Уезжанты 90-х. Часть 3. Каркуша

«Уезжанты 90-х». Часть 3. «Каркуша»

С Каркушей я познакомился летом 1970 года в туристическом лагере «Кочевник». Лагерь этот находится (предположим, что и сейчас находится, хотя очень сомневаюсь) по можайскому направлению, фактически, от Можайска нужно двигаться вверх к Минке, пересечь Минку. Это 108 километр Минки с памятником Зое Космодемьянской. И всегда, проходили мы мимо пешком или проезжали, всегда пели песню Александра Городницкого

И если есть там с тобою кто-то,-
Не стоит долго мучится:
Люблю тебя я до поворота,
А дальше - как получится …

Только мы пели «Люблю тебя я до Сто восьмого…»

Далее вы двигаетесь в сторону Борисова, дальше в сторону Вереи, и вот километрах в трех от Борисова на крутом берегу Протвы среди соснового бора и находится «Кочевник». О походе Вязьма-Смоленск я уже писал, и там главным был наезд малолетних гопников в каком-то неизвестном селе по дороге, и как всё это разрешилось (см. «Смоленск. 1970. Как мы ходили походами.», http://stihi.ru/2021/10/28/6821), так что повторяться я не буду, сейчас меня интересуют совершенно другие вещи. С самого начала, когда образовывались группы, наша группа образовалась как остатки тех коллективов, которые были из старых участников или новых, но из одной школы или класса. Так вот, наша группа собрала все остатки, не вошедшие в другие группы, хотя я пригласил двух ребят из своего класса и еще одного из параллельного класса, но в одну палатку опять же всем влезть невозможно, так что мужская составляющая разделилась на две группы: одна подалась в шестиместную палатку, а я попал совсем на обочину лагеря в четырёхместную палатку с теми, кто не курит. Тут нужно сказать, что это было для меня очень важно, я просто не выношу запаха курева и прокуренного воздуха. И в палатке то же самое. Даже если палатку проветривают, даже холодный прокуренный воздух, который остаётся после проветривания, невероятно мне не нравится. В палатку тогда влезло пять коек, со мной поселились Сашка Роднов, Колян, Пашка и Генка Карк, которого тут же все стали называть Каркушей. Я прекрасно помню те времена, то, что в стране оставалось от сталинских «врачей-врагов народа» и увлечения «вредителями» разного рода, сейчас как раз совсем не было, а бытовой антисемитизм возникает только там, где нужно найти «козлов отпущения», тогда такого было минимально, было, наверное, но все-таки не в таких масштабах, да и просто евреев было больше и никто на них никакого внимания не обращал. У нас в группе еще была девочка, фамилия её была, кажется, Савицкая, и что? Не, обращать внимания стали позже, когда начались проблемы в обществе, не тогда. А вообще, нас тогда интересовали другие вопросы, людские отношения без взрослых складываются совсем по-другому, вот что для нас тогда было важно.
     В первой смене было два коротких похода, какие-то там квн-ны, в общем чушь собачья. Мы много работали, если ты не в походе, то по мысли Николаевича, нашего начальника лагеря и по совместительству директора одной из московской школ, должен приносить пользу людям, а значит - строить въездную дорогу: копать, таскать камни и дёрн, и всё такое. Вечером мы купались в Протве, что было строжайше запрещено, болтали о том-о сём, вот тогда-то и начались всякие розыгрыши Каркуши. Кроме этого, Каркуша увлекся одной из наших хохотушек. Звали её Люська, была она белокурой, невысокого роста, крепко сбитой девицей, ничего выдающегося. Однажды Люська попросила, чтобы я передал ему, что она будет его ждать на качелях на опушке. Качели эти были почти уже и не на территории лагеря, натянуты они были между двумя красавицами-соснами. Я и сам любил посидеть на этих качелях, но никогда не качался. Книг у меня не было, и никакой тяги к книгам у меня не было, так, просто сидел. Обычно после рабочего дня мы валялись на застеленных кроватях, потом шли на «пятачок» или еще куда-нибудь, например, на те же качели, так что всё было обычно. Я передал Каркуше, что его Люська будет ждать на качелях. Он очень обрадовался и говорит: «Ты серьёзно!?». Я промычал что-то, типа, за что купил, за то и продаю. Поздно вечером уже перед сном я увидел Каркушу, сидящего на качелях. До меня дошло, что подлая Люська позвала Каркушу, и, то ли забыла, то ли так и задумано было. Ну, держись! Я дошёл до её палатки и позвал. Вышла, соня чертова. Ты забыла про Каркушу? Слушай, говорит, ну посидит он, да и пойдёт спать. Не, Люсь, он до утра будет сидеть, иди и разбирайся. Пошла, зевая и потягиваясь. Так они стали встречаться. Нужно сказать, что я был не прав и по отношению к Люське, и по отношению к их отношениям. Помните, у О’Генри в одном из рассказом есть определение любви, что это самое нежное и чудесное чувство, когда любите вы, и самое мерзкое и грязное, если любит ваш сосед, живущий через стенку от вас, конечно это не точная цитата, но смысл понятен. Так получилось и у меня, но я понял ошибку примерно через месяц, и я к этому ещё вернусь.
     В августе наша группа должна была пройти маршрутом Вязьма-Смоленск. Понимаете, это серьёзный поход, но суть не в этом, все эти красоты и Днепр при тихой погоде, это конечно хорошо, но 15 дней воли, общения и познания других человеков имеет и самостоятельное значение. Что такое коллектив и что-такое уважение мнения другого человека – вот тогда я понял всё очень конкретно, думаю, что я понял некоторые вещи раньше, чем это обычно бывает. Мы шли по Старой Смоленской дороге, в некоторых местах мы пользовались попутками, это было естественно, турист ты или кто. Мы путь сокращали, но не наглели: в некоторых пунктах нужно было проставить печати. Места были прекрасные, а когда вышли на берега Днепра, я просто влюбился. Погода была жаркая, нам приходилось идти во второй половине дня, а первую половину проводили на берегах Днепра. И вот на одной такой прекрасной остановке мы здорово влипли. Припёрлась местная шпана, пьяная и матерящаяся, человек десять. Я уже рассказывал, как всё благополучно разрешилось, (деяния Коляна, когда он вышел и говорит, типа, ребя, у меня тут бутылка портвешка), но нужно сказать, что Гена Карк вёл тогда себя очень достойно, он решил, что нам нужно держаться вместе, будет месилово, ок, для них будет не так просто. Так что - сам не лез, но и от меня не отходил ни на шаг. Это был первый мой момент в переоценке его, да и этой нашей встречи в жизни. Каркуша был, надеюсь и есть, человеком мирным, летающим в своих Каркушиных облаках, есть характерное фото всей нашей группы на берегу какого-то водохранилища, где он сдувает случайную бабочку с руки, а вот оказывается он может собраться, сосредоточиться и окрыситься вполне ощутимо. 
    Возвращаясь к тому походу и Смоленщине, мне хочется сказать, что у меня осталось чувство к тем прекрасным местам на всю жизнь. Красиво там, красивые берега Днепра, и облака там невероятные, плыли они, отражаясь в быстрой реке. Да, почему-то Днепр казался очень быстрым, и оказался очень глубоким, причем глубина наступала сразу же после двух шагов от берега. Не доходя до Дорогобужа, погода резко испортилась, началось ненастье, и мы свернули от маршрута, и как раз попали под раздачу к малолетним гопникам. Потом снова установилась жара, и мы увидели Смоленск. Смоленский кремль поражал размерами, экскурсовод нам поведал, что по площади он в пять раз превосходит площадь московского. И на тот момент многие стены были разрушены, я так понял, что сейчас всё восстановлено, но с тех пор я в Смоленске не был. В отечественных войнах Смоленск сыграл важную роль при продвижении Наполеона и Гитлера к Москве, но он сыграл выдающуюся роль и в Смутное время, а это как-то малоизвестно для публики, а зря. Вот выдержка и летописи, которую написал Мартин Бер, участник похода на Москву в 1611 года.

«В сем же году, Сигизмунд король Польский вступил в Россию с 20000 воинов, явился под Смоленском и хотел, чтобы этот город, … добровольно ему покорился. Но жители отвечали на предложение пушечными ядрами, то король осадил Смоленск и простоял под ним около двух лет, т.е. до 13 июня 1611 года. … Осажденные могли и долее обороняться; но между ними появилась тяжкая болезнь, происшедшая от недостатка в соли и уксусе; при взятии Смоленска, нашлось не более 300 или 400 здоровых людей, которые уже не могли защищать его обширных укреплений, имеющих  целую милю  в окружности; городской вал был толщиною в 23 фута и так высок,  что штурмовые лестницы, в 35 ступеней, не доставали до верха. … Осадные орудия мало вредили городскому валу, и только со стороны Днепра открылся пролом в 40 сажен шириною. Вот это несчастие так испугало жителей Смоленска, что они, прекратив защиту, гибли без всякого сопротивления; немногие граждане думали найти спасение с женами и детьми в крепком замке, и все там погибли от взрыва порохового погреба. Двулетняя осада погубила 80 000 человек, разорив в конец область Смоленскую, где не осталось ни овцы, ни быка, ни коровы, ни теленка: враги всё истребили».
(ссылка на источник в конце заметки).
По этим событиям мне вспомнилась поездка в Литву летом 1991 года. Это были необычные времена, Советский Союз был в состоянии медленного сворачивания. Была ли Литва независимым государством или недовольной республикой СССР? Это мы испытали на себе. Ко мне тогда приехал Поль, мой друг из Бельгии, со своей подругой Катрин, в разговоре всем захотелось съездить на Украину и в Литву, я позвонил в Вильнюс своему хорошему знакомому, и он нас пригласил. Мне было интересно, и мы пошли по инстанциям, чтобы узнать, нужна ли отдельная виза, можно ли ехать с визой в СССР, и так далее? Оказалось, что никто не знает. Наконец, в МИДе мне сказали, езжайте, сейчас никто не знает, как это работает, но формально у вас паспорт СССР, а у них есть визы в СССР. Мы поехали, в Вильнюсе всё было классно, мы съездили в Тракай, купались в местном озере и так далее. В один момент нам показами набор новых монет независимой Литвы, назывались они литы. Но одной из монет я увидел карту Литвы времен Смутного времени, со Смоленском на территории Литвы. Такие дела.

В Смоленске мы были двое суток. Поселились снова в школе, стараниями Николая, нашего инструктора. На следующий день сразу же пошли в парк и ели от души мороженное в кафе, потом смотрели Смоленский кремль и Успенский Собор. Еще нам подсказали, и мы посмотрели церковь Петра и Павла на Городянке, а вот церковь Михаила Архангела не успели, да и не понятно было, как ее искать. Кремль был в ужасающем состоянии, остались фото, как мы там по развалинам карабкались. Думаю, сейчас все реставрировали и восстановили, хотя бы частично. Кремль был такой огромный, и размеры сооружения все оценили. Кстати, если не считать школьные фото с Олегом Калачевым и Андреем Солдатенковым, это единственные фотографии, которые от них у меня остались. Светлая память. После школы пошли в летчики-испытатели, как раз в то училище в Энгельсе или Саратове, про эту часть сейчас многие слышали. Так и погибли один за другим с разницей в два года. А тогда мы уехали из Смоленска электричками, добрались до Можайска, а дальше автобусом до «Кочевника». Пропели традиционно: «Люблю тебя я до Сто восьмого…». Эх…
    «Кочевник» обязательно собирается осенью чтобы подвести итоги лета. Проводят выставку, причем каждая группа представляет свой стенд с фотографиями, мы тоже приезжали и готовили по мере возможности, но Каркушу я встретил только на самой встрече. Генка был в плохом настроении, нервничал, говорили о какой-то ерунде, кто куда собирается поступать, в общем – печки-лавочки. Потом появилась Люська, чем меня поразила и озадачила, вот тебе и «крепко сбитая» и «хохотушка», сняла она свою вечную белую майку или вечный свитер, и одела красивое бальное платье, всего-то и дел! Генка заурчал как шмель, явно было, что человек пропал. Красивая пара! Потом начались танцы, Каркуша с Люськой танцевали, иногда Люську кто-то приглашал. В один из таких Люськиных отсутствий Генка мне и сказал, что родители его хотят уехать, да и с вузом у него пока ничего не понятно. Я его спросил, а ты сам-то что думаешь, собираешься ехать или останешься? Каркуша очень серьёзно ответил, что остаться - это несерьёзно, да и семья должна быть вместе. Вот, говорит, сижу и разрываюсь. Хочу Люську в театр пригласить, куда бы - подумаю. Фактически, это конец истории, год спустя я ездил летом в «Кочевник» уже после того, как поступил в университет. Потом в сентябре ездил на площадь Журавлева в ДКШ на ежегодную встречу, от нас были только люди, мне не интересные. Телефон у Каркуши молчал, и я подумал, что он уехал. Но всё-таки это не точно. Ужасно жаль.

 Фото: Гена Карк

Фрагмент из:
Мартин Бер. «Летопись Московская, с 1584 года по 1612» в книге: «Сказания современников о Дмитрии Самозванце». Санктпетербургъ. 1859
5.4.2025
(предыдущие сюжеты см. в разделе "Очерки Эссе Фрагменты")