Шри Ауробиндо. Савитри. 9-2

Шри Ауробиндо. Савитри

Книга Девятая
КНИГА ВЕЧНОЙ НОЧИ

Песня II
ПУТЕШЕСТВИЕ В ВЕЧНОЙ НОЧИ И ГОЛОС ТЬМЫ


Какие-то минуты на краю холодной страшной Ночи
они стояли, словно мир был обречён на смерть,
и ждали на границе вечного молчанья.
К ним наклонялись небеса как хмурое лицо
угрозы, видимое сквозь глухую тишину.
Подобно немым мыслям на краю отчаянья,
там, где последние глубины погружаются в ничто
и где должны закончиться последние мечты,
они остановились; перед ними
крылами призрака сгущался мрак, а позади
бледно-безжизненные сумерки стояли
как взгляд у мертвеца.
Потусторонняя, изголодавшаяся ночь
ждала ее души. Но тихий, в одинокой нише храма
горящий ее дух,  безмолвен, неподвижен, прям,
пылал как факел в комнате с открытыми окнами,
нацеленный на мрачную грудь тьмы. Впервые
вызов  Пучине брошен, женщина
осмелилась пройти по вечной Ночи.
Окутанная светом, как бронёй,
она ступила, погружаясь в пустоту,
бесцветную, внушающую ужас;
Неустрашимый и бессмертный ее дух
безжалостность слепой пустыни
опасную встречал лицом к лицу.
По чёрной как чернила почве ночи
они пошли, след оставляя
от непостижимого движенья
плывущим действом и гонимым ветром маршем,
как образы под вЕками в движеньи:
все двигались, скользили плавно как во сне.
тяжёлые врата средь скал остались сзади;
казалось, время отступало в переходах,
теряясь, падая, в Безвременье;
как утонув в ничто,
прикованное к краю авантюры,
заканчивалось будущее. Шли неясным следом
средь рушащихся форм;  куда-то
по вестибюлям мира  сумрачного,  там
где казалось, что идут, но оставались неподвижны,
там, где не двигались, им удавалось проходить,
немое шествие, неясная картина,
несознающие фигуры на  реальной сцене.
Мистерия ужаса бескрайнего, безжалостная пустота,
голодную и жаждущую силу
собравшая свою, не торопясь
их окружа глубинами беззвучья,
чудовищная, бесформенная глотка
заглатывала Савитри в удушье
призрачной массу,
 агонию жестокую всей грёзы
непроницаемого страха, темноты завеса
нависла над её тюремной клетью чувств,
Как если бы деревья стали лишь тенями,
последний отблеск света угасал,
вокруг вола, привязанного к дереву в лесу,
что чувствует, как в ночи непустой
всё ближе хищные шаги. Та мысль,
что трудится в обычном мире, здесь отменена;
усилье мысли жить и знать отвергла темень,
уверенная, что, в конце концов,
она и не существовала никогда;
Мысль умерла, и все её мечты
о действии пропали:
Запутанный, неясный шифр лишь
стал тёмным результатом мысли. В том
удушливом  давлении громадного Ничто
Ум не способен был подумать, а дыханье –
дышать, душе не удавалось вспомнить
или ощутить себя; оно казалось
пустою бездною стерильной пустоты,
нулём, забывшем о числе, что замыкал он,
забвеньем радости Создателя, где нет
широкого отдохновения,  покоя.
На всё, что здесь претендовало быть
высокой Истиной и Богом, сознающим "я",
и раскрывающим суть Словом,
творческою радостью Ума,
Любовью, Знанием, восторгом сердца,
спускался необъятнейший отказ
от вечно существующего Нет.
Как пропадает золотая лампа в темноте,
прочь унесённая от жаждущего взгляда,
так Савитри терялась в тех тенях.
Здесь не было ни направленья, ни пути,
ни цели, ни конца: совсем вслепую
шла среди бесчувственных пучин, или неслась
насквозь через неведомую ей пустыни черноту,
Или кружилась в молчащем вихре столкновения ветров,
Которых собирали руки Случая.
С ней вместе никого в той страшной Широте:
Она не видела уже ни ужасающего бога,
ни светлую фигуру Сатьявана.  Несмотря на всё,
дух не слабел, а продолжал держать,
Гораздо глубже, чем способно ограниченное чувство,
что внешнее хватая,  ищет, чтобы потерять
предмет своей любви. Когда они ходили по земле,
она могла всё время ощущать его идущим по полянам,
Поляны были сценой в ней, а их просторы —
как перспектива ее  внутреннего существа,
что открывалась их секретам в поиске его
и радости, для нежности ревнивой,
живущей в сердце, что бы из пространств
не предпочли бы обожаемые ноги,
тотчас её душа должна была  безмолвно,
страстная до его шагов, обнять его.
Но ныне тихая  зияющая бездна
меж ними, падала она в пучину одиночества,
отброшена и от самой себя и от любви.
Часы медлительные  стали долгими,
когда медлительное время
отсчитываться стало пульсом боли,
мучения души, в какой-то
нереальной тьме, тоскливой и пустой,
она всё шла и шла по трупу жизни,
затерянная в слепоте погасших душ.
Одна в этом мученьи пустоты,
всё ж продолжала жить, бороться, несмотря на смерть;
напрасно угнетали существо её, могучее и сильное: Её
тяжёлая и нескончаемая монотонность боли
едва заметно все же уставала
от самоистязаний. Слабый блеск,
неугасим, неярок, замерцал во мраке,
Как будто память вновь вернулась к духам мёртвых,
та память, что хотела снова жить,
хотя исчезла из ума, когда попала
в начальный сон Природы. Он блуждал
потерянным лучом луны здесь, душу страха
приоткрывал ночи; в том блеске тьма,
 змеёй, сидела развалившись,
На чёрных капюшонах у неё
мистический, особый блеск сверкал;
Лоснящиеся складки то вжимались, то скользили,
а то вились, как будто всякий свет
воспринимался ими страшной болью
и мучились от приближенья бледных
Надежды проблесков. Ночь ощутила нападенье
на свое царство удушающее; Вечности какой-то
яркой Великолепие Своим
лучом  блуждающей неясной Истины
несло угрозу владеньям вечного Ничто.
Неумолимая в своей,
не терпящей другого, силе,
уверенная в том, что истина лишь у неё,
она старалась задушить непрочный и опасный луч;
осознавая необъятность, отрицающую всё на свете,
подняв главу гигантского Небытия свою,
пасть тьмы, глотающую всё, что существует;
увидела в себе огромный тёмный Абсолют.
Свет тихо нарастал, распространялся,
и Савитри проснулась наконец
для обретенья внутреннего "я";
объятье смерти сбросив в членах тела,
пульс сердца застучал победно, несмотря на боль;
душа хотела радости, души
любимого, не видимую больше.
Перед собою, в тишине, объявшей мир,
она услышала ещё раз поступь бога,
и Сатьяван, её супруг, возник
из той безмолвной темноты
и превратился в яркую, светящуюся тень.
Внезапно прогремел по царству
мёртво-чудовищному, звук, похожий на волну
в ушах усталого пловца, неотвратимый,
рёв громогласный от стального сердца —
бросил Смерти Бог  в ночь смертоносный вызов.

"Мою немую безразмерность тьмы,
дом ночи вечнодлящейся пройдя,
небытия ты таинство смотрела,
что погребает суету желаний жизни.
Увидела ты свой источник, сердце,
живущее недолго, из какого сна
была ты создана, узнала?
В той абсолютной искренности обнажённой пустоты
надеешься остаться и любить?"

Но Женщина не отвечала ничего.
Её дух отвергал и голос Ночи
со знанием его,
и голос Смерти, обладавший мыслью.
В своей не знающей начала бесконечности
она смотрела через кругозор души
и видела свои бессмертные истоки жизни,
и видела себя не знающей рожденья, вечной.
Но продолжая противостоянье бесконечной ночью,
бог Смерти, этот страшный бог, навязывал её глазам
своё бессмертное спокойствие ужаснейшего взгляда:
"Хоть ты сумела выжить в нерождённой пустоте,
что не прощает никогда, покуда длится Время, 
в начальном основном неистовстве,
 что формирует мысль,
и заставляет неподвижные просторы
мучаться, жить, ты обрела  печальную победу —
прожить еще недолгий срок без Сатьявана.
И что же даст тебе та древняя богиня,
что помогает пульсу сердца твоего?
Продлит лишь
ничтожность выдуманного существования,
задерживая вечный сон работой жизни.
О хрупкое чудесное творенье мыслящего праха,
сын Времени, что путешествует со множеством иллюзий.
Стремясь заполнить пустоту вокруг,
 что чувствует и опасается,  откуда
 пришёл, куда потом уйдёт,
он возвеличивает "я" свое и называет Богом.
Он призывает небеса помочь его
страдающим надеждам. Видит над собой
горячим страстным сердцем
лишь голые пространства,
что несознательнее его самого,
без привилегии его ума,
лишённые всего,
за исключеньем нереальной синевы,
и населяет эти сферы
силами светлыми и сострадающими.
Это потому,
что океан ревёт вокруг него, земля трясётся под шагами,
что пламя пышет у его дверей, и бродит смерть,
охотясь, по чащобе жизни.
Он вдохновляется Присутствием, к чему
стремится, в храмах предлагает душу,
всё прикрывая красотой своей мечты.
Боги, что наблюдают за землей,
ведя её сквозь пустоту,
когда-то дали  человеку груз ума;
зажгли свои огни в его не знавшем о желаньи сердце,
посеяли волнение в нем.
Ум стал охотником по следу неизвестного;
и развлекая Время бесполезностью находок,
в мистерию своей судьбы он мыслью уходя,
и перекладывает в песню и свой смех и слёзы.
Тревожа смертного мечтой бессмертных
и беспокоя бренность существа 
дыханьем бесконечного, они
в него вселяют голод, что
не утоляем пищею земною;
он — как домашний скот для пастухов-богов.
в нём тело - столб для привязи, они
ему кидают, словно корм, надежды, радость,  горе:
земли, где он пасётся, за Невежества забором.
В его непрочную, незащищённую от жизни грудь,
они вдохнули храбрость, что встречается со смертью,
вложили мудрость, над которой глумится ночь,
и прочертили для него маршрут без цели.
Бесцелен труд  в изменчивой вселенной,
то с передышкою в страдании, а то
бичуемый желаньями, как скот,
в повозке ужасающих богов.
Но если ты ещё открыта для надежды,
любить способна, возвращайся в оболочку тела,
к узам людей, и постарайся жить
с оставшимся кусочком сердца.  Зря
надеешься вернуть обратно Сатьявана.
Но сила у тебя достойна необычного венца,
подарок дать тебе могу,
чтоб облегчить твою израненную жизнь.
Те договоры, что с судьбою заключают,
та сладость на обочине дороги,
землёю связанное сердце что желает,
всё это, если согласишься – все твоё.
Бери как приз - надежды жизни."
Безжалостный ужасный Голос смолк,
в Савитри стало бесконечно подниматься,
как гребни на дрожашем половодье,
движенье мысли, из какой-то тишины,
пересекая океан немого сердца.
И вот она заговорила, наконец;

"Я не склонюсь перед тобой, о маска смерти,
ложь ночи, что пугает душу человека,
О, завершение всего, в своей неотвратимости подделка,
ты — мрачная насмешка, что в игре с бессмертным духом.
Я иду в своём бессмертии.
Победоносный дух мой сознаёт
своё могущество,
Не как проситель я вошла в твои врата:
я не убита, пережив объятья Ночи.
Уравновешен ум, не первым сильным горем движим;
жемчужинами силы обернулись
мои непролитые слёзы: превратила
в твердыню статуи души я плоть.
Сейчас в борьбе с великолепными богами
мой дух упрямым станет и могучим,
наперекор отказу мира. Не сгибаюсь
с толпою подчинившейся умов,
что подбирать несутся жадными руками
из грязи выбирать среди топтанья многих ног
свои ничтожные уступки мелкой слабости.
Я выбираю труд сражения богов:
навязывая медленным годам
волю пылающую, правя за пределом звёзд,
они закон Ума накладывают на
творения Материи, стремясь
отвоевать желание души
у неосознающего Могущества земли.
Я требую, во-первых — Сатьявана,
проснувшегося средь очарованья леса
из долгих чистых одиноких сновидений детства,
желанных, но излишних для его прекрасной жизни.
Отдай его, коль должен, или откажись."
Склонив в холодном и презрительном согласьи
главу, бог Смерти,
Строитель этой фантастической земли
для человека, что высмеивал дары,
что сам даёт, напрасной тщетностью,
Возвысил голос:
"Снисхожу к мечтам,
которые моё касание разрушит,
я уступаю сердцу и желанию ослепшего отца:
и царство, мощь, друзей, величие - утраты,
и царские регалии его
спокойной мирной старости, и бледность
великолепия преклонных его дней,
посеребрённую и вянущую славу
в закате жизни. Ставшему мудрей
после ударов злой Судьбы верну
блага те, что душа предпочитает
величию и простоте безличного небытия.
Я чувственное утешенье света дам
глазам, что царство более широкое
могли бы для себя найти
и глубже взгляд в бездонной ночи.
Ведь именно об этом он мечтает, напрасно просит,
Пока он еще живёт и бережёт надежду.
Теперь назад, о смертная, уйди
из грандиозности опаснейшего царства,
вернись в свою позволенную маленькую сферу!
Спеши, чтоб жизнь свою не погубить,
великие законы ты нарушила, ступай,
открой же на себе их мраморные взгляды."

Тени презрительной той Савитри ответ:
"Вселенский дух, мой дух с рожденья равен твоему.
Моя воля -  закон, а моя сила — бог.
И я бессмертна в смертности своей.
Я не дрожу под неподвижным взором
как мрамор, неизменных иерархов,
что смотрят каменными взглядами Закона и Судьбы.
Моя душа способна встретить их живым огнём.
Верни назад мне из своей тени
в земные, полные цветов, поляны Сатьявана,
обратно в сладостную скоротечность тела,
чтобы исполнить с ним мою
пылающую волю духа. Понесу с ним
груз древней Матери, пойду за ним
земным путём, ведущим к Богу. Иль открой
мне эти вечные пространства, пока вокруг нас
неведомые горизонты не растают,
что с нами путешествуют в огромной неизвестности.
Ведь я,  пройдя с ним по дорогам Времени, способна
за ним вслед встретить то, что ночь
или невообразимый, изумительный рассвет
на дух обрушит в том непроторённом Запредельном.
Куда б его ты душу не повёл, я буду следовать за ним."

Сопротивляясь  требованиям, неумолимый,
настаивая на неизменяемом Указе,
настаивая на несмягчаемом Законе
и на ничтожности творенья на земле,
из расходящихся волнами вдаль пустынь
ночи пришёл, рождённый тайной
непознаваемых глубин,
Величественный голос,
что устрашающей иронией наполнен.
Как если б море с поступью Титана
обрушило бы на пловца ужасный хохот,
напомнив о всей радости былой,
 которую те волны потопили,
из темноты державной, властной ночи
в ответ на безграничность сердца этой Женщины
встал всемогущий крик вселенской Смерти.

"Ты обладаешь крыльями богов,
иль их стопами, чтоб шагать по звёздам,
о хрупкое и смелое созданье, что стремится
забыв про узы мысли, положенье смертной?
Орбиты этих звёзд свернулись в кольца
задолго до твоей души. Их создал я,
бог Смерти, из моей же пустоты;
И всё, что я на них построил, я же и разрушу.
Я сделал из миров мои тенеты,
любая радость — это западня.
Есть Голод, что влюблён в страдающую жертву,
Есть Жизнь, что пожирает — посмотри на образ мой во всём,
о, смертная, чей дух — блужданье моего дыхания,
чья скоротечность была рождена моей улыбкою,
беги, прижав свою добычу жалкую к  груди,
пронзённой моею болью, что не скоро Время успокоит.
Ослепшая раба моей глухой энергии и силы,
что  я принуждаю
грешить, чтоб я способен был потом
наказывать, желать, чтоб мог я бичевать
тебя отчаяньем и горем — ты придёшь,
вся кровью истекая, под конец ко мне,
твоё ничтожество понятно,
а моё величие — известно,
и не пытайся повернуть в запретные счастливые поля,
что предназначены для душ, способных подчиняться
закону моему, чтобы твои шаги
не разбудили в тёмных храмах
от тяжких снов стальных сердец
тех Фурий, что отмстят за исполнение желаний.
Страшись того, что в небесах,
где страсть твоя хотела выжить,
откуда вылетают молнии Неведомого, где
в ужасе, рыдая, одинока,
затравленная гончими небес,
изранена, забытая душа, ты не спасёшься
в теченье долгой пытки множества столетий,
и никакие многочисленные жизни
не смогут  истощить не устающий гнев,
которого ни Ад не сможет утолить,
ни Небеса смягчить.
Но я сниму с тебя те вечные тиски:
сжимая в сердце скудные подачки
своей судьбы, иди отсюда с миром,
если это мир для человека".
Его иронию встречая тем же самым,
Савитри, женщина из смертных, отвечала:

"И что за Бог такой, придуман  твоею ночью,
с презрением творящий целые миры,
которыми гнушается потом,
и создаюший  звёзды ради суеты?
Твой Бог не тот, кто в мыслях у меня воздвиг свой храм
и из своей духовной почвы сотворил
моё трепещущее сердце человека.
Мой Бог — есть воля и победа этой воли на его путях,
Мой Бог — любовь и нежность состраданья ко всему.
Ему свою надежду предложила в жертву,
Ему я отдала свои желанья как обет.
Кто запретит иль преградит ему дорогу,
Чудесному, быстрейшему, умелому вознице?
Он путешествует по миллионам жизненных путей,
его шаги, знакомые с небесными огнями,
легко идут  по устланным мечами мостовым в аду;
туда спускается он, чтобы сделать ярче и острее
вечного радость. Есть у крыльев золотых любви
сила развеять пустоту твою по ветру:
Глаза любви глядят как звёзды в ночи смерти,
стопы любви идут босыми по любым  мирам.
Он трудится в глубинах и ликует на высотах;
он переделает твою вселенную, о Смерть."

Она сказала.  И не сразу голос ей ответил,
а между тем, они всё шли сквозь ночь, без всякого пути,
и только отблеск оставался, словно бледный глаз,
что беспокоит тьму своим неясным взглядом.
И снова  пауза, опасна, глубока
в том нереальном путешествии сквозь слепоту Ничто;
ещё раз в пустоте возникли Мысль и Слово,
бог Смерти дал ответ её душе.

"Но в чём твоя надежда? И к чему стремишься ты?
Ведь это — лишь сладчайшая приманка
телесного блаженства, под атакой боли
форма сомнительная, хрупкая,
чтоб несколько лет
порадовать твоё прерывистое чувство
медовой сладостью желанья тела, пламенем сердец
в напрасных поисках единства, чтоб обнять
сверкающего идола в теченьи быстро пролетающего часа.
А ты, чем ты сама являешься, душа, ты — славное виденье,
из ярких мыслей и непродолжительных эмоций,
похожая на слабый танец светлячков, спешащих через ночь,
искрящийся фермент в залитой солнцем грязи жизни?
Ты будешь требовать бессмертие, о сердце,
крича наперекор свидетелям, живущим в вечности,
что ты и он — есть бесконечные могущества,
они должны остаться?
Здесь остаётся только Смерть и бессознательная Пустота.
Здесь вечный только я и продолжаюсь только я.
Я — грозная бесформенная Широта,
Я — пустота, что человек зовёт Пространством,
небытие вне времени, которое поддерживает всё,
Я — Беспредельность, я — немой Единый.
Я, Смерть, есть Он; и нет другого Бога.
В моих глубинах все рождаются, и смертью все живут;
Все возвращаются в мои глубины, и другого нет.
Я создал мир моей несознающей Силой.
Моё Могущество — Природа, что творит и убивает,
сердца, которые надеются, тела, что страстно жаждут жить.
Я сделал человека инструментом для Природы и её рабом,
Я тело человека превращаю в пиршество,
жизнь человека - пища для меня.
Нет у людей других помощников, лишь только Смерть;
ко мне приходит он в конце для отдыха , покоя.
Я, Смерть — единственный приют твоей души.
Те Божества, кому возносит человек
молитву, не способны ему помочь;
Они — лишь вымыслы мои и настроенья,
Что в человеке отражаются могуществом иллюзии.
И что ты видишь как своё неумирающее "я" —
есть образ мне принадлежащей бесконечности,
и Смерть в тебе, что в грёзах видит вечность.
Я — Неподвижный, но в все вещи движутся во мне,
Я — обнажённое Ничто, в котором исчезает всё:
я не имею тела, у меня нет языка, чтоб говорить,
и я общаюсь не при помощи людского глаза, уха;
твоя лишь мысль даёт какой-то образ пустоте моей.
И только потому, о устремлённая к божественному,
что ты меня призвала на борьбу с твоей душой,
я принял форму, лик и голос для себя.
Но если есть на свете Существо, что видит всё,
как он поможет страстному желанью твоему?
Он наблюдает, одинокий, абсолютный, в стороне,
и в том неописуемом молчаньи
он безразличен к твоему призыву.
Всё существо его едино, неподвижно, неизранено и чисто.
Он бесконечно наблюдает эту бессознательную сцену,
Где всё на свете исчезает, словно пена звёзд.
Единый этот существует вечно.
И никакой меняющийся Сатьяван
там не рождался, нет там Савитри,
что требует у краткой жизни взятки радостью.
И никогда любовь
не появлялась там с глазами, красными от слёз,
и нет там Времени вообще,
и нет пустых обширностей Пространства.
Там нет живого, зримого лица, и это не имеет имени,
оно не смотрит, в нём не бьётся сердце;
Оно другого не попросит ни
помочь ему, ни радость разделить.
Оно — восторг, бессмертно одинокий.
И если ты желаешь так бессмертия,
тебя одной достаточно твоей душе:
живи в себе; забудь того, кого ты любишь.
Моё последнее величье, смерть, освободит тебя от жизни;
Тогда ты вознесёшься в неподвижный источник свой."


Пугающему Голосу  ответ:
"О Смерть, о бог, что рассуждает, я не рассуждаю
той силой разума, что изучает, а потом и разрушает, но создать не может,
иль создаёт напрасно, потому что сомневается в работе.
Я есть, я вижу, я люблю, я действую, хочу."

Бог Смерти отвечал глубоким, окружившим криком:
"Я также знаю. Но познав, ты прекратишь любить,
и прекратишь желать, освобождённая от сердца.
Ты будешь вечно отдыхать и станешь тихой,
и согласишься с бренностью вещей."

Савитри отвечала богу Смерти как человек:
"Когда я полюблю навеки, я пойму.
Любовь во мне владеет истиной любых меняющихся масок.
Я сознаю, что знание — широкое объятье:
я знаю, что любое существо есть я сама,
во всяком сердце скрыт бесчисленный Единый.
Я знаю, что спокойный Трансцендентный несёт весь мир,
сокрытый Обитатель, безмолвный Господин:
Я ощущаю тайные его дела, и сокровенное его и  пламя;
Я слышу тихий звук космического Голоса.
Я знаю — мой приход — волна из Бога.
Все солнца, что ему принадлежат,
 сознательными были при моём рождении,
А тот, кто любит в нас, пришёл,
скрываемый под маской смерти.
Тогда рождён был человек среди гигантских звёзд,
Умом и сердцем наделённый, чтобы победить тебя."

Но в вечности немилосердной воли,
Уверенный в своей империи, вооружённой мощи,
Как будто презирая  фразы жертвы,
бог Смерти не ответил в этот раз.
Он высился, закутанный в молчанье и тишину,
своей фигурой неподвижной, тенью неотчётливой,
И страх, как тайный меч, висел на поясе его.
Наполовину скрытый в облаках виднелся мрачный лик;
Тиара сумрака Ночи была его растрёпанными волосами,
Останки с погребального костра — его тилаком.
Опять скиталицей по нескончаемой Ночи,
наталкиваясь слепо на пустые мёртвые глаза,
шла молчаливыми и безнадёжными просторами.
Вокруг неё кружило, содрогаясь,  поле мрака,
его всепоглощающая пустота, безрадостная смерть,
была разбужена, возмущена её любовью, жизнью, мыслью.
По долгой увядаюшей ночи, ей понуждаемые,
Неземным своим путем скользя полуневидимыми,
Как призраки  в тумане продвигались трое.