Сонет 147 У. Шекспира

В любовной жажде словно во хмелю,
Рука вновь потянулась за напитком,
За что его, коль он пьянит, ценю
И почему взираю так на жидкость?

Рассудком понимаю – я не прав,
Не следовал его советам мудрым,
И что со мною стало, словно прах
С утра хожу я без похмелья хмурый.

Без разума совсем неизлечим;
Хватаюсь, как безумный в лихорадке,
Не справятся с недугом и врачи,
И мысли, и стремления в упадке.

Я клялся всем, что ты светла, как день,
А ты черна, как сажа, ночи тень.

Оригинал:
Sonnet 147               

      My love is as a fever, longing still
     For that which longer nurseth the disease,
     Feeding on that which doth preserve the ill,
     Th'uncertain sickly appetite to please.
     My reason, the physician to my love,
     Angry that his prescriptions are not kept,
     Hath left me, and I desperate now approve
     Desire is death, which physic did except.
     Past cure I am, now reason is past care,
     And frantic mad with evermore unrest,
     My thoughts and my discourse as madmen's are,
     At random from the truth vainly expressed:
     For I have sworn thee fair, and thought thee bright,
     Who art as black as hell, as dark as night.

Подстрочник Шаракшанэ

Моя любовь - как лихорадка, все время жаждущая
того, что еще больше вскармливает болезнь,
питаясь тем, что сохраняет недуг,
чтобы угождать непостоянному, болезненному аппетиту.
Мой рассудок - врач, лечащий меня от любви, -
разгневанный тем, что я не выполнял его рецептов,
покинул меня, и теперь я в отчаянье подтверждаю по своему опыту,
что вожделение - это смерть, не излечимая медициной.
Я уже неизлечим, раз рассудок от меня отказался;
я в лихорадочном безумии от непрестанного смятения,
мои мысли и речь - как у безумца,
они далеки от истины и произносятся попусту.
      Так, я клялся что ты белокура [прекрасна; добра] и думал, что ты светла,
      а ты черна как ад, темна как ночь.