Прозрение. Кременчугские рассказы

   

           Зима. Вокзал. Первый снег кружится в свете фонарей:  то, поднявшись вверх, словно замирает на месте, то порывом ветра разрывается на отдельные снежинки, а после снова собираются  снежинки в облако и замирают на время, чтобы потом опять закружиться в зимнем танце в свете вокзальных фонарей.
         Звучат объявления  и голоса объявлений эхом отзываются вдали. Люди с рюкзаками и сумками спешат к своим поездам, а до прибытия моего поезда было ещё далеко.
        Ищу себе место в зале ожидания, но все места заняты. В углу зала, к удивлению моему, нахожу свободные места.  Обрадовался!  Но рано обрадовался: на скамейке сидел бомж неприятной наружности и, казалось,  от него на весь зал  исходил неприятный запах - наверное поэтому возле него никто не садился. А я рискнул, ведь это лучше, чем стоять где-то возле окна на сквозняке. «Сяду, а там видно будет», - успокаивал я сам себя. Сел по возможности дальше и,  не ощутив никаких посторонних запахов быстро успокоился. Если не смотреть на этого бомжа, то можно чувствовать себя вполне комфортно.  Посидев немного я вспомнил, что в сумке у меня есть вареная курица, яйца, кефир и ещё кое-что,  и решил этим подкрепиться. Я смотрел в зал: то на отдыхающих пассажиров, то на бомжа, который мирно сидел смежив веки,  и что-то непрестанно бормоча себе под нос. Так он бормотал долго, словно вёл с кем-то долгую беседу, словно рассказывая кому-то невидимому о своём пережитом и увиденном, а пережил и увидел он на своём веку, судя по внешности, немало. 
               Я заканчивал свой поздний ужин, как вдруг увидел, что бомж крестится, да так много и быстро, что это показалось мне удивительным. Я действительно удивлялся, ведь до сих пор я и подумать не мог, что бывают такие верующие бомжи.  Это было для меня открытием.  Я смотрел на бомжа и пытался размышлять о его жизни и о том, как он мог оказаться на улице. Я долго размышлял:  может быть час, может быть два, а потом сделал для себя новое открытие: ведь он молится уже около двух часов - два часа напряжённой непрестанной молитвы…   Два часа! Вот это бомж!  Он даже глаза не открывал,  а всё время  молился. Чудо!  Свиду – бомж, а на деле – молитвенник. Да ещё какой молитвенник!  А может быть я ошибаюсь? Может быть он и не молитвенник вовсе, может здесь что-то другое?  Но что, почему он так часто  крестится? – Значит он всё-таки молится?
            В моих раздумьях прошло ещё время, а напряжение его молитвы не спадало ни на минуту. Я по-прежнему удивлялся виденному,  ведь я знал точно, что такого молитвенного напряжения я не выдержал бы никогда. «Видно большая благодать почивала на этом человеке,  это она удерживала его в таком молитвенном предстоянии.  Очевидно,  приятна была Богу его молитва»,  - со вздохом подумал я.
           Чтобы выяснить всё до конца, я достал из своего походного чемодана иконку Николая Угодника и подарил ему. Он открыл глаза, взял в свои руки эту иконку и стал горячо целовать её и много-много креститься.  Губы его:  то шептали молитву, то лобызали иконку.  Во время молитвы он ни  разу не взглянул ни на меня, ни куда-то в сторону, - он был сосредоточен на молитве.
        Так прошёл ещё один час. Я стал замечать, что голова молящегося стала медленно склоняться вниз. Он засыпал.  Я понимал настоящее состояние этого бомжа-молитвенника. Но он, низко  склонив голову, резко просыпался и вновь начинал молиться, креститься и целовать икону.  Он  по-прежнему ни разу не взглянул ни на меня, ни куда-то в сторону. Он словно не слышал объявлений о прибывающих и отправляющихся поездах,  он не видел толп людей проходящих мимо и это удивляло меня. В эту минуту я уверенно решил, что передо мной – великий молитвенник, а я – обыкновенный духовный бомж.
            Так прошёл ещё один час.  Многое я передумал за это время! Вся моя жизнь прошла предо мной, в которой я не обнаружил и следов покаяния.
      -  Ох, уж этот бомж! – Видно промыслительно Бог послал мне тебя,  чтобы я вдруг,  увидев этот избранный сосуд Божий,  прозрел. У Бога есть только одно действие – действие любви, а у меня,  грешного,  каких только действий нет…
          Прошло ещё немного времени и по радио объявили о моём  приближающемся  поезде. Нужно было идти. Бомж неожиданно встал со своего места и пошёл к окну. Там он прислонился к батарее и грелся. Я подошёл к нему, словно прощаясь с ним и надеясь, что  может быть хоть сейчас он взглянет на меня. Но он не смотрел в мою сторону ,  он прижимался к батарее и сильно дрожал.
    - Помолись за меня, отец! – сказал я
      Бомж обернулся и посмотрел в мою сторону.  Но он не взглянул на меня, а смотрел куда-то вниз  и молчал.
    - Как ваше имя? – спросил он, по-прежнему не глядя на меня.
   - Николай…  Протоиерей Николай.
      Бомж одобрительно кивнул головой и словно задумался. Потом он снова прижался к батарее дрожа от холода, а я медленно пошёл к своему поезду.
         На сердце была необычная мирность и тишина.  Я шёл не спеша,  не глядя по сторонам,  и ничего вокруг  уже не существовало для меня.