Ворона и первые литературные опыты

Едва мой неокрепший почерк научился выводить буквы, не слишком похожие на заблудившихся паучков, как моя Маман, женщина решительная и с явными задатками литературного агента, воспылала педагогическим рвением. Просто писать ей показалось решительно недостаточным. Мир нуждался в моих рассказах, пусть даже мир этот пока ограничивался нашей квартирой и ближайшими родственниками.
Ритуал был неизменен: меня, слегка трепыхающегося от предчувствия творческих мук, усаживали за старый письменный стол, видавший виды еще при дедушке. Передо мной торжественно водружалась девственно-чистая тетрадь в линейку и увесистая шариковая ручка – инструменты для покорения словесности.
– Ма-а-амочка, ну я не зна-а-аю, о чем писать, – начиналась моя привычная ария, исполненная с максимальным трагизмом, на который способен семилетний страдалец перед лицом чистого листа.
– А ты посмотри в окно, – невозмутимо парировала Маман голосом, в котором уверенные интонации классной дамы смешивались с материнской верой в гения-сына. – Что ты там видишь?
Я приникал носом к стеклу, надеясь узреть нечто вдохновляющее – пожарную машину, марширующих слонов, на худой конец, НЛО. Но реальность была прозаична.
– Ворону. На дереве сидит. Важная такая.
– Вот! Прекрасно! – воодушевлялась Маман, словно я только что узрел Музу во плоти (или в перьях). – Так и опиши в тетради все, что видишь. Ворону, дерево, ее важность. Так ты научишься складывать слова в предложения, а предложения – в рассказы. Это тебе пригодится, поверь. Знаешь, сколько людей умеют писать? Миллионы! Но этого так мало… Настоящими писателями их не назовешь.
– А кого можно? – искренне заинтересовался я, отвлекшись от созерцания вороны, которая, кажется, начала чистить перья с вызывающим равнодушием к моим творческим проблемам.
Маман на мгновение задумалась, подбирая слова, словно нанизывая жемчуг на нить определения.
– Писатель… это, например, тот, кто способен в самой обыденной вещи, вот хоть в этой твоей вороне, увидеть то, чего не видят другие. Заметить не просто черную птицу, а, скажем, печаль старого мудреца в ее взгляде или дерзость маленького разбойника в наклоне головы… И не просто увидеть, но и найти те самые, единственно верные слова, чтобы и другие это почувствовали.
– А если просто увидел, этого хватит? – уточнил я, снова покосившись на ворону. Мудреца я в ней пока не разглядел, а вот потенциальную похитительницу блестящих пуговиц – вполне.
– Нет! Что ты! – Маман даже слегка всплеснула руками. – Одного видения мало! Нужны слова. Те самые, что приходят будто бы ниоткуда, ложатся на бумагу так, будто всегда там и были. Нужна… – она сделала паузу, придавая вес своим словам, – …гармония. Гармоническое сочетание твоего видения и этих волшебных слов. Алхимия!
Я снова посмотрел в окно. Ворона каркнула и перелетела на другую ветку. Гармонии между ней и словами, приходящими ниоткуда, я пока не ощущал. Я ощущал лишь пустоту тетрадного листа и тяжесть ручки в руке. Алхимия, кажется, откладывалась. Но Маман уже мечтательно смотрела вдаль, вероятно, представляя обложку моей будущей книги. А я вздохнул и начал выводить: "На дериве сидела варона..." Возможно, гармония начнется с этого. Или с исправления ошибок.