Голубая полоска. На полный радиус

Голубая полоска.

Повесть.
 
На полный радиус

1.

Вряд ли за все то время, что мы были на этом точке, хоть один немецкий разведчик засек и сфотографировал наш скрытый аэродром. По данным радиоперехвата, как говорили офицеры нашего штаба, немцы потеряли наш полк. И неудивительно.
В стороне от станции Беняконе командир полка облюбовал скошенное поле, окруженное с трех сторон высоким сосновым лесом, а с четвертой стороны замыкавшееся мокрой низиной, за которой стоял какой-то польский хутор.
Поле имело значительный уклон в сторону низины, а поэтому нашим самолетам взлетать можно было только с бугра на низину, а садиться только с низины на бугор, и самолеты заруливать прямо под густые кроны высоких сосен. Получалась настолько идеальная маскировка, что даже мы, сделав но несколько вылетов с этой точки, не обнаруживали своих самолетов с воздуха.
Радиус действия наших разведчиков в далекий тыл противника значительно увеличился, и мы уже доставали до Балтики, выполняя разведку морских портов Восточной Пруссии, Литвы и Латвии.
Где-то в первых числах августа, едва оправившись от приключений утреннего полета на разведку оборонительного рубежа немцев в Восточной Пруссии, мы получили новое задание: сфотографировать порт Мемель. На таком дальнем объекте еще никто из наших не бывал.
- Когда вылет ? - спросил я у Миши, вернувшегося из штаба после обычного доклада о результатах разведки.
- По готовности,- устало ответил он,
- Это значит - после обеда, - уточнил я.
- А что скажут инженерные войска ? - повернулся штурман к Борозен-ко.
- Командир прав,- ответил он,- раньше не управимся; фотоаппарат только что разрядили - новую кассету еще не привезли; боекомплект расходовали.

- Было дело,- ответил Вододя, вылезая из своей кабаны.
- Ну, вот, значит оруженцам есть работа. Горючее залить - это пустяк, а вот лючке сверху куда делись?
- Это на пикировании сорвало, когда от "Фоккеров" уходили,- ответил я, посмотрев на открытые окна лючков.
- Вот и набирается работёнка,- невозмутимо продолжал Борозенко, - да и вообще - я еще машину не осматривал, моторы еще горячие ... и дутик...

Механик сделал жалостливую гримаску, пристально посмотрел на меня и добавил:
- Шли бы вы отдыхать, командир. А мы бы к утру все сделали.
- А что ты насчет дутика сказал?- спросил я, приседая на корточки. Ответа ждать не потребовалось: хвостовое колесо-дутик по-нашему -видимо был прострелен, и его остатки, измочаленные при посадке и рулёжке, имели жалкий вид.
- А я-то думаю: что это машина на рулежке так грохочет и дергается?- сказал я, выпрямился – Ну что? К обеду сделаете?
- Нет, командир,- твёрдо сказал механик. Тылы наши отстали, запчастей нет,  "Дуглас" ждём только к вечеру.
- Ну, что, штурман, идём в штаб, доложим начальству.

А штаб эскадрильи находился в ста метрах от нашего самолета, в грязно-серой палатке, натянутой среди густого подлеска, и Кибалко с инженером эскадрильи, услышав наши разговоры, тут же подошли к нам.
После тщательного осмотра машины, было решено: задание остается прежним, вылет попросят перенести на завтра, по готовности. И Кибалко зашагал по опушке леса к хутору, где разместился штаб полка.
А утром, с восходом солнца, мы уже шли курсом на Мемель или, как его теперь называют - Клайпеду.
Пробив на высоте двух тысяч метров тонкую слоистую облачность, мы обнаружили над собой ещё один слой такой же свинцово- серой гадости; расстояние между слоями было весьма приличным и границы их просматривались довольно четко.
- Ну, что, пойдем по этому тоннелю?- спросил я штурмана, когда мы набрали высоту 4000 метров и шли под нижней кромкой верхнего слоя, - или будем пробивать и верхний слой?

Посоветовавшись, решили: идти между слоями, чтобы, в случае необходимости, воспользоваться любым из них.
Минут за пять до расчетного времени нашего появления над целью, нижний слой облаков словно ножом обрезало: сквозь густую серую дымку стала смутно просматриваться земля, прикрытая плотной тенью верхней облачности.
- Отверни чуть влево, а то прямо на город выскочим,- сказал Миша.

Я понял его замысел: он хотел зайти на порт со стороны моря, чтобы немцы нас за своего приняли.
Вот и береговая черта. Еще минута - и мы над водами Балтики. Я впервые в своей жизни вижу море!
Говорю своим ребятам об этом, а сам замечаю, что привычная над землёй линия горизонта исчезла, растворилась в сплошной серой дымке; серое море, серые сплошные облака над головой и эта предательская дымка - все смешалось, и взгляду не за что зацепиться.
И уже вместо восторга в душу закрадывается какое-то неприятное чувство, похожее на страх. Но обстановка такая, что, пожалуй, страху тут не место: пилотируя по приборам, начинаю плавненько правый разворот с минимальным креном; вижу иногда под собой белые гребни волн, какие-то крупные корабли; а вот и земля замаячила на появившемся вдруг горизонте.

-  Вася, выводи, включаю,- почти шепотом произносит штурман, а я тут же замечаю слева серию ярких вспышек, отчетливо видных на темно-синем фоне верхних облаков.
-  Слева зенитки бьют,- докладывает стрелок-радист.
-  Вижу,- отвечаю, а сам жду, что скажет штурман. А вот в он подал голос:
-  Выключено!  Уходи, Вася. Только к облакам не жмись: видишь, как у "фрицев" нижняя кромка пристреляна?
-  Вижу, Миша, вижу! - отвечаю я, со снижением, на максимальной скорости, уходя от цели, но разрывы зенитных снарядов вдруг возникают справа приближаясь к нам. Скользнув под нависшую справа шапку разрыва замечаю что зенитный огонь стал гуще, но сместился влево.
Продолжая маневрировать выходим, наконец, из зоны огня и обнаруживаем что летим на непривычно малой высоте: чётко стали видны хутора, просёлочные дороги, редкие повозки на них и пасущиеся на зелёных прямоугольниках пастбищ коровы.  – Если б не война – лучшей высоты для прогулки не придумаешь! - вдруг сказал штурман, напомнив о том, где мы находимся. – Возьми влево, а то на немецкий аэродром скоро выйдем.
Заложив крутой разворот, я с набором высоты стал уклоняться от маршрута стараясь идти над мелкими хуторами и лесным массивами, но скоро вновь оказался у нижней кромки всё той же сине-серой слоистой облачности, под которой мы летели на Балтику.
Однако за время нашего полёта что-то изменилось то ли в воздухе, то ли на земле.
- Облачность смещается на юг, - первым высказал догадку штурман. - Вот к разрывы в облаках появились, видишь?
- Вижу, - ответил я, заметив справа несколько голубых пятен на облачном небе. - Придется набирать высоту. Одеваем маски! - подал я команду и стал натягивать кислородную маску на лицо.
- Справа пара! - как гром среди ясного неба прозвучало в наушниках. И в этот момент мы вошли в облака. С облегчением вздохнул, и повел самолет по приборам. В кабинах наступила тишина, и только привычный: ровный гул моторов свидетельствовал, что на борту всё в порядке, и самолет спокойно набирает высоту. Проскакивая очередное окно в облаках, мы дружно осмотрелись крутом, но немецких истребителей не увидели. На высоте около 7000 метров вышли из облаков и сpaзу же, как две блохи на белой простыне, справа появились истребители.
- Вася, возьми немного влево, - посоветовал штурман.

Не отрывая взгляда от истребителей, я начал плавненький разворот, но тут же заметил, что и они делают то же. Я - вправо, и они – вправо,
- "Мессера" - прокомментировал невозмутимый Жила. - Только они почему-то не набирают высоту. Может не видят нас?
- Видят, - ответил я, - ты там в оба смотри за ними, а то мне на солнце смотреть плохо.

И едва я произнес эту фразу, - сразу созрело решение: переложив самолет в правый мелкий разверст, я сказал штурману:
- Я попытаюсь поменяться с ними местами, а ты сориентируйся, где мы? И, кстати, что это за город слева?
- Это Рига, Вася.

Я присвистнул от удивления и продолжал медленно разворачиваться.
Облачность, с самого утра закрывавшая всю Литву, уползала все дальше на юг. Земля освобождалась от серой утренней дымки и в восточной стороне на ее поверхности все чаще появлялись разной конфигурации блюдечки озер, серебрились под лучами солнца изгибы рек и речушек, темной зеленью выделялись среди полей большие и малые лесные массивы.
- Где там истребители?- спросил я, заканчивая разворот.
- Уходят под облака,- сказал Жила, - вон, над краем облака вниз опускаются.
- Прошли линию фронта, - сообщил штурман. Бери, Вася, курс 180, идём домой. Только нам теперь ни на метр отклониться нельзя: бензина мало осталось. А я пока разведданные буду передавать. Включай Володя!
Я внимательно посмотрел на приборы, переключил на каждый бак в отдельности и убедился в Мишиной правоте: горючего едва ли хватит до аэродрома.
Подобрав наиболее выгодный режим, я с небольшим снижением повел самолет к своей точке. А до нее еще было ox, как далеко! Впереди по курсу едва просматривался Вильнюс.
И тут из-под правой плоскости, совершенно внезапно, выскочил тупоносый истребитель с крупной белой цифрой на хвосте и красной звездой на фюзеляже и стал занимать позицию для атаки.
- Это ж Ла-5! – воскликнул Жила.
- А ты куда смотре? – зло спросил я, не слушая его оправданий и велел штурману дать сигнал: "я – свой самолёт".

Удовлетворенный "истребок" покачал крыльями и энергичным переворотом ушел куда-то вниз.

По мере приближения к своему аэродрому, напряжение наше возрастало: стрелка бензиномера подходила к нулевой отметке.
-  По времени - наш бензин должен был давно кончиться, - сказал Миша, положив мне руку на плечо. - Что будем делать?
-  Ты видишь поблизости хоть один наш аэродром?- опросил я.
-  Нет, не вижу. Да и не знаем мы свою аэродромную сеть.
-  Вот и я, - не вижу и не знаю.
-  Так что ты решил, командир?
-  Будем лететь, пока палки крутятся, а потом на пузо будем садиться. Ты только помоги мне тогда ровное поле высмотреть. Понял?
-  Понял, Вася, понял,- ответил он и не задавал больше вопросов!.

Пройдя траверз Вильнюса, я стал присматриваться к местности,
чтобы не проскочить свой аэродром. Надежда, что я, все-таки, дотяну до него, не покидала меня. И моторы, словно чувствуя мое состояние, гудели ровно, умиротворенно, вселяя уверенность в успешном завершении затянувшегося полета.
Вот совсем рядом промелькнул знакомый очень характерный населенный, пункт на небольшой речушке, а за  сияние железной и шоссейной дороги - этo Беняконе, а рядом - наш лес с глубоко врезавшейся в него поляной.  Это наш аэродром, мы - дома !
Описав консолью правого крыла плавную кривую вокруг хутора, захожу на посадку. И вдруг, поперёк моего курса, когда я уже зашёл на последнюю прямую, промелькнули какие-то тень. Присмотревшись вижу: "горбатые" с соседнего аэродрома, что за железной дорогой заходят один за другим на посадку. Они идут на малой высоте и, растянувшись длинной цепочкой, поочередно плюхаются на свой пятачок.
Мне ничего не остается, как уйти на второй круг, чтобы не врезаться в одного из них. Не исключай, что и они тоже возвращаются с задания на пределе.
Сделав на обычный полет по кругу, а почти вираж, сажусь на свой аэродром, и в самом начале пробега чувствую, как исчезла тяга моторов; самолет катится по инерции; вот он замедляет свой свободный бег на самой высокой точке летного поля и я, чуть нажав правый тормоз, направляю его под кроны двух разлапистых сосен, чтобы освободить место для посадки другим самолетам.
Осмотревшись, вижу, что занял чьё-то насиженное место, но уже перебраться на свою стоянку у меня нет возможности: оба винта остановились.
Все трое сидим молча, не проявляя ни малейшего желания покидать самолет. Страшная усталость сковала все тело, да так, что не хочется ни пальцем пошевелить, ни языком слово вымолвить.
Под самолетом появляются люди. Они что-то говорят, жестикулируют руками, а я сижу и блаженно улыбаюсь. Наконец замечаю, что со мною разговаривает командир полка.

Открываю свою форточку и, сняв шлемофон, отвечаю на его вопросы. И тут же слышу грохот открывшегося люка и скрежет пружин выдвижной стремянки: это выходит штурман.
Быстро обернувшись, спускаюсь на землю и я.
- Вы что, на заправку куда-нибудь садились? - спрашивает Родин.
- Нет, не садились,- отвечаю.
- На чем же вы долетели? У вас, по расчетам, горючее сорок минут назад кончилось!
- На самолюбии долетели! - попытался кто-то пошутить, но, встретившись со строгим взглядом командира, умолк.
- Моторы остановились уже на посадке, - отвечай я, - а пока они тянули - мы летели, товарищ командир.
- Проверить все баки,- приказал Родин инженеру полка, сам присел под сосною и подозвал нас.

Пока технари лазили но самолету с мерными линейками, мы со штурманом обстоятельно доложили о своем полете, а затем все трое отправились в штаб полка писать донесения.
Возвратившись, я спросил у Борозенко:
- Нy, что решили инженерные войска?
- Да нацедили там со всех баков ещё полведерка горючего. Удивляются все.
- А чему тут удивляться ? Надо знать, кто машину к полету готовил - и какой экипаж на нем летал! - пошутил я, обнимая своего механика. -
С нас, Миша, тебе сегодня причитается.
Ребята меня поддержали и тут же решили: сегодня боевые сто грамм отдаем Михаилу Борозенко.
- А не много ли будет - триста грамм на одного человека?- застеснялся Михаил.
- Ты смотри, чтобы не было мало, а если будет много - я помогу! -подлетел вертевшийся рядом моторист.
- Будет и на твою долю, Макар,- пообещал штурман, - За такой полет сегодня стоит выпить.
- Интересно! Как же вы выпьете, если свои боевые отдали Мише? –поинтересовался Макар Иванович.
-А это уж моя забота! – сказал штурман.
- Вопросов нет, - развёл руками Макар.
- Вот и отлично.

Фронт неудержимо продвигался вперед, на запад. Наземные войска уже завязали бои на подступах к государственной границе; истребительная и штурмовая авиация напей воздушной армии то и дело перелетала с аэродрома на аэродром вслед за наземными войсками.
Пришла очередь перебазироваться и нашему полку, но подходящей площадки под аэродром, как видно, не находилось и наш перелет откладывался со дня на день.
Но вот, наконец, нам определили точку на берегу красавца Немана у местечка Пуни. Командир полка слетал туда в разведку на легоньком По - 2, а на следующий день, решив все вопросы обеспечения с командиром БАО, произвел там посадку на своем боевом Пе-2 и по рации передал команду на вылет всему полку, предупредив: "посадка сложная, поле очень неровное, садиться только у "Т".
По давно уже отработанной, методике полк перебазировался, не прекращая боевой работы, одиночными экипажами. Последними с насиженной точки вылетали "безлошадные " экипажи и штабисты на Ли-2 и руководивший полетами заместитель командира полка на своей "Пешке".
Батальон аэродромного обслуживания много здесь поработал, чтобы разместить всех нас, свои и полковые службы и обеспечить непрерывную боевую работу полка: местечко было основательно разрушено отступавшими немцами, а местное население вывезено и единственный его представитель, вечно пьяный литовец, в совершенстве владевший русским трёхэтажным матом, ни слова не понимал по-русски.
Расставив в земляные капониры свои самолеты и тщательно замаскировав их, мы обследовали все места нашего размещения; полюбовались чудесным видов Немана с крутого лесистого берега; поиграли на чудом уцелевшем органе в полуразрушенном костёле и, с наступлением сумерек; отправились на ужин.
Столовая, развернутая в огромном деревянном сарае, была оборудована на удивление красиво и торжественно. В переднем углу, под большим портретом Сталина, стоял длинный стол, покрытый кумачовым полотном, и за ним восседало все командование во главе с командиром.
- Что за праздник сегодня? - шепотом спросил Миша, едва мы вошли в столовую. Я недоуменно пожал плечами и мы прошли к столу, за которым уже сидели наши друзья. Столовая постепенно заполнялась и, как я заметил, не только летним составом: в левой половине за длинным общим столом сидели наши дорогие технари, работники штаба и начальники служб.

Пошептавшись с начальником штаба, Родин постучал ножом по графину, окинул своим тяжелым взглядом всех сидящих и произнёс:
- Товарищи! Наши наземные войска вышли на Государственную границу. Таким образом, вся территория Советского Союза освобождена от немецко-фашистских захватчиков!
Дружным "Ура!" мы, стоя, ответили на это радостное сообщение  командира, хотя все уже знали об этом, наблюдая с воздуха за перемещением наземных войск и из разговоров на КП полка.
Выждав, пока стихнет шум, Родин продолжал:
-  Перед нами, товарищи, - Пруссия- оплот Германского милитаризма. Та самая Пруссия, которая; испокон веков поставляла вермахту офицерские кадры.
Он долго и увлеченно рассказывал нам о значении Пруссии в милитаристском прошлом Германии, и завершил свое выступление постановкой задачи всему полку на ближайшие дни.
-  А теперь - слово начальнику штаба.
Родин грузно опустился на стул и принялся перекладывать какие-то красные коробочки на столе.

Подполковник Бартош, не спеша, торжественно зачитал приказ командующего 3-м Белорусским Фронтом генерала Черняховского о полном освобождении Белоруссии и, так же неспешно, стал зачитывать приказ Верховного главнокомандующего о награждении особо отличившихся в предыдущих боях.

И вдруг слышу:
- Абузярова Муртазу Ярулловича - орденом Боевого Красного знамени.
И мой Миша, просто и буднично, подошел к командирскому столу, взял из рук Родина красную коробочку с орденом, по-уставному ответил: "Служу Советскому Союзу!" и не спеша вернулся на место.
А спустя некоторое время назвали и меня, и Жилу, и ещё несколько экипажей. Получили награды и несколько наших неутомимых работяг-технарей.
Отдельный приказ был о присвоении званий Героев Советского Союза.
Ими стали на сей раз четыре экипажа – по одному от каждой эскадрильи. В нашей эскадрилье Героя получили Ахмаметьев и Сметанин.
Такого обилия наград в нашем полку, пожалуй, ещё не было.
И все мы расходились из столовой в приподнятом настроении, хотя каждый прекрасно понимал, что эта награда за дни прошедшие, а что нас ожидает завтра - задачка со многими неизвестными. И решалась эта задачка каждым экипажем в каждом полете по-разному. И не всегда успешно.
Вот и сегодня: не все ордена были вручены награждённым, не всем довелось праздновать свою победу в кругу друзей за праздничным столом. Не вернулся сегодня и наш один экипаж - молодого летчика Яши Дятлова.
Назавтра нашему экипажу предстояло пронести разведку и фотографирование порта и ж.д. станции Кенигсберг.
И полет этот впервые мы должны были выполнить под прикрытием десяти истребителей из дивизии генерала Захарова.
Дело для нас новое, незнакомое. Прямо оторопь берет, как подумаешь, что я поведу за собой целую эскадрилью истребителей.
Однако вида не подаю.
Взлетаю как обычно и на малой высоте иду на аэродром истребителей. Посадку у них, вероятно, выполнил я неплохо, так как и летчики, и генерал Захаров, который был в тот час на этой прифронтовом аэродроме, встретили меня весьма уважительно, на что я меньше всего рассчитывал, зная, что истребители не любят работу по прикрытию разведчиков.
Несколько минут ушло на согласование порядка полета и действий в районе цели, и мы снова в воздухе.
Идем по маршруту на непривычно малой высоте, где-то около 4-х тысяч метров, а вокруг меня, парами, на пересекающихся курсах, носятся "Яки". Весело лететь в такой кутерьме и страшно за них: а вдруг столкнётся какая-нибудь пара - вон как лихо она меняются местами! - или оторвутся от группы и потеряют ориентировку, - a за это уж я непосредственно отвечаю. И чем ближе была цель, тем больше нарастает мое напряжение. А тут ещё как нарочно, ухудшилась видимость, и появившиеся на горизонте Кенигсберг оказался окутанным густейшей дымкой; но вертикальная видимость есть, и мы заходим для фотографирования со стороны моря так, чтобы оказались в створе и порт, и ж.д. станция.
"Яки", заняв позицию сзади меня в виде этакой этажерки, идут строго на заданных интервалах и вдруг, едва мой штурман сказал привычное "выключено", - исчезают в сизой дымке где-то у восточной окраины Кенигсберга, и только две пары, меняясь местами, охраняют мой хвост.
- Где "Яки"?- спрашиваю у своего экипажа.
- А черт их знает! - возмущается Миша, - Только что все были на месте.
- Три пары куда-то вниз посыпались, в дымке не видно,- говорит Володя. – Может позвать их?- спрашивает он.
- Пока не надо. Раз их командира нет, значит он повел куда-то.
- Командир!  Скоро Инстербург. Там два немецких аэродрома, -напоминает Миша.
- Знаю. При нас две пары есть - прикроют в случае чего.
И в этот момент, так же внезапно, как и исчезала, появляется шестерка "Яков" и занимает свои места справа, слева и сзади меня, с в наушниках шлемофона раздается знакомый баритон комэски истребителей:
- Все в порядке, командир!
У правой консоли моей машины, почти вплотную, зависает " Як " ведущего истребителей, и крупное лицо командира расплывается в улыбке, а левая рука показывает большой палец.

Мне все ясно: сходили ребята, попутно, на свободную охоту, сбили "фрица" и теперь возвращается домой с отлично выполненной главной задачей и с боевым , а может и не одним, трофеем, Великолепно! А каких это нервов стоило мне - неважно. Да и кто, кроме меня самого, задумывался над этим? Ну, да бог с ними! Главное: задание выполнено успешно. И точка. Идём домой.
Вот и Гумбинен – первый немецкий город на пути наступающих войск 3-го Белорусского фронта. Немного восточнее его - линия фронта.
С этой высоты я вижу её отчётливо по пульсирующим вспышкам артогня, по огромным чёрным султанам вздыбленной земли на местах разрывов снарядов, по ползущим через перепаханные взрывами поля коробочка танков и крохотным фигуркам пехоты, бегущей, словно муравьи, за стреляющими на ходу танками, по оставшейся сзади наступающих сплошной линии окопов в несколько рядов.

- Внимание! Слева "карусель"! - слышу в наушниках чей-то голос. Посмотрев в том направлении, вижу большую группу самолетов, крутящихся во всех направлениях, но больше на вертикалях. Значит чьи-то истребители ведут бой.
Отворачивая вправо от этой карусели,  замечаю, что мое прикрытие при мне.
- Миша! Все ли ваши на месте?
- Все, командир, все! доверни чуть влево. Скоро аэродром.
- Вижу, Володя, дай "маленьких".

Поблагодарив истребителей за хорошую работу, глубоким клевком показываю их аэродром и выхожу на прямую к своей точке. Истребители все разом делают левый разворот и, растянувшись цепочкой, заходят на посадку.
Облегчённо вздохнув, перевожу взгляд на землю и, заметив вдали два знакомых ориентира, захожу на посадку с ходу.
Миша Борзенко встречает нас у капонира и, едва останавливаются винты, разворачивает с группой мотористов самолёт и заводит его в капонир, а затем, обняв спустившуюся вниз лопасть винта. , заглядывает вверх, чтобы я открыл форточку.
- С возвращением командир! Как техника работала?
Я пытаюсь ему ответить, но чувствую, что ему меня не услышать: над нами на малой высоте стремительно, с оглушающим рёвом, проносятся Пе-2 №13 в сопровождении четырёх Як-3.
- Ахмет с французами пришёл, - сообщает штурман.
- Почему ты решил, что непременно с французами?
- Ахмаметьев со Сметаниным вчера в Алитус ездили, договариваться.

И пока мы вылезали из кабины и сообщали нашему механику свои замечания, - возвратился и стал делать заход на посадку №13.
- Ну, что я говорил? – показав на садящийся самолёт, сказал Миша. – Отвёл французов на их аэродром и вернулся.
- Да какое это имеет значение - с кем летать? По мне так лучше с нашими. По крайней мере – понять друг друга можно. Миша согласился и впредь мы о французах не вспоминали, пока волею начальства не был запланирован нам совместный полёт.

И прошел он на удивление просто и буднично. Слетали на задание и друг друга в глаза не видали: в назначенное время мы появились над их аэродромом; по нашей условной ракете они взлетели, пристроились попарно справа и слева и на всём пути до цели и обратно не произнесли ни слова; над их аэродромом я помахал им крылышками, и они пошли на посадку. Вот и весь полёт, если не считать сбитого ими "Мессера", пытавшегося атаковать нас в районе Инстербурга.

А ребята хорошие. В полёте ни единого лишнего слова по радио. И ни суеты, ни бравады , словно не они потомки Трёх Мушкетёров! Летать с ними спокойно.