Яков Ильягуев - Шэс-Бобо

Из татской поэзии:

Яков ИЛЬЯГУЕВ
(1916-1998)

Шэс-Бобо

(сонеты)
               I.

С тех давних пор минуло много лет,
Но помнят стены древнего Дербента
Келе куче, где татский жил поэт,
Хоть был всего лишь бондарем он бедным.

В семье Симона маленький Шоул
Уже седьмым ребенком был по счету.
Но долго не стихал веселья гул,
Хотя в семье прибавилось заботы.

Соседи и родные без конца
Гуськом спешили к глиняной хибарке,
Чтобы поздравить с радостью отца –
Их пожеланья были, как подарки.

Сквозь дымоход взмыл ввысь душевный жар,
И послан был младенцу Божий дар.

             II.

Как летний сон, минули те года…
Родителей Шоул лишился рано.
Уже в семь лет он понял, что беда
Невидимые оставляет раны.

Не раз слезинки в голубых глазах
Сверкали в алом зареве восхода.
Когда он шел на «Эфэхле базар»,
Чтобы найти поденную работу.

И вскоре светлочубый мальчуган
Неплохо наловчился делать бочки.
Но в сердце, заглушив базарный гам,
Заветные уже рождались строчки.

Мугучий Каспий только слышал их,
Когда Шоул читал свой первый стих.

            III.

Летело время, как скакун в горах,
На чистом сердце делая зарубки.
И вскоре молот бондаря в руках
Казался легче перышка голубки.

И пот сверкал на солнце, как алмаз,
И чуб метался, как морская пена.
Кто с ранних лет трудился так не раз,
Тот и чужой работе знает цену.

А мысли устремлялись далеко:
За горы, за моря – в иные страны,
Как будто там свободно и легко
Живется всем, как равным среди равных.

И отступала внутренняя боль,
Когда перо брал в руки Шэс-Бобо.
   
                IV.

Он так писал, придвинув белый лист:
«Один уйдет. Другой придет. Поверьте,
Тот глуп и злобен. Этот сердцем чист,
И все ж никто на свете не бессмертен».

Мир вертится, как колесо арбы,
И справедливость, как мираж в пустыне.
Поэт не избежит своей судьбы,
Но раньше срока сердцем не остынет.

Ни Пушкина не знал, ни Низами
Дербентский бондарь с улочки саманной,
Но мастером он слыл между людьми,
И дар его был схож с небесной манной.

Когда любимой он слагал стихи,
Смолкали за окошками шаги.

              V.

Из тьмы веков, далекая, как миф,
Являлась ночью татскому поэту
Прекрасная, как юность, Суламифь,
Его любовью искренней согрета.

И Тэхди-Сулейман – великий царь,
Из солнечной земли обетованной
Сквозь три тысячелетия, как встарь,
На зов любви спешил к своей желанной.

Цвели стихи Шоула, как сады,
Благоуханно розовым и белым,
Сгибали ветки сладкие плоды,
Стекая в землю соком переспелым.

Но сад любви отцвел в урочный час,
И радость догорела, как свеча.

             VI.

Дни для Шоула стали так тесны,
Как для ребенка старая одежда.
И от забот спасали только сны,
В которых еще теплилась надежда.

Но жизнь, как груз амбала, за спиной,
Чем дальше ты идешь, тем тяжелее…
И строчки под мозолистой рукой
С годами на бумаге все чернее.

Но вновь выводит чистое перо:
«Сыны Адама, терпеливы будьте.
Цените труд и делайте добро,
И праздники не превращайте в будни».

Страдал и прятал слезы Шэс-Бобо,
И наяву их видел только Бог.

             VII.

Колодец был на улочке кривой,
Где мастерская бондаря стояла.
И пламя свечки позднею порой,
Как мотылек над пестиком, дрожало.

Здесь созданы «Гулен» и «Зарбоил»,
И «Элеф-Би», и многое другое…
Здесь татский мастер некогда творил,
Усталости не зная и покоя.

Он завещал народу мизрэхи
Любовь к своей стране и славным предкам,
Оставив, как наследие, стихи,
Где каждый образ, будто камень редкий.

Сто лет назад написаны слова,
А правда в них по-прежнему жива.

            VIII.

Пророков много было на земле,
Но было бы больше во сто крат героев,
Что провели всю жизнь свою в седле
И умирали вскачь на поле боя.

Один из них полмира покорил,
Но даже высших тайн сумев коснуться,
Не смог он шлемом вычерпать весь Нил
И не сумел в родной Юнан вернуться.

Господь решит, кто сложен, а кто прост,
Кто плох, а кто других рассудит честно.
И расстоянье от Луны до звезд
Всевышнему доподлинно известно.

Так филосфоски рассуждал поэт,
Законов жизни постигая свет.

            IХ.

На татском и турецких языках
Написаны нетленные страницы.
Так молоток у бондаря в руках,
Преобразившись, стал пером жар-птицы.

Никто теперь не в силах объяснить
То, исподволь свершишееся чудо,
Связать меж прошлым и грядущим нить
И примирить холодный разум с чувством.

С тех пор прошло лет семьдесят уже,
Как я впервые увидал поэта…
Мальчишкой, восхищаясь им в душе,
Не знал, что напишу о нем сонеты.

Как горек был тот день, когда шоир
С достоинством покинул это мир.

             Х.

Бессмертны только добрые слова,
А злые зарастут травой забвенья.
Еги стихи народная молва
Несет из поколенья в поколенье.

Пусть жизнь поэта не была сладка,
Зато, как майский мед, его созвучья,
Где дружба прославляется в веках
На древнем языке моем певучем.

О, Шэс-Бобо, ты бондарь и шоир!
В одном лице ты труженик и мастер.
И на таких как ты, стоит наш мир,
Оберегая землю от несчастья.

Покуда жив наш маленький народ,
Твой след в душе его не зарастет.

Перевод с татского М.Ахмедовой-Колюбакиной