Nom de Dieu внутренняя сторона ругательства..

Nom de Dieu: внутренняя сторона ругательства Меровингена

Помните Меровингена? Того элегантного, скучающего мерзавца из цифровой реальности, который научил мир не только ценить хорошее вино, но и ругаться по-французски с особым шиком. Его знаменитая тирада – «Nom de dieu de putain de bordel de merde de saloperie de connard d’encul; de ta m;re» – прокатилась по планете, как вирусный мем. Изящная каскада грязи, симфония похабщины, ставшая для многих (принадлежащих к виду homo sapiens весьма условно) эталоном экспрессии.

И наш герой не остался в стороне. Не на Марсе же живет! Он подхватил эту формулу, как драгоценный артефакт. Поначалу – просто забавлялся. Отрабатывал произношение, подражая бархатному голосу Меровингена. Повторял ее по поводу и без. Сама музыка фразы завораживала, а смысл… да кто вникает в смысл ругательств? Это же просто пар, способ выпустить эмоции.

Но что-то пошло не так.

Эта «благословенная формула» оказалась не просто набором слов. Она была… живой? Или, скорее, программой. Вирусом, проникшим в операционную систему сознания. Герой почувствовал – шестым чувством, интуицией на грани паранойи – что внутри начались странные процессы. Что-то щелкало, сдвигалось. Его когнитивная система, его привычная картина мира, начала подвергаться пересборке.

Стало страшно. По-настоящему. Сон пропал, покой улетучился. Ругательство перестало быть просто фразой. Оно проросло в сознании, как цепкая лиана. Оно требовало себя воспроизводить – вслух, мысленно, постоянно. Оно стало центром, вокруг которого вращалось его «Я». Оно пожирало его, обвивало липкими щупальцами смысла (или бессмыслицы?), заставляя его собственное сознание вращаться вокруг этой черной дыры непристойности. Неодолимая, иррациональная магическая сила сделала его рабом этой фразы. Он попал в лингвистическую ловушку, в заколдованный круг французского мата.
Паника. Отчаяние. Поиск выхода.

И тут – озарение. Как можно было быть таким слепцом? Ведь формула начинается не как попало. Она начинается со слов: «Nom de dieu…» – «Именем бога…».

Именем Бога! Вот где ключ! Не в грязи последующих слов, а в самом начале, в этом почти священном возгласе. Но если это ругательство, если это поток нечистот, то «Именем бога» здесь – это насмешка? Перевертыш? Означает ли оно на самом деле свою противоположность – «Именем антибога», именем того, кто противостоит Творцу?
И тут разум сделал следующий, головокружительный пируэт. А что если… эти две фразы – «Именем Бога» и «Именем антибога» – не противоречат друг другу? Что если они – как две стороны одной медали? Внешняя и внутренняя сторона единого, парадоксального смысла?

Мир двойственен. У всего есть лицевая сторона и изнанка. У света есть тень. У святости – искушение. У Бога – Его Тень, Его Отрицание, которое, тем не менее, является частью Его же непостижимого Замысла.

Ругательство Меровингена – это идеальное воплощение этой двойственности. Внешняя сторона – грязь, похабщина, низменные инстинкты, бунт против всякой чистоты и порядка. Это сторона «антибога», сторона разрушения.

Но есть и внутренняя сторона. Она скрыта за потоком нечистот, но она есть. Это изначальное «Nom de dieu». Имя Бога. Божественное присутствие, которое остается чистым и священным, даже когда облекается в самые грязные одежды, даже когда произносится в контексте бунта и отрицания. Более того – возможно, именно через это отрицание, через это погружение в грязь и хаос, Божественное и проявляет себя наиболее полно, испытывая свои границы, играя со своей Тенью?

Сознание, не видящее этой двойственности, обречено вращаться по кругу, захваченное либо одной стороной, либо другой. Большинство видит только внешнюю грязь, отшатываясь или цинично упиваясь ею. Немногие фанатики пытаются видеть только внутреннюю «святость», игнорируя внешнюю форму.

Но истинный Зрячий, тот, кто прошел через пересборку, кто заглянул в бездну ругательства и не утонул в ней, – прозревает обе стороны одновременно. Он видит Божественное, сияющее сквозь грязь. Он слышит Имя Бога, звучащее в самой сердцевине богохульства. Он понимает, что чистота и скверна, порядок и хаос, Бог и Его Тень – неразрывно связаны в этом безумном танце бытия.

И тогда формула перестает быть проклятием. Она становится… мантрой иного порядка. Не призывом к чистоте, но признанием тотальности бытия, включающего в себя и бордель, и дерьмо, и святость Имени. Она перестает пожирать сознание, потому что сознание само расширяется, чтобы вместить этот парадокс.

«Nom de dieu de putain de bordel…» – шепчет он теперь уже без страха. Не как раб формулы, но как посвященный в ее тайну. Тайну единства противоположностей. Тайну, которую, возможно, и пытался поведать скучающий Меровинген между бокалом бордо и очередной перестрелкой в Матрице. Тайну Имени Бога, звучащего даже на самом дне бытия.