Сёма

 
              Сёма
 
       Семён Ефимович Гольдберг в свои шестьдесят совсем отбился от рук. Причём буквально: в чём был так и вырвался из рук жены и помчался в метро. А был он при всём своём привычном параде – то есть в брюках, немного мелочи в кармане и прилично одетым. Он ушёл на пенсию, но не ушёл в себя. Из себя-то он и вышел этим утром.
       – Роза Ильинична, при всём взаимном, Вы мне больше не жена.
       – Сёма, Вы встали не с той ноги? Причём тут я, если Вы не находите себе места?
      – У меня их две, и они идут лесом.
      – Кто они?
      – Мои ноги, Роза Ильинична, мои ноги.
      – А я какими шнурками к ним привязана?
      – Вот именно: никакими!
      Оба не сговариваясь посмотрели на ботинки без единого шнурка и каждый подумал о своём:
       – Сёма, ты влюбился?
       – Роза, конечно, да. Осталось понять в кого?
       – А что тут думать – в пенсию!
 
       Переполненные электрички, давки в купе – всё осталось в прошлом. Один час и четыре минуты до своего 55-го километра со всеми остановками. Сёма присел спиной по ходу поезда, чтобы провожать взглядом с детства знакомые места, тысячу раз виденные, в которых никогда ему не доводилось побывать. Он открыл было книгу, что не глядя прихватил с полки во время побега, и тут же захлопнул её. Электричка уносила Сёму из Москвы, а ему казалось, что навсегда и он прощался с каждой остановкой, со всеми и каждым, кто ждал на перроне полупустую электричку.
       За час с небольшим, пока Сёма сидел и глазел, по вагону прошли два музыканта – один с гитарой, другой с баяном, двое потерявшихся с вокзала без денег и документов, продавцы всем нужных мелочей и парень с книжной сумкой. Худой, высокий, жалкий.
       – Дамы и господа!
       – Ой, хоть Вы не начинайте. Где Вы в вагоне видите дам? И кто здесь для Вас господа?
       – А как иначе? Давно принято.
       Вагон оживился. Притихли даже дети.
       – Принято кем?
       – Вы берёте или нет?
       – Беру что?
       – Книжку берёте?
       – У господина или товарища?
       – А какая разница?!
       – А такая: нет больше товарищей и нет господ. Есть ты со своей сумкой. Пятый по счёту.
 
       В магазине у станции Сёма взял сыр, пару фляжек чешского пива и чёрный хлеб. Хотел было уйти, как увидел корм для пернатых с уценкой. «Сёма, Вы таки удачливый человек сегодня».
       Дорога на дачу заняла обычные пятнадцать минут. Не отворяя дверей, он развесил шарики и мешочки с семечками для синиц, трясогузок и поползней. Дом встретил Сёму затхлостью. Пришлось открыть все двери для сквозняка и окна в дождевых потёках.
       Только сейчас Сёма понял, что не взял с собой никаких вещей. Даже странно стало, как не подумал об этом. Теперь он обводил глазами веранду, понял, что нет воды даже чайник поставить, прошёл в комнату с сырой кроватью. Всё казалось нежилым и мёртвым.
       У стены стояло старое пианино. Его вывезли на дачу, чтобы поставить на его место буфет с рюмками и хрусталём для гостей. Сёма подошёл к инструменту и открыл крышку, не сдувая зимнюю пыль. На клавишах лежала его нотная тетрадь с витиеватой надписью – «Незаконченная симфония». Сёма склонился к клавишам и заиграл. Расстроенный и рассохшийся зимой инструмент плакал под его руками дребезжащими звуками, а он играл и играл.
       Роза Ильинична мягко коснулась его плеча. Он вздрогнул и прекратил играть. Медленно закрыл крышку над клавишами: «Как над своим гробом».
 
       – Мы справимся, Сёма, справимся.
 
       Вторник, 1 апреля 2025 г.