В свежем выпуске журнала Плавучий мост

Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 1(39)-2025

Сергей Крюков

О стихотворении Ю. Кузнецова «Молитва»

(Гуманистическое мировоззрение Ю.Кузнецова в стихотворении «Молитва» – в пространстве образа красоты стихотворения Н.Заболоцкого «Некрасивая девочка»)

Что такое – красота? Я бы сказал, что эта категория с точки зрения философской – мерило совершенства. Хотя один из законов эстетики и утверждает: «Нет красоты, в которой не было бы странности», – что отмечали и Френсис Бэкон, и Эдгар По…
Авиаторы говорят, что совершенный самолёт не может не быть красивым.
И этот принцип касается отнюдь не только самолётов.
Красота по сути и состоит в отсутствии лишнего в образе, в предмете.
Каменотёс (скульптор) добивается красоты, отсекая от бесформенной глыбы лишние фрагменты.
Творец в общем объёме белого шума, то есть в пространстве хаоса, в бесконечной энтропии, выделяет одному ему ве’домую совершенную сущность, сводя энтропию в замкнутом объёме пространства своего труда – к нулю.
Тут уместно вспомнить и труд Ю.Лотмана «Структура художественного текста».
Таким образом, категория лишнего – не пустяк, мешающийся под ногами, а активный враг совершенству и истине. Возникает вопрос а что в мире – идеально лишнее? Не антихрист ли? Не потакаем ли мы ему, когда не тратим все силы на достижение идеала в деяниях? И не потому ли Господь нам прибавляет сил, когда стремимся к созданию совершенного?
В Евангелии от Матфея читаем: «…молясь, не говорите лишнего, как язычники: ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. Не уподобляйтесь им; ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него». (Матф. VI, 7, 8).
Этот фрагмент Евангелистского текста породил серию произведений, став «бродячим сюжетом». Для русскоязычного читателя он стал активно доступен благодаря притче Льва Толстого «Три старца».
У Толстого молитва звучала так: «Трое Вас, трое нас, помилуй нас».
Кузнецов трансформировал молитву старцев притчи.
В стихотворении «Молитва»: «Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!»

Молитва
На голом острове растёт
чертополох.
Когда-то старцы жили там –
остался вздох.
Их много было на челне…
По воле волн
Прибило к берегу не всех –
разбился чёлн.
Спросил один чрез много лет:
– А сколько нас?
– А сколько б ни было, все тут, –
был общий глас.
Их было трое, видит Бог.
Всё видит Бог.
Но не умел из них никто
считать до трёх.
Молились Богу просто так
сквозь дождь и снег:
– Ты в небесех – мы во гресех –
помилуй всех!
Но дни летели, годы шли,
и на тот свет
Сошли два сивых старика –
простыл и след.
Один остался дотлевать,
сухой, как трут:
– Они со мной. Они в земле.
Они все тут.
Себя забыл он самого.
Всё ох да ох.
Всё выдул ветер из него –
остался вздох.
Свой вздох он Богу возносил
сквозь дождь и снег:
– Ты в небесех – мы во гресех –
помилуй всех!
Мир во гресех послал корабль
в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску,
свою печаль.
Насела буря на него –
не продохнуть,
И он дал течь, и он дал крен,
и стал тонуть.
Но увидала пара глаз
на корабле:
Не то костёр, не то звезда
зажглась во мгле.
Солёный волк взревел:
– Иду валить норд-ост!
Бывали знаки мудреней,
но этот прост.
Пройдя, как смерть, водоворот
меж тесных скал,
Прибился к берегу корабль
и в бухте стал.
И буря стихла. Поутру
шёл дождь и снег,
Морские ухари сошли
на голый брег.
Они на гору взобрались –
а там сидел
Один оборванный старик
и вдаль глядел.
– Ты что здесь делаешь, глупой?
– Молюсь за всех. –
И произнёс трикрат свой стих
сквозь дождь и снег.
– Не знаешь ты святых молитв, –
сказали так.
– Молюсь, как ведаю, – вздохнул
глупой простак.
Они молитву «Отче наш»
прочли трикрат.
Старик запомнил наизусть.
Старик был рад.
Они пошли на корабле
в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску,
свою печаль.
Но увидали все, кто был
на корабле:
Бежит отшельник по воде,
как по земле.
– Остановитесь! – им кричит, –
Помилуй Бог,
Молитву вашу я забыл.
Совсем стал плох.
– Святой! – вскричали все,
кто был на корабле, –
Ходить он может по воде,
как по земле.
Его молитва, как звезда,
в ту ночь зажглась…
– Молись, как прежде! –
был таков их общий глас.
Они ушли на корабле
в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску,
свою печаль.
На голом острове
растёт чертополох.
Когда-то старцы жили там –
остался вздох.
Как прежде, молится сей вздох
сквозь дождь и снег:
– Ты в небесех – мы во гресех –
помилуй всех!

8 ноября 2003

Мастер отсекает лишнее. Количество старцев в притче – деталь несущественная, а в молитве – явно лишняя. И поэт лишает старцев умения считать, делая это с дальним прицелом. По мере поочерёдного ухода старцев в мир иной – смысл молитвы, смысл местоимения «всех», в котором «все тут» обретает иное значение, становясь всё более обобщающим. Наконец, после кончины всех старцев «молитва-вздох» автоматически трансформируется в призыв помиловать всех людей, всё человечество, всех тварей…
Вот она – красота настоящая, мерцающий огонь творческого гения Юрия Кузнецова!
(…)
В то время как Лев Толстой замкнул молитву в канонической традиции, где Спасения просят лишь для себя, Юрий Кузнецов расширил молитву старцев до пределов второй заповеди Иисуса в Нагорной проповеди: «Возлюби ближнего своего, как самого себя» – и шире – до пределов высшего гуманизма, заключённого в любви ко всему человечеству и к каждому человеку.
<……>
Душа изначально добра в силу аксиомы, что именно бессмертная душа – основная составляющая человека, сотворённого Господом по своему образу и подобию, а Бог есть Любовь, то есть добро бесконечное.
Именно это и показал Кузнецов в «Молитве», проявив первобытные души старцев в ежедневной молитве, показав их нетронутую врождённую доброту.

Н. Заболоцкий,
Некрасивая девочка

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?

Отмечу, что речь идёт о сосуде именно некрасивом, воспринимающемся прекрасным за счёт внутреннего огня.
Здесь важно подчеркнуть, что авторское видение мироздания поэта настаивает на доминировании красоты внутренней, то есть о главенстве содержания над формой, души над внешней оболочкой, телом.
И именно в этом ключе и раскрывается смысл образа молитвы в стихотворении Кузнецова, где содержание (мысль молитвы) заключено в примитивную убогую форму, которая в силу сути содержания становится прекрасной.
В «Молитве» строго отслежен посыл Матфея о том, что содержание (в данном случае молитвы) превалирует над формой. Смысл молитвы – это искреннее устремление души в просьбе к Господу, к миру, умноженное на силу духа. В какую форму он заключён – не суть важно. Пусть даже в бессловесную.
Читая заученные молитвы, хоть ту же «Отче наш», люди подчас обращаются к Господу и к миру формально, как бы отбывая номер. Они даже не очень вникают в слова молитвы, повторяя их по памяти, не осознают их значения и, тем более, значимости.
«Хлеб наш насущный дай нам днесь».
Увы, далеко не все понимают, что во фразеологизме «хлеб насущный» – речь вообще не о хлебе. Это – смысл жизни, духовная пища.
«Дай нам днесь», то есть ежедневно, то, что наполнит нашу жизнь смыслом.
А пища как таковая, еда, то есть хлеб насыщающий – лишь малая толика хлеба насущного.
В этом свете сеть ресторанов «Хлеб насущный» выглядит кощунственно и цинично.
«Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!» – это и есть огонь в некрасивом сосуде, огонь, лишённый украшений. Об этом огне, как учит Матфей, всё известно Господу, поэтому облачение огня в золотые амфоры ни миру, ни, тем более, Господу, – не нужны в принципе. Как не нужны и драгоценные облачения иконам, полным священного огня.
Таким образом – стихотворение Юрия Кузнецова «Молитва» весомо и образно подтверждает посыл стихотворения Николая Заболоцкого «Некрасивая девочка», доказывая справедливость его философской мысли.
Хочу заметить, что в обоих стихотворениях высветилось триединство
ОГОНЬ – ЛЮБОВЬ – КРАСОТА, единство трёх ипостасей, взаимодополняющих и переходящих друг в друга. Разве это не квинтессенция философской лирики?
Когда речь заходит о Кузнецове, критики, как правило, заостряют внимание на стихотворении «Атомная сказка», считая его гуманистическим шедевром вселенского масштаба. С этим нельзя поспорить, так и есть, однако, будучи вершиной творчества поэта в начале 1968-го года, стала ли «Атомная сказка» абсолютным пиком поэта?
«Молитва» написана в конце 2003-го, то есть между стихами больше 35-и лет. В стихотворении сошлась вся мудрость Юрия Кузнецова, а гуманистическая идея, укрепившаяся в душе поэта во время непосредственного участия в событиях Карибского кризиса (1962 г.), когда на кону стояло существование цивилизации, – получила развитие в «перестроечные» времена, когда в стране рушились основы, казавшиеся неколебимыми.
В стихотворении «Молитва» автор, как и в последних своих поэмах, как бы сам становится участником сюжета, и это его «вздох» молит Господа о спасении человечества.
Нет в строках ни осуждения, ни назидания, присущих «Атомной сказке». Есть лишь святая мысль, несравненно более весомая, чем упомянутые осуждения и назидания, есть ЛЮБОВЬ.
И это ли не вершина!
Стихотворение «Молитва» было написано за три дня до смерти поэта.
Оно стало его последним произведением, завершающим подвигом творца.
Неугасимым огнём, мерцающим в сосуде.

Примечание:
Крюков Сергей Константинович родился в Москве в 1954 г. Поэт и прозаик, переводчик. Публикации в Литературной газете, Независимой газете, в журналах Дон, Плавучий мост, Новая Немига, Русское поле, Перископ и др. Лауреат нескольких литературных конкурсов. Член СП России с 2005 г. В 2006 – 2014 – редактор журнала «Поэзия» МГО СП России.
В 2008 – 2021 – артдиректор и ведущий Клуба «Литературные зеркала» в ТД «Библио-Глобус». С 2012-го года – литературный менеджер и гостевой редактор журнала «Плавучий мост». С 2018-го года – редактор литературного журнала «Перископ», Волгоград. Постоянный участник Кузнецовских научно-практических конференций.