Первая любовь не Тургенева

Я был сыном богатых родителей. Окружающие всегда интересовались историей моей семьи, порой даже забывая про меня самого. Хотя, возможно, эта история действительно может считаться необычной. Моя мать была родом из Косово. В те времена Косово был всего лишь городом, это теперь носит гордый титул «государства». Она познакомилась с отцом, сыном нефтяного магната из Саудовской Аравии, когда училась в Германии.

«Официальным» языком нашей семьи всегда был немецкий, на нем общались родители между собой. На меня же с детства возложили ответственную должность переводчика в тех случаях, когда немецкого родителям не хватало. С отцом я говорил на арабском, с матерью – на албанском. В школе – на немецком, так как учился я в Вене, городе, лучше которого не видел на всей нашей планете. Думал я на английском. Так было проще. Однако моим любимым языком был албанский: загадочный и сладкий, как малиновый джем, как летний закат.

После школы родители отправили меня в Рим, а потом, стремясь оградить от искушений города, куда ведут все дороги, в городок поменьше.

Вспоминаю те давно прошедшие времена. Наверное, я был очень недурен собой, но тогда мне так не казалось. От отца я унаследовал фигуру арабского завоевателя: невысокий рост и широкие плечи. От матери – черные курчавые волосы, которые делали меня похожим на ангелка с картины Леонардо, будь я блондином. Любой другой на моем месте чувствовал бы себя принцем, но я робел и стеснялся. Наверное, поэтому всегда сутулился, смотрел в пол, носил огромные толстовки с капюшоном. Представляю себя тем двадцатилетним мальчишкой-идеалистом с внешностью льва и манерами газели.

Я вырос на перекрестке культур, но азиатские гены всегда были сильнее. Учился в пансионе для ребят из богатых арабских семей. У меня было множество друзей или «братьев», как мы друг друга называли, и не одной подружки. В нашей семье царили порядки арабской цивилизации, поэтому общение с женщинами ограничивалось моей матерью, бабушкой и некоторыми преподавательницами. Со своей сестрой я почти не виделся, так как всё время проводил в престижных учебных заведениях Европы. О женщинах, как и обо всем большом мире, я ничего не знал, разве что из фильмов (книги я читать тогда не любил). Но голливудский мир совсем не походил на реальность, которую каждый день видел я.

Моя двадцатая весна началась под прекрасным знаменем свободы. Наконец-то я был отправлен на обучение в незнакомый мне город совсем один! Здравствуй пьянящая и пугающая свобода! Здравствуй новый мир!

Как сейчас помню свое первое занятие в огромном дворце, который отдали университету его щедрые прежние владельцы. Разумеется, я занял место за последней партой. Рядом со мной сел парень из Швейцарии – Ян. Лицо у него было такое узкое, как будто в детстве его зажали между дверей. Ян говорил по-немецки, поэтому мы смогли найти общий язык в прямом смысле этого слова, но не в переносном. Ян был слишком дерзким, казался холодным и высокомерным. Вот кого-кого, а такого парня я вряд ли назвал бы «братом». Впереди я увидел курчавую голову, похожую на мою. Тогда я еще не знал, что этого индуса зовут Мохит Сингх. Не знал и того, что с этого самого урока зародится наша дружба.

Во время урока всё шло благополучно. Я как всегда витал в других мирах, как вдруг услышал, что преподаватель разбил нас на пары и велел рассказать о себе. Я так замечтался, что даже не услышал, с кем должен разговаривать. Внезапно я заметил, что прямо ко мне идет девушка. Она смотрела на меня и улыбалась. Улыбка была похожа скорее на объятие, чем на улыбку. От неожиданности своего возвращения в этот мир я ничего не мог сказать. Но она не растерялась: 
- Привет! Меня зовут Софи.

Первый раз в моей жизни незнакомая девушка без черного платка на голове сидела напротив меня, так близко, и что-то мне говорила. Вся моя робость куда-то улетучилась. Мы не стали обсуждать заданную тему, а просто болтали о чем-то. В душе я всё время спрашивал себя, почему же я не стесняюсь? Кажется, Софи была старше меня года на три. Она смотрела так нежно, как мать смотрит на своего сына, хотя это мне не очень нравилось. 

Время вышло, и Софи пришлось вернуться на свое место. Когда она ушла, у меня возникло ощущение, что я плавал где-то в Тирренском море, среди рифов, ярких рыб и водорослей, и вдруг меня из всей этой неизвестной мне красоты выбросили на знакомый, уже поднадоевший берег. 

С первого занятия мы сдружились с Мохитом и японцем Таку, интересовавшимся всем подряд: от коллекционирования бабочек до государственного устройства Норвегии. Когда Таку начинал курс в нашем университете, он без конца кланялся и извинялся за всё подряд: «прости, я тебя задел», «прости, но я пойду домой», «прости, но я забыл, за что хотел сказать «прости»». Зато к концу курса Таку перепробовал все виды травки, которую только можно было достать в нашем городе.

Благодаря Мохиту я тоже начал страшно пить, курить самокрутки, ходить по барам, слушать электронную музыку и пока только разговаривать о женщинах. Больше всего меня удивляло то, что проведя всю свою жизнь в Европе, я чувствовал, что по духу мне был ближе индус Мохит, чем швейцарец Ян. Мохит был, как и я, молчалив на людях. Однако вместе с тем отличался спокойствием и уверенностью в себе. Здороваясь, всегда пристально смотрел в глаза собеседника. Держался с достоинством, но не свысока. Всё же мы с Мохитом были разными. Но я многому тогда научился у него, но многому выучиться так и не смог: мой друг, в отличие от меня, умел веселиться, танцевал, когда хотелось, шутил над преподавателями, когда на уроке становилось невыносимо скучно. Мы стали много путешествовать, кутить, всё для меня было необычно, ново. Само собой, занятия пришлось прогуливать, а это мне стоило дорого – ведь пропуская занятия, я не мог видеть Софи.

Как ни странно, когда мы с Мохитом всё же выбирались из моря развлечений на этот остров знаний, при работе в паре меня всегда ставили с Софи. Я был готов выбежать и расцеловать преподавателя от благодарности. Каждый раз мы болтали не по заданной теме. Вместо «опишите картину» – «Софи, ты уже работаешь или учишься где-то?». Вместо «расскажите о вашем городе» – «Как прошли выходные?». Вместо «проблемы экологии» – «Твой друг Мохит разбил все мои представления об индусах. Нас спросили: какое ваше любимое занятие? Знаешь, что сказал Мохит вместо «читать Веды и молиться Сарасвати?» - «Спать!». Во время наших веселых бесед я чувствовал себя свободно и легко. Но стоило только столкнуться с Софи в коридоре, на лестнице, и (упаси Аллах) ехать с ней в лифте, я сразу терялся, утыкался взглядом в пол, робко улыбался, отвечая на её задорное: «Как дела?». Тогда я сам не знал, что со мной происходит. Просто не мог справиться с собой и всё тут.

Софи стала частой гостьей моих мыслей и снов. Почему именно она? Далеко не красавица. В Софи было что-то непонятное, не договоренное. Хотя она улыбалась и болтала о какой-то ерунде, мне казалось, что она думает совсем о другом: как спасти мир или о чем-то не менее важном.

Я любил смотреть на её лицо: потрясающе живая мимика. Когда она слушала меня, казалось, что её лицо – это сурдоперевод моих слов. Каждое сказанное мной предложение так или иначе меняло выражение на её лице: интерес, смех, радость, печаль, любопытство. Мне льстило, что она слушает так внимательно, смотрит на меня так мягко. Кто же такая «недосказанная» Софи? Что у неё в голове и кто у неё на сердце?

Вселенная услышала мой вопрос (как говорят христиане, стучите, и вам откроют). Я стал часто случайно встречать Софи на улице. Если она замечала меня – я бросал быстрое «привет», отвечал скупой полуулыбкой на ее щедрую улыбку, и как зверек, стремился скорее скрыться.

К своей огромной печали я нередко встречал Софи в компании других мужчин. Как-то увидел её на городской лестнице с каким-то усатым стариком. Они то спускались на несколько ступенек, то останавливались. Во время этих остановок усач что-то увлеченно рассказывал, махая рукой, Софи держала его под другую руку, словно боясь, как бы старик не слетел с лестницы во время своих жестикуляций: «О, Софи! Это талант! Это такой пианист! Тончайшее строение души!».

В другой раз я встретил Софи в баре с мужчиной из Конго. Пять лет назад он был обвиняемым в деле об убийстве. По тому, как она болтала с ним (трудно поверить о чем – о постдемократии!) казалось, что она ничего не знает об этом страшном деле. Хотя, может быть, ей было все равно, кто кого и когда убил.

Однажды, когда мы в очередной раз разговаривали на уроке, Софи, как всегда улыбаясь, сказала на арабском: «Спасибо, подлец!» «Что?» «Меня научили говорить по-арабски! Как тебе? Думаешь, у меня есть акцент? Я пока выучила только «спасибо» и «подлец», но и с этими словами уже можно составить предложение, правда?». Мы рассмеялись, чем привлекли внимание всего класса. Вскоре я увидел Софи с подругой в сопровождении ливийцев, которые, видимо, и обучили её ругательствам. Как ни странно, я нисколько не ревновал Софи, скорее завидовал всем этим мужчинам. Почему не ревновал? Думаю, потому что она была не моей.

Как агент спецслужб, я, сам того не осознавая, пытался собрать хоть какую-то информацию о Софи, но это оказалось занятием чрезвычайно трудным. На занятиях, когда все рассказывали о себе, Софи, несла такую чушь, что даже самый наивный косовский крестьянин ей бы не поверил. В роду у нее были индейцы, она провела около недели в тюрьме Северной Кореи, случайно перейдя границу, ей 17 лет и прочие небылицы.

Хотя однажды мне удалось понять, что история правдивая.            

На занятии нам раздали список тем, который мы должны были обсудить. Можно было выбрать две темы. Я первым начал свой рассказ.

Сам от себя не ожидая, я достал телефон и показал Софи фото моего лучшего друга. «Какой симпатичный паренек. Где он учится?». «Он умер год назад от рака. После этого я неделю жил в огромном доме с его семьей. Теперь его брат тоже заболел». Мне было тяжело говорить. Утрата друга была для меня тяжелым ударом. Даже лучшие врачи не смогли ничего сделать. Софи смотрела на фото: «Мне очень жаль…». «О, Аллах! Как странно! Зачем я рассказал это ей? Целый год держал в себе эту боль». Однако мне стало лучше, словно она вязла часть моей тоски на себя.
«Не грусти, он ведь всегда в твоем сердце. Давай теперь я выберу тему. Так… Посмотрим. «Трудный период в вашей жизни». Как-то я голодала от безденежья, и мой приятель договорился с официанткой в одном кафе, чтобы мне накладывали полпорции, но платить, я тоже буду половину. Нет! Эта история тоже невеселая. Так… Другая тема: «Как я влюбился». Я улыбнулся: «Неужели Софи будет рассказывать мне свои сердечные дела?! Быть такого не может».

По «говорящим» глазам Софи я понял, что на этот раз она не сочиняет: «Эта тема мне нравится. Расскажу тебе, как я влюбилась по уши. Уфф. Он был лет на 25 меня старше. Учитель по английской литературе. Обожал свой предмет, всех писателей и, конечно, писательниц. Поэтов и поэтесс. Всех персонажей, все книги. С упоением рассказывал о героях, сюжетах, призывал нас жить «качественно» каждую минуту и наблюдать за этим удивительным миром. Он вдыхал в меня жизнь, я ведь в ту шальную пору то и дело собиралась покончить с собой по любому пустяку. Учитель часто меня выгонял с уроков». «Не может быть, – удивлялся я, – за что?!» «Ха-ха… Он говорил: «Софи, ты же уже слушала эту лекцию с другой группой, можешь идти». «Ах, да, я и забыла», – что я еще могла ответить. Такое повторялось раза три. Позор перед всей группой. Знаешь, я иногда не отдаю себе отчет в том, что говорю или делаю, как будто и не я вовсе. А когда он приходил в черном свитере с длинным воротником. Ой, прости… Тебе это неинтересно». «Всё в порядке. Он знал, что ты влюблена в него?». «Шутишь, – засмеялась Софи, – да вся наша группа была в него влюблена, это трудно не заметить, а он был влюблен в литературу. Вот так». Ах, Софи, всё-таки она заставила меня забыть о моем горе.

Приближался конец обучения. По ночам я молил Аллаха не разлучать меня с Софи, а днем, видя её, слова не мог из себя выдавить, что уж там слово, даже посмотреть на неё был не в силах.
 
Вот он выпускной. Вся наша группа в клубе, а я один брожу по холодным мостовым ночного города. «Я больше не увижу её». Танцевать я не любил, шумные клубы тоже. Завтра у меня рейс. Я пошел в клуб. Вот же она. Софи. В голубом как всегда. Увидела меня и заулыбалась. Все посмотрели в мою сторону. «Я завтра улетаю. Пока, Софи, пока всем». Софи стояла ближе всех и крепко обняла меня. Наверное, прошло секунды три, а мне показалось, что мы стояли, обнявшись как минимум три часа. «Какие у тебя кудряшки… щекочутся»…

После я встречал многих женщин, но всё было по-другому… Я никак не мог отыскать этот самый «магнетизм». Мы с Софи, как два магнита, создавали какое-то необъяснимое магнитное поле.

Написать ей первым я тогда так и не решился. Недели через две после нашей разлуки Софи отправила мне сообщение: «Привет! Как ты?». «Я оставил учебу и поступил в Лондон, на учителя английской литературы. Как у тебя?». Софи не ответила, и время унесло её вместе с прибрежными песчинками в открытое море жизни. Иногда я вспоминаю о ней, вижу кого-то похожего, слышу её последние слова про мои кудряшки.

Но…
      как говорит мой друг Таку, тот самый, который интересуется всем подряд: «Знаешь главный принцип китайской живописи – оставлять белые места на бумаге. Пусть картина будет незаконченной. Так красивее».