Болотные колокола

      У Богдана есть всё: кудри златы, как спелая рожь, молодецкая стать, и кафтан перламутром расшит. У Богдана язык без костей: что ни слово – то ложь, дурит головы девкам, да, вот, под венец не спешит.
      А у Марьи есть Ванька – с рожденья юродив, урод, всё за сестрину юбку цепляться, убогий, привык. А у Марьи – избушка у кромки проклятых болот, сочны травы, туманы, да песни лохматых шишиг.
      Что ж с безродной возьмёшь – кроме ладного тела и слёз?
      А у Марьи – коса до земли, аж до самых до пят.
      У Богдана есть всё – даже Марья, пускай не всерьёз, виновата девица сама – он-то не виноват!
      И что Ванька-урод под горячую руку попал, защищая сестру – нет Богдана же в том-то вины. А байстрюк – что байстрюк? – сам в болоте поганом пропал, брату девки гулящей, известно, копейка цены.
      У Богдана есть всё: уж просватана старосты дочь. Грянул свадебный пир – а у Марьи дитяте идёт.
      Рвёт нутро ей горячка, не в силах болото помочь, разве примет поганку и хлюпнет над русой главой.
      И не вспомнит никто Марью с Ванькой. Избушка пуста, а деревню Богдана трясина поганая жрёт. Будто чудятся людям болотные колокола, будто их из мшары сам болотник проклятый зовёт.
      Над таёжными топями клочья туманов плывут. Где стояли дома – там багульник болотный цветёт, топи гиблые в ширь всё ползут и ползут, а мшара всё-то знает, и помнит, и плачет, и ждёт.
      Перестали родиться дитяти в пропащем краю. Молодая жена у Богдана не ест и не пьёт, только кормит заместо младенца лесную мшару да болотника в гости ночами холодными ждёт…
      Ну а Марья шишигой смеётся и в стену скребёт, и коса у неё до земли – аж до самых до пят!
      А Богдан – что Богдан? – он в трясине поганой гниёт.
      Потревожил болотных детей –
      сам
      во всём
      виноват.