Три длинных предложения

Закат явился клюквенно-багровым,
диван раскидист и развесист клён,
вот только книжный шкаф разочарован: заброшен и порядком запылён,
слуга-смартфон  стал  мелочно-игривым
и временами важен, как король,
кофе-машине хочется долива, а чайник, будто Ленин, что ушёл в Разлив,
пустые  стулья в шахматы играют — а пешки все –  прелестные милашки:
у них характер мирный – не строптивый
(они бы предпочли игру в «пятнашки»,
и чтобы помирились короли во времени неведомой дали,
ну, то есть, не известно, но когда-то, и любоваться стали бы закатом, если бы спесь преодолеть могли),
компьютер – весь загружен и в труде,
а души всех их – родственны едва ли,
но, как могли, уют мне создавали и защищали: от  кого, – да от людей.

А люди – океан безбрежный – море:
текут – из ниоткуда в никуда,
несут потоки сказочных историй – и родственны все: безусловно – да:
ещё поранее рождения Адама, ещё до райских яблочных ветвей;
и у Адама та же, что у Евы мама,
а мама мамы – предок всех людей.

Однако, мир вещей всех разогнал по клеткам —
по камерам, всех графов Монте-Кристов,
и люди – то акулы, то креветки, – считают жажды жёлтые монетки, не замечая, как закат неистов,
какой разлит по миру клюквенный крюшон,
и лучше не читать-писать морали,
и всё на самом деле хорошо, спокойно,
и не пострадали
колонии кораллов, города, дворцы и хижины жемчужин абалоны:
на дне обломки башен Вавилона и жёлтые пиратские монетки
и много из того, что и не снилось, покрылось бело-мраморным песком,
мой дом, как автономный Наутилус,
на якорной стоянке  под замком.