Подборка в альманахе 45 параллель 15 апреля 2025

Кодовое слово

***

Руки тебе на плечи,
губы к твоей щеке.
Будешь опять далече,
хоть и невдалеке.

Каждая строчка тросом
держит над бездной нас,
любит тебя без спроса,
не поднимая глаз.

Словом с секретным кодом
их зашифрую я,
чтоб показалась мёдом
горькая жизнь моя.

***

Чем это слово можно заменить?
Жалею… восхищаюсь… умиляюсь…
Нас связывает тоненькая нить.
Ты – это всё, что ныне у меня есть.

Без разницы, как это называть.
Ведь даже воздух между нами нежен...
И мне на одиночество плевать.
Когда ты есть — то мир не безнадежен.

Придёшь как гость, я чай тебе налью.
И растворюсь, как сахар, в этом чае…
Я даже больше, чем тебя люблю –
как воздухом дышу, не замечая.

Прекрасное так просто без прикрас.
Горячечная кровь бежит по венам.
И я всё удивляюсь каждый раз,
как чудо может быть обыкновенным.

Ты слов не знаешь кодовых моих –
единственных, волшебных, петушиных...
Здесь на земле обходятся без них.
Они живут в заоблачных вершинах.

Они приходят к нам, когда не ждём,
устав молчать, терпеть и сторониться,
и выпадают снегом и дождём,
слезами расплываясь на страницах.

***

Мне не видно твоих ресничек,
у надежды кишка тонка.
Лихорадочный поиск спичек,
хоть какого-то огонька.

Гаснет свет – я ищу фонарик.
Гаснет жизнь – я ищу любовь.
От тоски пригодится шкалик
или томик стихов любой.

Что-то всплывшего из былого
и уплывшего в ночь потом...
В разговоре случайном слова,
нераскрытого, как бутон.

А Ахматовой вы не верьте,
что портреты — как было с ней –
изменяются после смерти…
Просто делаются ясней.

***

Звонки трамвайные вместо твоих,
листьев воздушные поцелуи…
Что ж, принимаю хотя бы их
и обживаю судьбу нежилую.

Будь благосклонен ко мне, небосклон!
С бору по сосенке, с миру по нитке...
Эквиваленты, дженерики, клон –
всё ж помогают открыться калитке,

что отворяется лишь изнутри
в сад соловьиный, в эдемское царство...
Листьев сердечки летят, посмотри,
словно эмблемы любви и мытарства.

Не колокольный – трамвайный трезвон,
ближе к земному, помельче, попроще.
Пусть здесь не кущи, всего лишь газон,
сердце моё не бунтует, не ропщет.

С мира паршивого – шерсти клочок,
вот и раздетому вышла сорочка.
Дальше ещё не молчанье – молчок,
от тишины замогильной отсрочка.

Я опускаю глаза свои вниз,
мысли купаю в пыли придорожной.
Это с собой небольшой компромисс,
сделка с душой не от жизни хорошей.

***

Я лежу, пишу свою песнь песней,
возвожу глаза под потолок.
«Мне уютно в этой мрачной бездне», –
как писал в семнадцатом А. Блок.

Где-то за окном струятся люди,
по дорогам дождь бежит рекой.
Мне уютно в этом неуюте,
в непогоде нахожу покой.

Блоку он ночами только снился,
у меня ж он вечно под рукой.
Встал, поел, оделся и умылся –
вот и он, пожалуйста, покой.

Никуда бежать уже не надо,
а что надо, Бог подскажет сам.
Ждать, пока нездешняя прохлада
побежит легко по волосам…

Снимся мы безудержно друг другу,
презирая слово никогда,
ходим как по замкнутому кругу
и летим как листья в никуда…

Обживаю каверзную бездну,
вышиваю строки на листке.
Будет день, когда и я исчезну.
А пока я с ней накоротке.

Нет её уютней закуточка...
Здравствуй, Блок, аптека и фонарь.
Я стучу сердечным молоточком,
Ваших душ будила и звонарь.

Будущее утонуло в прошлом.
Все они явились нам сюда.
Нет времён плохих или хороших.
Просто время оно. Навсегда.
 
***

Со стола снимаю скатерть…
Вот и снова быть одной.
В небе тает на закате
недолюбленное мной.

Я в него гляжу как в омут,
вижу там тебя в раю.
Как живому, как живому
колыбельную спою.

Просто ты намного выше
и оттуда шлёшь мне весть.
Мой небудущий, небывший,
настоящий что ни есть.

Не рифмуясь с бытом пошлым,
биться жилкой на виске...
Между будущим и прошлым
мы висим на волоске.

***

Никогда не забыть того места,
где зарыт был кусочек души.
Что б потом ни дано было вместо –
ты вернёшься однажды в тиши,

ты вернёшься туда тихой сапой,
чтобы вспомнить былую тоску,
и как зверь будешь пробовать лапой,
и когтями скрести по песку.

И глядеться в себя как в колодец,
одержимая мыслью одной:
вдруг он выглянет — прежний уродец,
незабвенный, болезный, родной.

***

То, что ищешь – уносит поток.
И уже не найти.
На пепелище вырос цветок.
Трудно ему расти.

Я слезами его полью,
сорняки прополю.
Назову его «Ай лав ю».
Трудно сказать «люблю».

Там другие цветы не растут.
Мне он необходим –
как лекарство, принять красоту
от холодов и зим.

В мёртвом свете пустых планет
лепестки просят пить...
Там, где жизни давно уж нет –
можно ещё любить.

***

Ничего у меня не выгорит,
хоть одних мы с тобой кровей.
Лишь на солнце волосы выгорят,
сердце выцветет в суховей.

Мир поблёкнет и затуманится,
губы высохнут и слова.
Только голос и взгляд твой манит всё,
будто я ещё не мертва.

Что не выгорит – просто выболит,
приучая к приставке «без»...
Только месяц на небе выколет
букву «С».

***

Я жила, стихи кропала,
были в сердце А и Б.
А упало, Б пропало,
я осталась на трубе.

И живу как неживая,
дыры штопая в судьбе.
К небесам в мольбе взываю:
где мои вы, А и Б?!

Дом стоит пустой и тёмный,
и душа моя кровит.
Мир уже без вас неполный,
алфавит не алфавит.

Я одна за всё в ответе,
всё несу я на горбе,
потому что нет на свете
никого без А и Б.

***

Ау, вы здесь?!.. Кто был недавно
и кто ушёл уже давно,
явившиеся богоданно,
души заполнившие дно.

Подайте знак мне сокровенный,
прорвитесь через лет конвой,
секунды радости мгновенной,
часы печали вековой.

Вы все со мной, во мне, повсюду,
ваш голос – птицы и листва.
Я вашу берегу посуду,
одежду, книжки и слова.

В небес распахнутые арки
ушли, оставив на земле
свои бесценные подарки,
всё, что держало бы в тепле.

Ау! – кричу я не в пустыне,
а словно в солнечном лесу,
и это слово не остынет,
пока до вас я донесу.

Бросаю вызов жизни тленной,
с забвения сбиваю спесь.
И изо всех концов вселенной
ко мне доносится: «Я здесь!»

***

Затеряться в этой осени
и укрыться навсегда,
в этой просини и озими,
где не тронут холода.

С птичьими смешаться гнёздами,
чтоб не видели одну,
с высыпающими звёздами,
окружившими луну.

Чтоб вовек уже не бросили,
чтоб чужим не стал бы свой,
затеряться в этой осени
с разноцветною листвой.

Затеряться, но не полностью,
чтобы кто-то отыскал,
чтобы после чёрной полночью
до утра меня ласкал.

Чтобы зиму словно сдунуло,
подчинив её ручью...
А что дальше – не придумала.
Я потом досочиню.

***

Пусть тень не омрачит былого,
не станут тучей облака.
Пусть только утреннее слово
души касается слегка.

В золотоносном листьев хрусте
свои печали погрести...
Я выходной взяла у грусти.
Я буду к радости расти.

О жизнь моя, как ты несёшься!
А остановишься ведь всё ж...
Спасенье в том ли, что спасёшься?
Спасенье в том, что ты спасёшь.

Всегда со мною эти плёсы,
берёзы и над речкой мост.
Невидимые миру слёзы,
в глазах застывшие у звёзд.

Поля Толстого и аллеи
Тургенева сто лет тому...
И вот уж что-то там алеет,
лучом рассеивая тьму.

***

А, это ты мне приготовил
букет из звёзд!
И место там нам обустроил
по типу гнёзд.

Какие чудеса начнутся,
венки из слов!
Любовь моя, не дай очнуться
от этих снов.

Всё вертится вокруг тебя лишь,
ты пуп земли.
Любовь моя, покуда тянешь,
неси, боли!

Куётся золото в Пегасне,
а не сю-сю.
Любовь, звезда моя, не гасни,
свети вовсю!

Толки слова как воду в ступе,
обняв Ничем.
Ночь или смерть моя отступит,
уйдя ни с чем.

***

Не спят деревья, рёбрами скрипя,
и шепчут что-то, слов не расчленяя,
одно сплошное «берегисебя»,
тревогой каждый шорох начиняя,

«люблю-целую-плачу-как-ты-там»...
Не разбирая слов, всё понимая,
я припадаю мысленно к устам
самой любви, как сердцевине мая.

Ни на земле тебя, ни на звезде…
На что безлюбье нас не обрекает!
Но в золотом-серебряном Нигде
моё Ничто меня оберегает.

***

Как рвётся дерево ко мне,
кренясь, вытягиваясь в струнку,
то поднимаясь на волне,
то вдруг обрушиваясь хрупко.

Трепещет листьев естество
под ветра резкими пинками,
и стан измотанный его
хрустит спинными позвонками.

О выстой, дерево моё,
сквозь все дожди и ураганы,
укрой собой моё жильё,
не пополняй судьбы прогалы!

Понятны сердцу и уму
твои взволнованные речи.
Тянись к балкону моему!
Я руки протяну навстречу.

***

Декабрь как ди Каприо хорош.               
Декабрио — так буду звать его я.
Он состоит из выпавших порош,
метелей воя, новогодней хвои.

В хрустальный гроб закованна, река
о всём живом на время позабыла.
На лбу его прохладная рука
остудит жар полуденного пыла.

Как этот месяц с нетерпеньем ждут!
Так женщины как будто ждут трамвая.
Бенгальские огни и свечи жгут,
на жалкую надежду уповая.

Декабрьских звёзд разбросано драже.
Пиры миров, даров предвосхищенье...
И, может быть, он принесёт душе
спасенье, искупление, прощенье.

Нам слишком было в прошлом хорошо.
У каждого по-своему, но всё же.
И этот с неба манны порошок
не сделает ни лучше, ни моложе.

Декабрь, нас обещанием утешь...
Но за тобой январь маячит в нимбе.
То будет месяц сорванных одежд
со всех надежд, и пустоты под ними.

Зачем так забегаю далеко?
Пока октябрь – невинный октябрёнок –
пьёт по утрам туманов молоко,
и нет ещё висков посеребрённых.

Руками тучи мне не разогнать...
Ну, значит, надо полюбить и тучи.
Я не хочу заранее всё знать,
всей правды неизвестной неминучей.

Я не хочу прекрасного «с нуля»,
и «с чистого листа», и всё «в алмазах».
Пусть будет мокрой, грязною земля,
пусть будут некрасивые гримасы.

Нахохленной, нахмуренной гляди,
судьба моя, стучащий в окна голубь,
но только лишь совсем не уходи
в манящую сверкающую прорубь.

Всё это царство мёртвое зимы
легко отдам я за коня Пегаса,
чтоб с ним легко переживали мы
судьбы своей сюрпризы и проказы.

***

А у меня на первом месте слово,
оно важнее всяких важных дел.
Оно – зерно, а прочее – полова,
оно – душа средь приземлённых тел.

Он гораздо большее, чем дело,
в нём всё слилось в единый миг крутой, –
чего хотела и куда летела,
над чем балдела как под наркотой.

Потехе час… хорошая потеха!
Далёкая от выточенных ляс.
Ей ночь, фонарь и кардиоаптека
скорее ближе, чем гармонь и пляс.

И я склоняюсь над строкою снова,
и вижу целый мир в её лице...
Мы знаем, что Вначале было слово.
Каким оно окажется в конце?

***

Луна – ромашка, у которой
оборваны все лепестки...
Умчал тебя твой поезд скорый,
следы засыпали пески.

Я по луне бы погадала,
ты любишь – пусть хотя бы Там?
Я от последнего вокзала
пошла бы по твоим следам.

А шпалы кончились когда бы –
я шла бы от звезды к звезде,
а если подняли бы трапы –
то я пошла бы по воде.

На небе месяц угловатый
мне светит из иных краёв,
как будто чем-то виноватый,
что не заполнен до краёв.

Он тоже только половинка
чего-то большего в судьбе…
А где-то Там моя кровинка
живёт и ждёт меня к себе.

***

В кофе – каплю коньяка,
словно в осень каплю лета.
Капля солнца в облака –
как бодрит и то и это.

В разговоре ни о чём –
капля нежности случайной,
озарившая лучом
ночь души моей печальной.

Это звёзды так легли –
чтоб своя своих познаша,
это капелькой любви
переполненная чаша.

Слово доброе в устах –
это только капля в море,
но она – бывает так – 
пересиливает горе.

Капля камешек долбит,
капля – озера зародыш.
Провозвестником обид
слова вылетит воробыш.

Но когда – на смертный бой,
как когда-то в древней Трое –
буду защищать любовь
до последней капли крови.

***

Я не гуляльщица – прогульщица.
Ещё со школьных ранних лет
открыла я в себе могущество
творить миров кордебалет.

Когда, соскучившись, поскуливаю,
то, притворяясь, что пою,
выгуливаю и прогуливаю,
прогугливаю жизнь свою.

Окукливаю словно бабочку,
окучиваю все слои,
и складываю в сердца папочку
все строки главные свои.

Сбегаю в место незнакомое,
иду куда глаза глядят,
и долгожданное искомое
находит где-нибудь мой взгляд.

Но даже если я погуливаю
иль просто что-нибудь гуглю –
могу ли или не могу ли я –
но я всегда тебя люблю.

И хочется начать всё заново,
творить, парить, благодарить,
и, как Аркадий у Базарова,
красиво очень говорить.

***

Как пустяк превратить в событие,
как из мухи сделать слона,
чтоб слияние – не соитие,
чтоб любила – не влюблена,

чтоб не просто луна и сумерки,
а какой-то душе ответ...
Эти звёзды давно уж умерли
и мы видим лишь поздний свет.

Кто бывал когда в моей комнате
и знаком со мной много лет,
вы меня не знаете – помните,
потому что меня уж нет.

Или есть, но не там, где принято,
а на дальних путях планет,
где живое давно отринуто,
и вы видите только свет.