Самоубийца. Рассказ

Может быть, это и не театр вовсе? Возможно, спьяну я ошибся местом. Однако, право, я здесь уже далеко не впервые и ошибиться никак не мог.
Пьяным я бывал и бываю редко. Тем более при походе в театр. Но здесь был особенный случай: утром я похоронил своего двадцатилетнего кота по кличке Слепень. Он с рождения был слепым на один глаз, поэтому так мы его и назвали. Мы его забрали тогда из приюта. Жалко нам его было. И ему, кажется, тоже нас было жалко.
А теперь он умер. Он, конечно, и так очень много прожил, но разве это имеет значение? Будь ты человек или будь ты другое живое существо, ты всегда ребёнок. Большой, наивный и мешающий жить всем, кроме горстки таких же, как ты.
В общем, я выпил и перебрал. Но мне стало чуть легче. Поход в театр отменять не хотелось - тем паче, что билеты были куплены за три месяца до премьеры. А ещё там должен был играть Хабенский.
Я пришёл сильно заранее. Было очень приятно вырваться из перегруженного желудка метрополитена наверх, на Чистопрудный бульвар. На голове мраморного Грибоедова важно расселся голубь. Я подумал, что, если мне никогда не установят памятник (что куда более возможно, нежели наоборот), в этом есть и преимущество: птицы на голову гадить не будут. Это ведь, пожалуй, не очень приятно.
Я вошёл в театр. Всё у меня плыло перед глазами. Я мало что соображал. Или - вообще ничего. Да меня это нешибко волновало. Я оступился прямо перед гардеробом. Подошёл к молоденькой гардеробщице - лет двадцати.
-Где у вас тут можно повеситься? - спросил я, поскольку не видел крючков... Так это не гардероб, кажется. Буфет, что ли?
Девочка на меня вылупилась. Я повторил свой вопрос.
-Что я могу для вас сделать? - робко спросила она.
Я впал в ступор.
-Понимаете, - начала она свой психологический сеанс, - нам всем иногда бывает очень тяжело. Но жизнь ведь дана не для того, чтобы вот так легко играть с ней. Нет чёрного и белого, есть только чёрно-белое, понимаете? - она продолжала осыпать меня нелепыми банальностями, свято веря в то, что оказывает мне великую услугу.
Девушка была очень красивой. Я не стану её описывать, потому что это всё равно что пытаться описать открытый космос или вершины Гималайских гор. Это надо увидеть. И я подумал, что её сострадание и доброту можно использовать в своих корыстных целях. Наверное, я был тогда слишком пьян, чтобы пытаться пробудить совесть.
-Поедешь со мной ко мне домой после спектакля? - сказал я. - Только тогда я не повешусь.
Молодая, зелёная. Согласилась.
Надо ли говорить, что весь спектакль я думал о ней? Хоть убей - ничего не помню из спектакля. О чём, кто играл... Только мысли о ней.
А когда спектакль кончился, я нигде не мог её найти. Она словно бы куда-то испарилась. Я спрашивал о ней у администрации, у гардеробщиков, все разводили руками. В конце концов мне сказали, что театр закрывается. Я побрёл домой один. И так мне её стало жаль - ведь она, по сути, меня убила. Дала повеситься, так и не остановила меня. А равнодушие, как и убийство, страшно наказуемо.