ЭТО ЛЕТО

Александр Бирштейн

Мадам Берсон поймала Герцена посреди двора, оттеснила его к пожарной лестнице и довольно миролюбиво спросила:
- И как вам нравится это лето?
При этом мадам почему-то беспрерывно тыкала пальцем вверх.
Герцен тоже посмотрел наверх, но кроме застиранного неба с несвежим облаком с краю ничего не увидел. Поэтому он попытался увильнуть от ответа.
- Лето, как лето, - молвил он максимально спокойно, - ничего особенного…
- Как это ничему особенному? – оскорбилась мадам Берсон, - А дождик? Ви давно имели дождик?
Герцен начал вспоминать. Мыслительный процесс на этот раз происходил долго и неуверенно. Герцен никак не мог сообразить, что мадам от него надо.
Такой большой перерыв в диалоге мадам явно не устраивал, и она начала хищно оглядываться в поисках более разговорчивого и сообразительного оппонента. Но полуденный двор был пуст.
Герцен, наконец, устал от бесполезных размышлений и решился на вопрос в лоб:
- Роза, что вы хотите?
Если бы мадам знала! Но она упрямо наморщила лобик, еще тесней прижала Герцена животом к лестнице и молвила:
- Я уже хочу дождик!

Спрашивать о том, какая связь между Герценом и дефицитными об эту пору года осадками, не приходилось.
Герцен перебрал в уме варианты и остановился на одном, по его мнению, спасительном.
- Завтра! – сказал он, как можно более убедительно.
- Шо завтра? – растерялась мадам.
- Дождь! – уточнил Герцен.
- Ви уверены? – на всякий случай, переспросила мадам.
- Уверен! – как в прорубь ухнул Герцен.
Поговорить, оказывается, было больше не о чем. Мадам огорчилась. Но тут же воспряла.
- А какие мине гарантии?
- Роза, вы уже мне не верите? – притворно обиделся Герцен.
Делать нечего. Мадам неохотно освободила проход, пообещав напоследок:
- Я проверю!
Герцен пронесся мимо нее со скоростью дворовой сплетни.
Солнце лупило сверху вниз, заставив все живое попрятаться в тень. Из дворового крана тонкой струйкой текла вода, чтоб животные могли попить.
У Камасутренко на зависть всему двору включили вентилятор-подхалим. Редчайшая вещь! Для того, чтоб на вентилятор могли полюбоваться абсолютно все, его поставили на окно.
И среди всего этого великолепия во дворе снова появилась мадам Берсон в галошах и с зонтиком. Пока закрытым. Это вызвало некоторое оживление.
– Роза, зачем тебе зонтик? – высунулась из окна тетя Рива.
– Герцен сказал, шо завтра будем иметь дождь. Так я себе подумала, что можит он обшибся…
– И что вы будете до завтра с зонтиком ходить?
– Я жи говорю, – раздражилась на тупость собеседницы мадам Берсон, – что можит он обшибся!
Тетя Рива поняла все и опять спряталась в тень комнаты.
День, между тем, неохотно переходил в вечер. Вернее, притворялся вечером, ибо, несмотря на зажженные фонари и общую, при этом, темноту, прохладней не становилось. Тем не менее, люди, максимально прилично раздетые, выползли на улицу. Вид мадам Берсон, не расставшейся с зонтиком и калошами, людей обрадовал. Приятно сознавать, что хоть кто-то дурней тебя.
Дворник Федя раскатал шланг и полил тротуар. Стало чуть прохладней. Разговор все равно не завязывался. Все смотрели на мадам Берсон, а она на небо, откуда, как в театре софиты, жарко светили звезды.
Ровно в двенадцать ночи плюс одну минуту в дверь Герцена раздался стук. На свою беду Герцен открыл. Мадам стояла на пороге, и глаза ее метали молнии сильней предполагаемой грозы.
– Что надо? – неуютно и невежливо спросил Герцен, который только-только, наконец, задремал.
– Уже завтра! – разжала спекшиеся губы мадам Берсон.
Теоретически она была права, но «завтра» же большое! И Герцен попытался ей это объяснить. Куда там? На все аргументы, приводимые Герценом, мадам отвечала одно:
– Гиде дождь?
При этом голос мадам становился все громче и вскорости стал напоминать грозовые раскаты.
Разбуженный шумом Межбижер выглянул за дверь. Не сразу, но за каких-то несчастных десять минут он уяснил себе ситуацию. Имелось два варианта: первый – оставить Герцена в беде и второй – попытаться его выручить. Но… Наиболее приятный вариант – оставить все, как есть, означал бессонную ночь. А Межбижер знал, что не спать ночью, даже такой жаркой, вредно. Поэтому, скрепя сердце, он решил Герцену помочь.
Если помните, квартиры Герцена и Межбижера находились в небольшом тамбурчике одна против другой. Но окно Межбижера выходило еще на небольшой балкончик, с которого шла лестница вниз.
Вот на этот балкончик и стал лить воду Межбижер, подсоединив трубку от клизмы к крану и вопя:
– Дождь! Вэйз мир, пошел дождь! А я сохну белье на дворе!
Услышав знакомое и крепко выученное слово «дождь», мадам отвлеклась от Герцена и оглянулась. В открытую дверь, ведущую на балкончик падали брызги воды.
– Вот видите, пока вам пару слов не скажешь, ничего не умеете! – заявила она Герцену. И отступила. Дверь Герцена тотчас захлопнулась, а изнутри послышались звуки подтаскиваемой к ней мебели.
То же самое происходило и на квартире Межбижера.
Выйдя наружу, мадам почувствовала себя жестоко обманутой. Разуверившись в человечестве, она ломанулась, было, к Герцену, но дверь, припертая мебелью, все выдержала. И мадам ушла, горько проклиная подлых лжецов.
А ночью пошел дождь. И шел он до самого утра. И стало намного прохладней.
Самое смешное, что заслугу в этом приписывали именно себе и Герцен, и Межбижер, и мадам Берсон.