О смерти АС Пушкина
О смерти Пушкина
10 февраля 188 лет назад умер Александр Сергеевич Пушкин.
Несколько лет назад довелось быть в этот день на Мойке, 12, в том самом кабинете с кушеткой. Катарсис...
Для многих из нас эта смерть остаётся большой трагедией, переживаемой так, как переживается личная потеря и потому сопряжённой с настоящим страданием.
Он значительно больше, чем самый любимый, обожествляемый поэт. Мы любим его как современника, как живого человека, чувствуя с ним необъяснимую личную связь.
В этот день перебираешь, вчитываешься в воспоминания близких о его последних часах. И единственное, что примиряет тебя с его ранней смертью, – то, что умирая, он всё стремился вверх, к Богу.
А ещё то, что никто из разделивших эти скорбные и высокие часы не говорит иносказательно "ушёл". Все знают – он не ушёл.
Он умер.
***************
«Кровь лила из раны; было надобно поднять раненого; но на руках донести его до саней было невозможно, подвезли к нему сани, для чего надобно было разломать забор; и в санях донесли его до дороги, где дожидала его Геккернова карета, в которую он и сел с Данзасом. Лекаря на месте сражения не было, Дорогою он, по-видимому, не страдал, по крайней мере, этого не было заметно; он был, напротив, даже весел, разговаривал с Данзасом и рассказывал ему анекдоты.
Домой возвратились в шесть часов. Камердинер взял его на руки и понес на лестницу. «Грустно тебе нести меня?» – спросил у него Пушкин.
Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств. Его внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое белье; разделся и лег на диван, находившийся в кабинете».
В.А. Жуковский
********
«…Ожесточения к жизни в нем вовсе не было. Он желал смерти как конца мучений и, отчаиваясь в жизни, не хотел продолжать её насильственно, бесполезными мерами и новыми мучениями.
Но на другой день, когда сделалось ему получше и заметил он, что и доктора приободрились, и он сделался податливым в надежде, слушался докторов, сам приставлял себе своеручно пиявицы, принимал лекарства и, когда доктора обещали ему хорошие последствия от лекарств, он отвечал им: «Дай Бог! Дай Бог!».
Но этот поворот к лучшему был непродолжителен, и он вновь убедился в неминуемой близкой кончине и ожидал её спокойно, наблюдая ход её как в постороннем человеке, щупал пульс свой и говорил: вот смерть идет! Спрашивал: в котором часу полагает Арендт, что он должен умереть, и изъявлял желание, чтобы предсказание Арендта сбылось в тот же день. Прощаясь с детьми, перекрестил он их. С женою прощался несколько раз и всегда говорил ей с нежностью и любовью. С нами прощался он посреди ужасных мучений и судорожных движений, но духом бодрым и с нежностью. У меня крепко пожал он руку и сказал: «Прости, будь счастлив!».
Пожелал он видеть Карамзину. Мы за нею послали. Прощаясь с нею, просил он перекрестить его, что она и исполнила. Данзас, желая выведать, в каких чувствах умирает он к Геккерну, спросил его: не поручит ли он ему чего-нибудь в случае смерти касательно Геккерна? «Требую, отвечал он ему, чтобы ты не мстил за мою смерть, прощаю ему и хочу умереть христианином».
П.А Вяземский
********
«Государь, наследник, великая княгиня Елена Павловна постоянно посылали узнавать о здоровье Пушкина; от государя приезжал Арендт несколько раз в день. У подъезда была давка.
В передней какой-то старичок сказал с удивлением: «Господи Боже мой! я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!».
К.К. Данзас
********
«И особенно замечательно то, что в эти последние часы жизни он как будто сделался иной… ни слова, ни же воспоминания о поединке. Однажды только когда Данзас упомянул о Геккерне, он сказал: «Не мстить за меня! Я все простил».
Незадолго до кончины Пушкин послал за священником, чтобы исповедоваться и причаститься. Скончался он 10 февраля (29 января) около трех часов дня».
В.А. Жуковский
********
«Больной исповедался и причастился Святых Тайн. Когда я к нему вошел, он спросил, что делает жена. Я отвечал, что она несколько спокойнее.
– Она, бедная, безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском, – возразил он…».
И.Т. Спасский
********
«Если Бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими мое прощение и совет умереть по-христиански и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на свое полное попечение».
Николай I - Пушкину, Ночь с 27 на 29 января 1837
********
«Послали за священником в ближнюю церковь. Умирающий исповедался и причастился с глубоким чувством.
«Когда поутру кончились его сильные страдания, он сказал Спасскому: «Жену! Позовите жену!».
Этой прощальной минуты я не стану описывать... Потом потребовал детей; они спали; их привели и принесли к нему полусонных. Он на каждого оборачивал глаза молча; клал ему на голову руку; крестил и потом движением руки отсылал от себя.
«Кто здесь?» – спросил он Спасского и Данзаса. Назвали меня и Вяземского.
«Позовите», – сказал он слабым голосом. Я подошел, взял его похолодевшую, протянутую ко мне руку, поцеловал её: сказать ему ничего я не мог, он махнул рукою, я отошел. Так же простился он и с Вяземским».
В.А. Жуковский
********
«Жену призывал он часто, но не позволял ей быть неотлучно при себе, потому что боялся в страданиях своих изменить себе, уверял ее, что ранен в ногу, и доктора по требованию его в том же ее удостоверяли».
Петр Вяземский
********
«Слыша его любимые слова, произносимые с каким-то удовольствием, такие восклицания, как «Сусе Христе», — манера, которая поразила его в устах людей из простого народа и ·которую он себе усвоил с тех пор; видя все его чувства так хорошо сохранившимися, потому что он отлично узнавал походку тех, которые входили и выходили, вкус совершенно неизменившимся, голову совершенно ясную, было невозможно не предаваться некоторой надежде, которой не было уже более у людей понимающих.
В полдень я вошла в комнату. Одно колено у него было поднято, а рука заложена за голову. Печального выражения не было, и я себе сказала, что он проживет этот день. Движения его рук были очень судорожны.
Мой муж пробыл немного с ним и ушел, принужденный отправиться в департамент, чтобы предупредить начальство о причине своего отсутствия. Он боялся, что не найдет его более в живых. Предчувствия его оказались верными».
Вера Вяземская, супруга Петра Вяземского
********
«Что сказать от тебя царю? – спросил Жуковский.
– Скажи, жаль, что умираю, был бы весь его, – отвечал Пушкин.
Он спросил, здесь ли Плетнев и Карамзина. Потребовал детей и благословил каждого особенно. Я взял больного за руку и щупал его пульс. Когда я оставил его руку, то он сам приложил пальцы левой его руки к пульсу правой, томно, но выразительно взглянул на меня и сказал:
– Смерть идет.
Он не ошибался, смерть летала над ним в это время. Приезда Арендта он ожидал с нетерпением.
– Жду слова от царя, чтобы умереть спокойно, – промолвил он».
И.Т. Спасский
********
«Я возвратился к Пушкину с утешительным ответом государя. Выслушав меня, он поднял руки к небу с каким-то судорожным движением. «Вот как я утешен! – сказал он. – Скажи государю, что я желаю ему долгого, долгого царствования, что я желаю ему счастия в его сыне, что я желаю ему счастия в его России».
Эти слова говорил он слабо, отрывисто, но явственно».
Между тем данный ему прием опиума несколько его успокоил.
К животу вместо холодных примочек начали прикладывать мягчительные; это было приятно страждущему. И он начал послушно исполнять предписания докторов, которые прежде отвергал упрямо, будучи испуган своими муками и ожидая смерти для их прекращения. Он сделался послушным, как ребенок, сам накладывал компрессы на живот и помогал тем, кои около него суетились. Одним словом, он сделался гораздо спокойнее. В этом состоянии нашел его доктор Даль, пришедший к нему в два часа. «Плохо, брат», – сказал Пушкин, улыбаясь Далю».
В.А. Жуковский
********
«Почти всю ночь просидел Даль у его постели, (а я, Вяземский и Виельгорский в ближайшей горнице), он продержал Даля за руку; часто брал по ложечке или по крупинке льда в рот и всегда все делал сам: брал стакан с нижней полки, тер себе виски льдом, сам накладывал на живот припарки, сам их снимал и проч. Он мучился менее от боли, нежели от чрезмерной тоски: «Ах! какая тоска! – иногда восклицал он, закидывая руки за голову. – Сердце изнывает!». Тогда просил он, чтобы подняли его, или поворотили на бок, или поправили ему подушку, и, не дав кончить этого, останавливал обыкновенно словами: «Ну, так, так, – хорошо: вот и прекрасно, и довольно; теперь очень хорошо». Или: «Постой – не надо – потяни меня только за руку – ну вот и хорошо, и прекрасно».
Все это его точное выражение.
«Вообще, – говорил Даль, – в обращении со мною он был повадлив и послушен, как ребенок, и делал все, что я хотел».
В.А. Жуковский
********
«Пушкин заставил всех присутствовавших сдружиться с смертью, так спокойно он ожидал её, так твердо был уверен, что последний час его ударил. Плетнев говорил: «Глядя на Пушкина, я в первый раз не боюсь смерти». Больной положительно отвергал утешения наши и на слова мои: «Все мы надеемся, не отчаивайся и ты!» – отвечал: «Нет. мне здесь не житьё; я умру, да, видно, уже так надо».
В.И. Даль
********
«Когда тоска и боль его одолевали, он делал движения руками и отрывисто кряхтел, но так, что его почти не могли слышать. «Терпеть надо, друг, делать нечего, – сказал ему Даль, – но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче». – «Нет, – он отвечал перерывчиво, – нет… не надо… стонать… жена… услышит… Смешно же… чтоб этот… вздор… меня… пересилил… не хочу».
В. А. Жуковский
********
«Умирающий несколько раз подавал мне руку, сжимал и говорил: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем». Опамятовавшись, сказал он мне: «Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко – и голова закружилась».
Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал: «Кто это, ты?» – «Я, друг мой». – «Что это, – продолжал он, – я не мог тебя узнать. Пойдем же, пожалуйста, да вместе!».
Я подошел к В.А.Жуковскому и гр.Виельгорскому и сказал: отходит! Пушкин открыл глаза и попросил моченой морошки».
В.И. Даль
********
«Он открыл глаза и попросил моченой морошки. Когда её принесли, то он сказал внятно: «Позовите жену, пускай она меня покормит».
Она пришла, опустилась на колени у изголовья, поднесла ему ложечку-другую морошки, потом прижалась лицом к лицу его; Пушкин погладил её по голове и сказал: «Ну, ну, ничего; слава Богу; все хорошо! поди».
Спокойное выражение лица его и твердость голоса обманули бедную жену; она вышла как просиявшая от радости лицом. «Вот увидите, – сказала она доктору Спасскому, – он будет жив, он не умрет».
А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Виельгорским у постели его, в головах. Сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: «Отходит». Но мысли его были светлы. Изредка только полудремное забытье их отуманивало. Раз он подал руку Далю и, пожимая её, проговорил: «Ну подымай же меня, пойдем, да выше, выше… ну, пойдем!». Но, очнувшись, он сказал: «Мне было пригрезилось, что я с тобой лечу вверх по этим книгам и полкам; высоко… и голова закружилась».
Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать Далеву руку и, потянув её, сказал: «Ну пойдем же, пожалуйста, да вместе».
Даль по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше; и вдруг, как будто проснувшись, он быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь».
Даль, не расслышав, отвечал: «Да, кончено, мы тебя положили». – «Жизнь кончена!». – повторил он внятно и положительно».
В.А. Жуковский
********
«Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его подмышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: «Жизнь кончена».
«Тяжело дышать, давит» – были последние слова его. Всеместное спокойствие разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый заметный вздох – и пропасть, необъятная, неизмеримая разделила живых от мертвого. Он скончался так спокойно и тихо, что предстоящие не заметили смерти его».
В.И. Даль
********
Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: «Что он?» – «Кончилось», – отвечал мне Даль. Так тихо, так таинственно удалилась душа его. Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея нарушить великого таинства смерти, которое свершилось перед нами во всей умилительной святыне своей.
Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было на нем в эту первую минуту смерти.
Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было за несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха после тяжелого труда. Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это было не сон и не покой!
Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое! Нет! Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное глубокое, удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: «Что видишь, друг?».
В эту минуту, можно сказать, я видел самое смерть, божественно тайную, смерть без покрывала. Какую печать наложила она на лицо его и как удивительно высказала на нем и свою и его тайну. Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина».
В.А. Жуковский
********
«Вчера отслужили мы первую панихиду по Пушкину в 8 час. вечера. Жена рвалась в своей комнате; она иногда в тихой, безмолвной, иногда в каком-то исступлении горести. Когда обмывали его, я рассмотрел рану его, по-видимому, ничтожную».
А.И. Тургенев
********
«На другой день мы, друзья, положили Пушкина своими руками в гроб; на следующий день, к вечеру, перенесли его в Конюшенную церковь. Более десяти тысяч человек приходило взглянуть на него: многие плакали; иные долго останавливались и как будто хотели всмотреться в лицо его; было что-то разительное в его неподвижности посреди этого движения и что-то умилительно-таинственное в той молитве, которая так тихо, так однообразно слышалась посреди этого шума…
В 10 часов вечера собрались мы в последний раз к тому, что еще для нас оставалось от Пушкина; отпели последнюю панихиду и всё, что было земной Пушкин, навсегда пропало из глаз моих».
В.А. Жуковский
Другие статьи в литературном дневнике:
