Как зарождался либерализм

   По прибытии из Уэльса на родину
Люсьен три часа тосковал по оставленной на том берегу Мелани.

   Потом он заметил сияющую улыбку Аврил, дочери друга семьи, её ямочки на щёчках, белокурые волосы, серо-голубые глаза, тонкие пальчики, гибкий стан. И уже через десять минут объяснялся ей в любви. За те три года, которые юноша провёл по ту сторону моря, она успела созреть и превратиться в манящий плод.

   На следующее утро у торца дома своих родителей Люсьен столкнулся с Бернадет, высокой красивой шатенкой, крепкой, как амазонка, и столь же притягательной то ли быстротой и резкостью своих движений, то ли кажущейся недоступностью и демонстративной независимостью. С той самой Бернадет, с которой расстался три года назад перед отъездом. Или из-за отъезда. И через десять минут снова объяснялся ей в любви.

   Следующим вечером он встретил Валери. Нет, он не был с ней знаком. Просто её рыжие волосы, зелёные глаза, фарфоровая кожа и утончённая грация напомнили о белом лебеде в лучах заката, впитавшем эфемерную медь. Да, так он звал свою Мелани.

   «Один лебедь растаял в тумане Альбиона. Второй сверкает здесь», – вылетело у Люсьена. «Что-что?» – спросил сладкий и тоненький голосок. И они познакомились. Через десять минут он объяснялся в любви новому лебедю.

   Однако через неделю, гуляя со своими мыслями и вдыхая полной грудью романтическое лето, Люсьен увидел перед собой трёх девушек. Почему-то они напомнили ему одновременно и Артемиду, и Ареса, зачем-то одетого в красивое переливавшееся разными цветами девичье платье и при этом троившееся в глазах. Полифонический голос Ареса-Артемиды прогрохотал Зевсом: «Кого из нас ты любишь?»

   Спустя десять минут внимание гулявших по Елисейским полям привлёк возбуждённый молодой человек, догонявший свой крик: «Свободу! Я люблю свободу!»

   И прохожие улыбались ему и кричали в ответ: «Мы тоже любим свободу!»

   А старый подпольный тамплиер, до того слитый в одно целое с тенью приютившего его дерева, наконец вылез на свет и тоже влился в окружившее его ликование, прохрипев: «Свободу! Долой ограничения!» И тут же сочинил первый верлибр.

   А бледный Люсьен вбежал в призрак будущей Триумфальной арки. Он так и не узнал, что невольно стал инициатором литературных и политических реформ на целой планете.