Красота

Моя мама любит красоту, причём во всех её проявлениях. Недаром, в детстве у меня были очень красивые игрушки, особенно – куклы. Каждая – со своим индивидуальным лицом. Подарки, обычно, становились сюрпризами, именно поэтому я помню, как мне их преподносили. Например, ярко-рыжего, почти золотого, мишку Лохматку. Его посадили на детский стульчик, освещённого лучами вечернего солнца, прямо перед дверью. Я пришла из яслей и увидела его, восхищению не было предела. Видимо, моих родителей это умиляло. Немецкую куклу Лару мне показала в раскрытой подарочной коробке мама, вернувшаяся с ней из Ленинграда, прямо на улице. Лара была изумительно хороша – в чудесном голубом лыжном костюме с карманами, расшитыми красными мишками, в кокетливой шапочке, отороченной каким-то белым мехом. До сих пор помню, как моё маленькое сердце буквально замерло в груди. Пару раз родители пытались меня осчастливить в игрушечном магазине. Они ставили мои ножки на скамеечку перед прилавком и говорили: «Выбирай всё, что хочешь!» До сих пор ощущаю свою ошалелость от разнообразия увиденных богатств. Естественно, я выбирала самую большую, самую румяную куклу в ярком кричащем платье. Скорее всего, мои покупки не совсем нравились моей утончённой маме, и подобные эксперименты быстро прекратились.
      Одевали меня тоже очень красиво. С ранних лет я знала, где находится ателье. Да, да, мне шили платья на заказ. Например, у меня в пять лет было шерстяное платье в крупную складку цвета морской волны, отороченное белой норкой. Норку на шее, на самом видном месте, я выщипала, но всё равно наряд был превосходен. Наверное, я странно смотрелась среди детей, одетых как попало, когда каталась с ними на горке в ослепительно белых цигейковых шубке и шапочке, в прибалтийских крагах и шарфе, украшенных затейливыми узорами или закапывала «секретики» в пышных платьях с кокетками и воланами. Ведь моя мама любила красоту. Бабушка смотрела на мир проще. Часто на каток она отправляла меня в очень старом, даже кое-где рваном пальто, изношенной пуховой косынке и тёплых штанах с начёсом. Поверьте, от этого я не была менее счастлива.
      Мама научила меня любить искусство, особенно, литературу и живопись. Не думайте, специально со мной не беседовали об их достоинствах, просто дома об этом говорили, и было полно книг, читай сколько хочешь. Книги также представляли собой маленькое сокровище с чудесными иллюстрациями. Я сама научилась отличать Чарушина от Сутеева, а Билибина от Конашевича и Дехтярёва. Это был волшебный мир, который раскрывался во всей своей полноте внутри моего детского существа. А ещё к моим услугам были красочные издания, погружающие душу в необъятный мир искусства – журналы, альбомы, репродукции в больших папках, тщательно систематизированные и подписанные отцом. Оба родителя преподавали, кроме своих основных предметов, историю культуры в старших классах. Уже потом, гораздо позже, мною создавались методики анализа портретов, икон, живописных полотен религиозного содержания, анализа храмовой архитектуры, программы по искусству, писались исследования, которые одерживали победы на конкурсах различного уровня.
     Сердце моей мамы всегда было открыто для красоты. Послевоенное детство оставило отпечаток на её душе. У нас на даче много самых разнообразных игрушек – медведи, куклы, собаки, зайцы... Конечно, есть внушительная библиотека, а на полках с книгами – киндерсюрпризы. Всё это дело рук мамы, которая ребёнком была лишена всего, что должна была иметь, как дитя. Да, она знает, что такое голод, нужда, болезни и нищета. И тем не менее, я на всю жизнь запомнила, что, если бы было возможно, она дала Дантесу убить себя вместо Пушкина.