировал.
Я уже представлял себе все неизбежные неловкости, заминки, паузы, как
вдруг меня осенило. "Сыграю-ка я перед мамашей своего негодяя, - подумал я,
- а потом объяснюсь. Будет весело, непринужденно, заодно прорепетирую и
посмотрю, как оно - на свежего человека".
Я был доволен своей выдумкой, и мне заранее стало смешно. В таком
настроении я предстал перед Машенькиной мамашей.
И вот я и Варвара Семеновна сидим друг перед другом в небольшой светлой
комнатке, завешанной и заставленной этюдами.
- Смотри же, - шепнула мне Машенька, - я хочу, чтобы ты ей понравился.
- И убежала на кухню.
Мамаша - еще нестарая миловидная женщина, похожая, впрочем, на гусыню.
Длинная шея, узкие плечи, белая блузка и строгое, даже надменное выражение
лица. Минуту мы молчали. Я бы давно уже смутился, но не таков мой герой.
- Я очень рада, что мы познакомились, - сказала, наконец, мамаша.
- Да, - отвечаю я, - это не лишнее.
И снова молчание. Слышно только, как Машенька бренчит на кухне
кастрюлями. "Начну, - решил я, - ошарашу сразу".
Я откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и начал:
- Мы, Варвара Семеновна, люди умные и не будем играть втемную. Я женюсь
на вашей дочери. Не надо истерик, слез, восторгов тоже не надо. Обойдемся
без междометий, восклицаний и прочих изъявлений чувств. Экономьте нервы...
Вопросов вы мне тоже не задавайте. Я все сам объясню. Вы хотите знать, кто я
такой. Вы, конечно, слышали, что меня считают здесь... как бы это вам
сказать... непорядочным человеком. Это пустяки. Мне завидуют. Завидуют моему
умению жить.
- Артистам всегда завидуют, - сказала вдруг мамаша. К моему изумлению,
на ее лице не было смущения. Строгость вдруг сползла с ее губ, а приподнятые
брови означали лишь легкое удивление и любопытство.
- Да, я артист, - продолжал я, - почему бы не быть артистом, если за
это неплохо платят? Но я могу быть и бухгалтером, и швейцаром в ресторане, и
директором бани - только заплатите мне больше... Конечно, получать и дурак
может. Я такой человек, что мне никогда никто не даст, если я сам не возьму.
Но сам я возьму обязательно. Зачем я женюсь на вашей дочери? Ваша дочь мне,
конечно, нравится. Она... ничего себе... шик, экстра, прима. Но дело не в
этом... - Я нагло зевнул и искоса взглянул на мамашу. Мамаша сидела смирно.
Она не собиралась падать в обморок, закатывать истерику и даже не перебивала
меня. Мне показалось, что смотрит она на меня внимательно, с теплотой. Такие
глаза бывают у доброго учителя, когда он смотрит на способного малыша.
"Странно, - подумал я, - ее, видимо, ничем не прошибешь".
- Дело, разумеется, не в том, что я не могу жить без вашей дочери. Я
могу без нее жить. Мы знакомы всего две недели, но этого вполне достаточно
для того, чтобы почувствовать взаимную... выгоду. Машенька будет жить
роскошно, модой будет заправлять. С другой стороны, мне необходима связь с
культурными людьми... с запросами. Сейчас я и сам артист, но, как только мы
поженимся, я уйду из театра. В театре не развернешься. Я перейду в
какое-нибудь солидное учреждение с дебетом-кредитом. Например, в
комиссионный магазин - на простор.
"Почему она меня не выгонит?" - недоумевал я.
- Я выкладываю вам все начистоту, потому что я уверен, что вы умная
женщина и любите свою дочь. Нравлюсь я вам или не нравлюсь - это не имеет
никакого значения. Машенька от меня никуда не денется. Я хотел, чтобы вы
поняли, что ваша дочь находится в крепких руках.
Я помолчал, прошелся по комнате и сказал, гадко ухмыляясь:
- Между прочим, у нас с Машенькой все зашло очень далеко... Вы можете
нас поздравить чисто формально... постфактум, так сказать, - вы меня
понимаете...
Мамаша не побледнела, не вскочила, не затопала ногами, а, странное
дело, она улыбалась. "Бревно - не женщина... Ну, я тебя доконаю!" -
обозлился я.
- Мне сейчас нужны деньги, - продолжал я как можно нахальнее, - для
одного дельца. И вы мне их дадите... Если вы мне откажете, я не могу
жениться на вашей дочери. Очень свободно... Я ведь все могу.
После этих слов я ждал чего угодно, только не того, что произошло. Я не
поверил своим ушам. Мамаша спросила меня голосом, полным внимания и
предупредительности.
- Сколько вам надо?
- Тысячу, - сказал я в замешательстве: я уже ни мог больше играть.
- Конечно, я вас выручу, - улыбаясь, сказала она и засеменила в другую
комнату. Вошла Машенька.
- Обед готов... Что такое ты ей говорил? Она в восторге от тебя. "Это,
говорит, то, что тебе надо. С таким мужем, говорит, сто лет жить можно. Он -
прелесть. Но скажи ему, чтобы он был осторожнее. Он, говорит молод, горяч.
Так чем же ты ее очаровал?
В глубокой задумчивости я опустился на стул. "Да, это успех", - думал
я, с тревогой вглядываясь в невинные Машенькины глаза.
