Импрессионизм весны Михаила Синельникова

Представляю всем любителям поэзии новую подборку стихов классика современной литературы Михаила Синельникова, опубликованную в "Русской мысли"

Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

ИМПРЕССИОНИЗМ ВЕСНЫ
Свой творческий путь Михаил Синельников начал в 1975 году, издав сборник стихов «Облака и птицы», и сразу же привлек внимание известных советских писателей и поэтов, в том числе В. Каверина, А. Тарковского, М. Зенкевича, Б. Слуцкого. Л. Мартынова, А. Межирова. «Он не навязывает вечности своих настроений, не сходит с реалистической почвы, умеет разглядеть углы времени, торчащие из объективной природы и общественной среды. Его стихотворения отмечены благородством вкуса и острым осознанием действительности. Мысли в них рождаются от душевного опыта, они согреты дарованьем духа и слова, напряженностью нравственной жизни», – так отзывался Александр Межиров о творчестве Михаила Синельникова.
--
*    *    *
Послушай ангельские хоры
В рогожской снящейся тиши,
И, даже не входя в соборы,
Далёким прошлым подыши.

От мучеников Колизея
Сюда вела стезя, а ты
Стоишь, всё более русея,
Среди блаженной нищеты.

И чудится в чаду раскола
Костёр объятый миром сим.
Глухие осеняя сёла,
Он всё-таки неугасим.

Весной
В природе снова тешат глаз
Зелёный цвет и нежно-синий.
Произошёл её отказ
От классицизма строгих линий.

Вновь дерева озарены
Всем изобильем светлых пятен.
Весь импрессионизм весны
Распространился, благодатен.

Ещё не раз Архитектон
Расцветок возместит утрату,
И много стилей сменит Он
В дороге к чёрному квадрату.

*    *    *
                … срубят мои липы…
                Константин Леонтьев
А ведь её аморфность и неясность,
Пространство без естественных границ
Всегда таили для всего опасность!
Был этот мир могуч и многолиц.
Сулили неизвестность эти лица,
Её цветущей сложности весну,
Но быстро так успело упроститься
Всё то, что лишь в наитиях верну.
Срок сократила буйная свобода,
Срубили липы, не достроен Рим,
С небес глядит собрание синода
На тот пожар, в котором все сгорим.

Ожидание
О чём ты думаешь, стоящий под дождём
В оцепененье, вихрями продутом?
Мы даже в старости ещё чего-то ждём,
Годам сопротивляясь и минутам.
Вернётся старый друг, любимая придёт,
Мессия явится… Ты с молодости ранней
Готов уверовать в счастливый поворот
И вся-то жизнь прошла в предчувствии свиданья.
Кому ты молишься, еще способный ждать?
Слились в один поток печали и мечтанья –
То к цели их влечёт, то гонит снова вспять
Томительная сила ожиданья.

*    *    *
Звук возник в Ташкенте год назад
И неделю длился неотступно,
И ещё тревожат, и грозят
Сжатый гром и клокотанье бубна.

Память детства всё ещё тверда.
В Азии – души первоначало.
Надо ехать всё-таки туда,
Чтоб всё снова музыка звучала.

Гул идёт от кишлаков и орд.
Прочее – безгласная докука,
Оттого, что западный комфорт,
Ублажая, не рождает звука.

*    *    *
Не знаем, чьи на том холме овечки.
Подпасок там – араб или еврей?
Но знаем, Кто крестился в этой речке,
И время – всё быстрей!

Недавно ведь и маленький Мохаммед
Верблюдов приводил на водопой.
Не знаем, кто кого переупрямит,
Борясь за землю в ярости слепой.

Такая каменистая - Святая
Она для всех!
Всех гневный ангел может, пролетая,
Согнать за грех.

Но может быть, когда уже не ждёте
В дремоте защищённого жилья,
Ещё вернётся в круглом звездолёте
Пророк Илья.

В лесах
Сновали в огороде медвежата
И с яростью на шерстяном лице,
Сутула, велика и рыжевата,
Медведица топталась на крыльце.

Кукушка жестяная куковала,
День провели мы с другом взаперти,
Пока, вздыхая горестно и вяло,
Семейство не надумало уйти.

Возвращена свобода двум изгоям!
Тут разлилась вечерняя заря,
Настала ночь с привычным волчьим воем,
С упорным токованьем глухаря.

И дальнее напоминало эхо,
Что всей природе быт враждебен наш,
Что мы от века для неё помеха,
Её души погибельная блажь.


*    *    *
Здесь обрусели все – и скифы и варяги,
И, глянув на страну сквозь бородинский дым,
Промолвил Бонапарт, дивясь слепой отваге,
Что одержима демоном своим.

Весь блеск её церквей забудешь в дебрях этих,
Где царствует мороз и нагоняет страх
Богов языческих тоскливый вой в подклетях,
Смущая души чьи-нибудь в скитах.

Лир
В театре с ветхим реквизитом,
В нездешний вглядываясь мир,
На языке уже убитом
Вещал и плакал этот Лир.

Его предчувствия терзали
И, участь зная наперёд,
Играл он в опустевшем зале
И видел сгинувший народ.

Мелькали дни, темны и серы.
И всё же – доиграть сумей,
Пока приходят офицеры,
Оставшиеся без семей.

Искусство
Всё не даёт покоя давний век,
Когда, отнюдь не будучи повесой,
Циркачек рисовал Тулуз-Лотрек
И жадно ковылял за клоунессой.
Когда сидел, мадам безумно зля,
В борделе с книжкой записной Золя.

Конечно, мы – ужаснейший народ,
Познанье жизни вечно нас влечёт
К чужим печалям, к чуждому веселью.
Припоминая нежные черты,
Художник, об ушедшей плачешь ты -
Она была любовью и моделью!

*    *    *
Иду на звук, чтобы найти страну,
А вы пока полотна поглядите
Того, кто жизнь отдал цветному сну,
Искал он краски и нашёл Таити.

Лишь первобытным раем обуян,
Бежал от всех народов и религий.
А всё ж эпитет к слову «океан»
Звучит грознее «Тихий», чем «Великий».