Послезавтра

Кому написала ответы и кому не успела


Послезавтра
                Я в руки взял саранчу –
                мягкая на ощупь…
                Р. Акутагава

На листьях снег, и в небе солнце,
И ветер на горе,
Стихи безумного японца…
Tomorrow в «Кабаре».

О музыка! Порыв и сила!
Стихий девятый вал!
Ты шорты детские сносила.
Твой голос поднимал

Весь Гамельн флейтой чародейной.
Не помнишь ничего,
Когда поют русалки Рейна
У сердца твоего

И в новый сон зовут проснуться,
И все бездонней сон…
Был мир японского безумца
Разумен и смешон.


Поздравляю с апрелем!

Ты, Боже мой, великий мизантроп
И занят исключительно природой.
Великолепно вылеплен сугроб!
И вообще волшебная погода.

Ну что апрель, подумаешь, апрель!
Ждут чудеса в календари не глядя.
Вот наконец-то снега карусель.
И снеговик, пригнувшийся в засаде.

Я лягу на мерцающем снегу,
Скажу во все мерцающие звезды:
«Я тоже стать природою могу!
Верни меня, люби, пока не поздно».

*
Вся эта смена декораций:
И осень, и зима, и лето –
Всё для того, чтоб возвращаться
К весне, до крестика раздетой.

Ну вот одень ее попробуй,
Скрой проступающие пятна –
В броню листвы, в скафандр сугроба…
Она была уже распятой.

Потом ты знаешь, что бывает:
Там за Страстной всегда спасенье.
И мошки белые летают,
Чтоб умереть до воскресенья.


Мой друг

Мой друг неведомый, привет!

Не будь ни добрым и ни глупым,
Я поклонюсь тебе в ответ.
Не догму, а тарелку супа,
Не звон, а несколько монет

Лишь протяни без речи шумной.
А если в этом нет нужды,
Скажи о чем-нибудь безумном.
И я решу, что я как ты.

Пусть не встречаться повезет нам,
Прохожим руку не тянуть.
Но, тем же голодом голодный,
Мне отвечает кто-нибудь.


Гений

Так смотрит мрак на невесомость ночи,
Глотающий слюну.
Так божество не может быть порочным,
Ни вынести вину

За то, что, криком разрывая птицу
И падая на дно,
Смеется там, где жутко веселиться.
За все, что не дано.

За пиршество над свежею могилой,
За выклеванный сон,
Где человека оставляют силы
И разум обречен.

За несрастанье душ и переломов,
За мелочности страх.
И вавилонские руины дома.
И сердце на весах.

За то, что там во тьму идти по снегу,
Ему – по облакам.
Что, где бы гений ни обрел ночлега,
Он оставляет храм.


И вереницы дней, и караваны лет

Когда-то первым из людей был начат разговор…
Да будет зваться Прометей укравший слово вор!
Земля, не знавшая себя, спросить смогла у звезд
И, свет костров не торопя, пустила слово в рост.

И вереницы долгих дней, и караваны лет
Горбы пустынных кораблей плывут на Новый Свет.
На перекрестке всех времен – в «сейчас» бездонный миг –
Печать срывает почтальон, и слышат звезды крик…
………
На барахолке всех миров – из хлама и старья –
Блестящую цепочку слов за так возьму и я.
По праву галок и сорок, по правилу руки,
Пока упавшее в песок не видят простаки.

*
Вы слово бросили, а я еще на свет
Не появилась, но почти не опоздала.
Бывает так, что промежутка больше нет
И разговор не прерывается с начала.

Что до того, что это вечный диалог,
Где собеседник никогда не отвечает?
Где отвечает тот, кто время пересек,
И следующим стилус оставляет.

И остается на дороге человек –
Когда не делишь на отрезки поименно, –
Под звездами устроивший ночлег
И не сомкнувший глаз над пропастью бессонной.


Единственное, в чем нуждаются боги

если бы бог хотел быть понятым он бы создал богов
но он создал людей потому что хотел любви


Моя душа и я

Мы с нею вместе родились,
Моя душа и я.
Ни разу не пересеклись
Моя душа и я.

Когда она входила в дом,
На танцах я была.
Когда читала мне псалом,
Я крепким сном спала.

Где изо всех душевных сил
Возделывала сад,
Мне вальсом голову кружил
Один библейский гад.

И не было на свете всем
Счастливее друзей,
Когда гуляли под дождем
Мы в разных землях с ней.

Она жила не по часам
И первой умерла.
Когда взлетала к небесам,
На танцах я была.


Генерал

«Не догонишь! Опять не догнал!»
Я смеюсь и за дерево прячусь.
Ты песочниц еще генерал.
Только я королева на даче.

«Догони! И посмотрим потом».
У меня же до облака ноги.
Ну нельзя быть таким дураком!
Я смеюсь и бегу по дороге.
………
Мы испортили весь выпускной.
Ты – как белый рояль на закате.
Ну куда в догонялки со мной? –
Я в вороньем приехала платье.

Слишком короток летний рассвет.
Поцелуются черное с белым?
На доске «Или да, или нет,
Там посмотрим» написано мелом.
………
Ты догнал на аллее пустой.
Я невестой пришла не твоею.
«Ну нельзя же быть дурой такой!» –
Долго слушала эта аллея…

Ты, как в детстве, на листья упал.
«Там посмотрим», – ответил, как прежде.

Я цветы принесла, генерал.
Посмотри, это первый подснежник.


Бездомные

Видение невольное, призрак, душа,
Кто, проступая из лиственной тени,
Делает в воздухе медленный шаг
И погружается в лаву сирени.

Вечер за вечером, день ото дня.
Ты окликаешь, ты ищешь меня?

Где не сменяется солнце луною,
Шепчут молитвы камням и руинам,
Где обещавший вернуться за мною
День ото дня возвращается в глину,
 
Подданный сумерек, верность храня,
Ты не забудешь, ты вспомнишь меня?

Здесь, на границе, окутанным дымом,
Не отличимым от жизни и смерти,
Ночи возлюбленный, но не любимый,
Где нам упасть и застыть на рассвете –

Памятью пепла к могиле огня.
«Ты никогда не оставишь меня…»

…Свет собирая в снегу по крупице,
Горькую крошку исчезнувшей силы,
Голая ветка в безмолвье стучится:
«Милая, как же меня ты забыла?»

Словно рука потянулась обнять:
«Жизнь моя, ты покидаешь меня».


В нижнем небе

В этом городе много домов.
В этом городе много фасадов.
Протекающий свет фонарей
В карамельное озеро рядом.

Нарисованы в окнах цветы.
Нарисованы окна и шторы.
Номера и звонки пустоты.
Декорация. Тартар актера.

Где-то сверху клокочет Аид.
Под ногами все мантии мира.
Он в картонные двери звонит
И заходит в любую квартиру.

Поливает из лейки цветы.
Канделябр поправляет нелепый.
Револьверно сжигает мосты,
Поднимая упавшее небо.

И уходит в луче фонаря.
Там и бросим – куда ему деться?
Пусть с Сизифом до звезд говорят,
Проклиная слепое соседство.


Дом потерянной любви

Дом потерянной любви.
Мост исполненных желаний.
Арка вечных половин:
Преступленье, наказанье.

Не встречает проводник,
Не проводит гиблым лесом.
Где Вергилий? Где старик?
Это так, из интереса.

Сердце прыгает с моста,
Достучав до середины.
Дальний берег. Пустота.
Одинокая осина.

Предавал он или нет?
Сколько, Господи, ты стоишь?
Там висит простой ответ,
Если есть еще простое.


Чайка

Где-то крикнула птица вдали,
Или снова тебе показалось.
Только сдернули руки с Земли
Голубое ее одеяло.

Все же чайка. Истошно орет.
Провожает ковры-звездолеты.
Там пустыня. Там космос и лед.
И созвездий медовые соты.

Я бы тоже вопила вот так,
Утонуть никому не мешая.
Бездна моря качала бы мрак –
И горела бы в небе другая.

Эти руки – берут и дают.
Эти осы – рабочие пчелы.
А Рембо мимолетный приют
Укрывает бродяг без обола.


Мы и наши привычки \ Марине ночью

Вот Он скажет: «Ну, что ты хотела спросить,
Что узнать невозможного? Спрашивай!»
Я всего лишь ответ не могла объяснить.
Тот, который назвали Наташею.

«Ну и ладно, давай говорить о другом.
Я такой, что могу что захочешь».
И сама так могу. Целый день. А потом
Освети чем-нибудь мои ночи.

А звездой – так звездой.
Фонарем – фонарем…
Ну и ладно, зажженною спичкой.

Все же было двоим потрепаться о чем –
Со своею дурною привычкой.


Порт приписки

Бессмысленность, пустыня всех сортов,
Одно блужданье полых манекенов.
Взгляд-узник не упрется ни во что.
Мяч слова не ударится о стену.

Где тайна жизни, стекшая в песок?
Кто, по утрам выдумывая Бога,
Добавит к солнцу тусклому мазок,
Клинок луча уронит у порога?

Сто тысяч раз разгаданный кроссворд,
Ответы, потерявшие значенье.
Но как корабль покидает порт,
Как это все приходит вдруг в движенье?

Как все вообще – щелчком из ничего,
Что, кровью снова наливая лица,
Несется в пропасть ради пустяков?
Товарищ Бог, извольте объясниться!