Наследие. Субъективное

     Подозреваю, что наследие, понятие отнюдь не однозначное. Для кого-то это огромная куча всего, что было, в которой разобраться под силу лишь самым упертым занудам, воображающим себя профессионалами. Они педантично делят эту гору на холмики и кучки, попутно объясняя нам смысл содеянного нашими великими предками.
     Но, мне кажется, возможен и иной подход, когда головой понимаешь значение написанного почившими гениями, но душа прикипает только к отдельным вершинам, ставшим вехами на пути развития, скажем, поэзии.
     Мне ближе второй вариант. Но тут имеется одно НО. Был бы просто любителем поэзии – наслаждался и не парился. К сожалению, с графоманом такой номер не проходит. Тянет влезть в творческую кухню того, кто формирует твой персональный творческий мир и хотя бы попробовать дотянуться до вершин чужого вдохновения.
     То, что опубликовано ниже – синтоны на произведения моих учителей в поэзии. Тех, кто раз за разом заставляли меня усомниться в собственных «достижениях» и побуждали, засучив рукава, вновь тянуть себя за волосы куда-то в неведомое и непостижимое.
    Великих поэтов цитировать не буду. Если вам сложно догадаться, на какое их произведение (или произведения) написан синтон, то этот материал не для вас.
     Конечно, на первом месте в этом списке стоит Александр Сергеевич, талант которого созревал не по воле случая. У Пушкина был прекрасный учитель – Василий Жуковский, не смотря на бесконечность свих стихов, сумевший отряхнуть избыточную витиеватость современной ему поэзии. А изредка Жуковскому удавались короткие и яркие, как вспышка молнии, прорывы  в современный поэтический стиль.
     Но ученик не просто превзошел учителя. До такой пронзительной ясности и чистоты звучания, глубины образов и видимой лёгкости восприятия не смог больше подняться никто и никогда.
     За синтон приношу извинения. Уж как сумел, так и вышло.

       Его нерукотворный.
                ***
Вблизи «нерукотворного столпа»
ни давки, ни разгульного веселья.
Шагает равнодушная толпа,
страдая от рутины и похмелья.
К былому разноцветию глухи
адепты упрощённого сюжета.
Пылятся неподъёмные стихи
в копилке позабытого Поэта.
Но имя постоянно на устах.
Исправно отмечают юбилеи,
повергшие немыслимое в прах,
источники дебильного елея.

                ***
А небо выдыхает в мир печаль
на золото осеннего убранства.
Так дышится!
Туман стирает даль
до мистики волшебного пространства.
Потом метель закружит над судьбой
бездумного бретёра и повесы
и, грустные, накатим мы с тобой
за здравие могучего Зевеса ...

***********************************

Вам бог судья, живущие в бегах
от жизни, от прекрасного в природе,
до пены на искусанных губах …
**********************************
За чудеса! По полной!
Легче вроде.

     До следующей моей вершины придётся пролистнуть вторую половину 19 века, которой куда больше повезло на прозаиков и драматургов. При всём моём уважении к Лермонтову, Фэту, Некрасову, Тютчеву и Кольцову, это не новое слово в поэзии. Они прекрасные поэты, написавшие гениальные стихи, но не свет в ночи, к которому тянется всё твоё существо, заставляя вчитываться, вслушиваться, подражать. Даже «дедушка Крылов», сбросивший в конце жизни басенный камуфляж, куда сильнее затронул мою душу. Это надо же умудриться до седин скрывать юношеский темперамент!
      Следующая вершина определённо поэтическая, но не в полной мере стихотворная.
     Виктор Хлебников, именовавший себя Велимиром, был так себе поэт, потому что задачи облагодетельствовать человечество стихотворными шедеврами перед собой не ставил. Многое из опубликованного (а Владимир Маяковский утверждал, что и всё) было результатом насилия. У гения отбирали наволочку с черновиками, которую он повсюду таскал с собой, и, сопоставляя подходящие друг к другу фрагменты, несли их в печать.
    Так кем тогда был этот не от мира сего рифмоплёт? Как утверждает тот же Маяковский - Учителем Поэтов. Велемир открыл новый поэтический язык, подняв мелодику строк на невиданную высоту, что на век вперёд определило лицо русской поэзии.
   Я исповедую Хлебниковскую звукопись, но реализую её рефлекторно, когда к этому душа лежит или просто так получилось. В данном случае синтон на то, что у Велимира Хлебникова можно назвать стихами.

Раздражая Велимира Хлебникова
 
Когда упускают
                любимых -
                сохнут.
Потом повстречают -
                морозят
                лица.
А кони - не люди и
                просто
                дохнут,               
не в силах хоть как-то
                с судьбой
                смириться.
Когда повстречал тебя,
                стал
                безбрежным.
Когда ты ушла
                от меня –
                увечным.
Лишь память мне шепчет
                всегда
                о нежном
и ищут глаза тебя
                в каждой
                встречной.

     Но это была двуглавая вершина, второй пик которой куда ярче, но невозможен без первого.
     Владимир Маяковский реализовал на практике идеи Велимира Хлебникова, создав уникальный по мощи и выразительности феномен в поэзии.
     Мне нравится этот мой синтон, потому что получилось стать эхом не конкретного произведения, а всего творчества Владимира Владимировича. Пусть вас не смущает шутливый тон. Выкладывался я по полной.

Из стихов В. В. Маяковского
Ответ пролетарского поэта
на буржуйское "Быть или не быть?"
Некоторые дилетанты утверждают,
что этот текст - наглая подделка.

               ***
Что вы
              заладили
                «быт, не бит»,
мелкой душонкой нырнув в кусты?
Я уничтожен,
                смешон,
                сердит!
Мне опротивела ,
                даже
                ТЫ!
Нищие духом сгорят в аду.
Лучше я сдохну, чем буду врать.
Вы лишь химера,
                а я - иду
жить,
           воевать
                и трясти кровать.
Страх быть живым разъедает суть.
Жить или спать у себя внутри?
Я
         выбираю
                расстрельный
                путь,
звёзды стряхнув со знамён зари.
И наплевать на судьбу и срок.
Пусть и на дыбе
                – зато
                живу.
Вытерли рожицы?
                Мой
                плевок!
Пусть уж
          хоть что-нибудь
НАЯВУ.

    Бурлящая Россия начала 20 века породила тьмы поэтов. В основном «Бальмонтов» да «Северянинов». Но были ведь тончайшие стилисты и лирики Блок, Мандельштам, Ахматова и Гиппиус, поэма «Черный человек» Есенина, удивительная лирика Пастернака. Эти люди заслуженно заняли свои места на поэтическом олимпе.
     В этом смысле, на мой графоманский взгляд, самый недооценённый автор, как ни странно это может прозвучать, Марина Цветаева. Да. Почести ей воздаются превеликие. Как поэтессе. Но последнее не отражает масштабы её творческой личности. Она - Поэт. Без всяких скидок на пол, уровня Блока и  Маяковского. Никакого дамского «оханья» и заламывая рук в стихах. Я не знаю другой женщины, которую с полной уверенностью мог бы назвать Поэтом. Вот мужиков «поэтессами» - сколько угодно.

                Спасибо вам …

Спасибо вам за крылья за спиной,
за то, что вы, паря под небесами,
так трепетны, пускай и не со мной,
волшебными закатными часами.
За то, что не касаетесь меня
фатальной обречённостью созвучий.
За то, что, оберегами звеня,
судьба
уж ничему нас не научит.
Спасибо вам за бесконечный строй
уместных слов у края и за краем.
За то, что не расправились со мной
и мир мой почему-то обитаем.
За то, что вы, увы, сполох свечи
без страха и призывного томленья.
За то, что я, увы, лишь взгляд в ночи,
И в этом нет ни боли, ни сомненья.

     Читаю и понимаю, читаю и чувствую, что лучшие стихи Бориса Пастернака, Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского или Евгения Евтушенко – это шедевры, но сердце графоманское при этом бьётся ровно. Как оно не реагировало на творчество Иосифа Бродского. Более того, я, распропагандированный совок, наезжал на великого поэта.  Стыдно вспоминать. Как Моська лаял на Слона русской поэзии.
     А потом вдруг, такие вещи всегда случаются вдруг, пробило на осознание чуда. Хорошие стихи часто бывают с двойным дном, но так спрятать за внешне простым сюжетом, бездну мыслей и чувств мог только Иосиф.
    Разумеется, я пробую попасть в такое состояние, чтобы одновременно чувствовать сердцевину и внешний антураж стихотворения. Очень надеюсь, что доживу до того сладкого мгновения, когда это у меня получится.


         Из письма столичному другу.

………………………………………….
Слова про страсть с безумием до кучи
Во мне, мой друг, рождают лишь усмешку.
Как там Москва? Всё также гонит тучи
Болотный ветер с гарью вперемешку?

Тебе там всласть досталось порезвиться,
Ведь ты теперь любимый и успешный.
А здесь давно измученные лица
Да старый черт теперь уже безгрешный.

Тут тишина, пустынная дорога,
И долгий вечер шепчет про усталость
Живу и всё. Без дьявола и бога,
Поскольку мне немногое осталось.

А ты не жди от вечности пощады.
Заросший сад, скамейка - неизбежны.
Ищи судьбу, которой врать не надо,
С которой дни блаженны и безбрежны.

Не забывай про старого чертяку,
Пускай ворчу от скуки я чрезмерно.
Уж скоро ночь. Пойду пройдусь с собакой.
Потом вернусь и лягу спать.
Наверно.

P.S.  А дело было так. Загорелся я собрать подборку синтонов на стихи великих русских поэтов прошлого для конкурса «Наследие». При этом обнаружилось, что явно некоторых синтонов не хватает. Стал думать почему и каких? Что-то попытался дописать. В результате вот это всё и получилось.
    Теперь даже не знаю, что с содеянным делать. Не конкурсный формат. Да и устал я от подобных игрищ. Пусть молодёжь ломает копья на поэтических ристалищах. Ей полезно, а я с интересом понаблюдаю со стороны. Вдруг судьба возьмёт да и облагодетельствует нас новым словом в поэзии.