Безмолвие за Именами

Келья Шейха была погружена в густой полумрак, пропахший старыми книгами и едва уловимым ароматом сандала. Единственный луч света, пробиваясь сквозь узкое окно, падал на потертый молитвенный коврик, где сидел молодой мюрид, погруженный в зикр. Его губы едва заметно шевелились, повторяя священные Имена, а сердце, как он верил, билось в унисон с ритмом Вселенной.

Внезапно дверь скрипнула. Мюрид вздрогнул, но не прервал поминания. На пороге стоял его Шейх. Он не вошел, лишь замер, тенью в тени, но его присутствие мгновенно изменило воздух в келье. Тишина, ожидавшая за пределами зикра, стала плотной, почти осязаемой.

– Ты поминаешь Имена? – Голос Шейха был тих, но резал тишину, как отточенный клинок.

Мюрид, запинаясь, прервал зикр и склонил голову.

– Да, о мой Шейх. Как ты и велел мне…

– Оставь. Немедля. – Два слова упали в тишину, как камни в глубокий колодец.

Кровь отхлынула от лица мюрида. Он поднял испуганный взгляд. Шейх шагнул в келью, и слабый свет выхватил его лицо – сухие, пергаментные щеки, на которых мелко подергивались желваки, и глаза… О, эти глаза! В них не было привычной мудрой доброты, лишь ледяной огонь, глядящий будто из иного мира.

– Но… почему, Учитель? – прошептал мюрид, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу. – Разве поминание Имен – не путь к Нему? Разве это не свет, что ты сам зажег во мне?

Шейх медленно подошел ближе. Его взгляд прожигал насквозь.

– Путь? Свет? – Голос его был едва слышен, но в нем вибрировала такая сила, что мюриду захотелось съежиться. – Имена – лишь пальцы, указующие на Луну, дитя мое. Горе тому, кто влюбится в палец и забудет о Луне! Ты полируешь эти Имена языком и сердцем, ты упиваешься их красотой, их силой… И рискуешь остаться здесь, у преддверия. Вечным путником, бредущим в никуда, опьяненным самим путем!

Он сделал паузу, и в этой паузе мюрид услышал грохот рушащегося мира – его мира, построенного на ежедневной практике зикра.

– Имена могут стать самой тонкой, самой прекрасной завесой, – продолжал Шейх, и в его глазах мелькнула тень не то печали, не то сурового сострадания. – Завесой, сотканной из света и благочестия, но все же скрывающей Того, Кого ты ищешь за ними. Ты будешь так занят перебиранием жемчужин Имен, что не заметишь Самого Царя, стоящего рядом!

– Но что же мне делать?! – Отчаяние вырвалось из груди мюрида. Он не смел взглянуть в глаза Шейху, его взгляд метался по полу кельи. – Куда идти, если путь прегражден? Чем освещать тьму, если светильник велено погасить?

Шейх положил свою сухую, но неожиданно тяжелую руку на плечо ученика.

– Ищи не снаружи, но внутри. Не в словах, но в Молчании за словами. Ищи в себе сирр.

– Сирр? – эхом повторил мюрид, едва дыша.

– Да. Сокровенную тайну. Ту точку в самой сердцевине твоего существа, где душа твоя касается Его Присутствия без посредников. Где нет ни тебя, ни Его, но лишь Он. Это не то, что можно назвать. Это то, в чем нужно… исчезнуть.

Шейх убрал руку, и его голос снова стал тихим, почти потусторонним.

– Найди этот сирр. И умри в нем.

– Умри?..

– Да. Умри для своего "я". Для своих желаний, своих страхов, своих знаний, даже для своего благочестия. Умри для всего, что ты считаешь собой. И сделай это… безмолвно. В абсолютной тишине. Не той тишине, что есть просто отсутствие звука, но в той, где тонет само эхо твоего "я". Оставь крики, оставь мольбы, оставь даже шепот Имен. Просто будь. Внимай. Жди.

Он помолчал, вглядываясь в потрясенное лицо ученика.

– Труден этот путь, дитя мое. Путь за пределы путей. Но лишь он ведет Домой, а не к вечному странствию по окраинам.

С этими словами Шейх повернулся и так же беззвучно, как появился, вышел из кельи, оставив мюрида одного в густеющей тишине, посреди обломков его прежнего мира.

…И с того дня мюрид умолк. Он больше не шептал Имена, не взывал к небесам. Он просто сидел в тишине своей кельи, в тишине своего сердца, пытаясь расслышать не слова, не ответы, но само Молчание. Он ждал. И тишина, что приходила в ответ, была поначалу пугающей, затем – странно умиротворяющей. И лишь годы спустя, вспоминая тот день, тот суровый взгляд и безжалостные слова, он начинал понимать глубину милости своего Шейха – милости, что отняла у него красивую карту, чтобы заставить искать саму Территорию, указала на дверь в Молчание, за которой, быть может, и ждал его тот самый сирр, та самая "смерть", что обещает истинную Жизнь. И ожидание продолжалось.