Человек и ослик

(триптих по мотивам стихотворений Ко Ына)

1. МОЙ ОСЛИК ЮЛЬПАСО

Весь мир ослеп. Погасла медь.
Что ни дорога — нас приемлет.
Не торопись, Юльпасо, ведь
лишь глупый быстро топчет землю.

Смотри, какая благодать.
Какие звезды! Будь то деньги
и умудрись мы их собрать —
не жизнь была б, а загляденье.

Но нам другой написан рок.
Года, мозоли, боль уже на
мильярд исхоженных дорог —
и есть таблица умноженья.

Густой песок и первый снег,
простудной слякоти корыто,
мой друг, на пару по весне
месили ноги и копыта.

Так неохота умирать....
Не торопись, дружок Юльпасо.
Нам приходилось голодать:
ты — без травы, а я — без мяса.

Прости, что кончился припас,
и, что найдя ночлег и ясли,
большой, усталый, грустный глаз
ты обращал ко мне напрасно.

Прости меня за нищету.
Но и моя ослина доля.
Ты помнишь деревеньку ту,
что без огней, за дальним полем?

Еще вчера, тряхнув хвостом,
сорока выдала депешу:
нас ждут, Юльпасо, на постой,
где конным рады, рады пешим.

Мы не пойдем с тобой в трактир.
В такую ночь я пить не стану.
Родясь в ослепший этот мир,
мы до конца узнаем тайну.

Со звезд, цикадами звеня,
на нас обрушится кромешность.
Не будет завтрашнего дня.
А вот дорог не станет меньше.

2. РИС

Скажу вам: рис — противная еда.
А я — мужчина низкого достатка.
И так порой приходится несладко,
плюс эта кулинарная беда.

В дорожном рационе — перекос.
Я так устал от этого припаса.
И ослик мой — знакомый вам Юльпасо —
воротит грустный, вытянутый нос.

Рис пахнет пылью, трещиной в стене,
руинами — за неимением — жилища.
Считается доступным даже нищим,
а всё равно кусается в цене.

Два дня назад (а это — целый век,
срок для бродяг непредсказуемый и древний)
мы набрели на тихую деревню
и в крайнем доме попросились на ночлег.

Нам хорошо известен этот трюк.
На юге гость не очень-то сакрален:
гостеприимство начинается с окраин,
а вглубь села изнашивается вдруг.
 
Открыла женщина, не глядя на меня.
И сумерки побрехивали псами.
“Муж поселился в небе над Пусаном,
как началась Имджинская резня”.

Садилось солнце, крыши золотя.
Хозяйка подала с поклоном мису
горячего, рассыпчатого риса
и стала убаюкивать дитя.

“Мой милый, мы по-прежнему втроем.
Но папу долг удерживает в поле.
Свободен, но содержится в неволе.
Откуда рис берется в этот дом?”

Малыш поплакал, всхлипнул и затих.
Обильный плач — преддверие покоя.
У жизни сто забывчивых настроев,
и детство есть отходчивей других.

Остыло небо, выгорев дотла.
Был сон готов к усталому явиться,
когда, легонько скрипнув половицей,
вошла вдова, вздохнула и легла.

Мы так совпали, будто ювелир
одно изделие разрезал на две части.
Как, собственно, страдание и счастье.
И я обрушил рис на этот мир.

3. MЫСЛИ ПО ДОРОГЕ

Бредут вдвоем в губах у синевы...

Человек:

“Давно пора закончиться дороге.
Но если задержаться у вдовы —
живот окрепнет. Ослабеют ноги.

Идти привычней. Встанешь и идешь
как жатва, время года, просто время,
как за окном — унылый, хмурый дождь,
как суд пройдет — последний — надо всеми.

Я мог остаться, обустроить кров,
лепить для мальчика изделия из сажи,
похожие на греческих богов —
вполне себе оседлых персонажей.

Но боль в груди уже не первый день.
Хриплю и при ходьбе, и на привалах.
Вручить вдове такую дребедень
мужчине, если честно, не пристало.

Я стольких, отпустив на небеса,
ношу в себе, я ими подпоясан,
навьючен, как пожитками — Юльпасо,
что вижу их и слышу голоса.

И не хочу быть мертвым для других.
И лишь один, я вижу, путь возможен:
крутить в ногах пространство для двоих,
но чтобы двое не были похожи”.


Юльпасо:

“А лично я остался б у вдовы.
Отъел бока, отвел в работе душу.
Но у людей — так мало головы,
и непонятно, для чего глаза и уши.

А мне слышны движения листа
и мотылек, рисующий окружность.
И, чтоб увидеть кисточку хвоста,
мне даже головой крутить не нужно.

Народ смеется, видя мой оскал.
Но кто прими (o чем я много грезил) —
я б философских смыслов не искал,
а просто был приятен и полезен.

Иду себе, покачивая грусть.
Стрекочет птица с дерева тревогу.
Пернатая, я знаю наизусть,
каких полна опасностей дорога!

Не раз перепадало по хребту.
Хозяину попортили фигуру.
Свободу лучше сдерживать во рту,
когда встречаешь в поле диктатуру.

Я зверь вьючной, но мне положен дом.
Чтоб за ухом чесали и чтоб ясли...
Смотри, хозяин: звезды... Я о чем:
Не их зажгли, а мы с тобой погасли”.


***

Бредут вдвоем, расталкивая снег,
в ногах у неизбежности и срока.
Но кто из них осел, кто человек,
не разберет болтливая сорока.